Нет, я еще молод для крупных операций. Надо больше хладнокровия… Надо мной насмеялись, как над мальчишкой!
И ведь было заметно… ведь я чувствовал, что тут что-то не так. Миллионы-то меня уж очень отуманили, Пьер. Кажется, посади передо мной куклу да скажи, что это Оболдуева, я и то бы стал ручки целовать. Куда же я гожусь после этого? На серьезное, честное дело не способен, при большом плутовстве — теряюсь; остается только мелкое мошенничество.
Неточные совпадения
Ведь это ее дело, так сказать, келейное
и общественного интереса никакого не представляет, зачем же знакомым-то свои восторги навязывать.
Другая
ведь уж далеко не малолетняя, уж давно полной
и довольно веской зрелости — так пудов от шести с половиною весу, — а все прыгает да ахает: «Ах, он меня любит!», «Ах, он меня любит!» Так, знаете ли, неловко как-то становится.
Сосипатра. Да, это скверно, я терпеть не могу; мне просто стыдно становится. Я очень понимаю, что вам должно быть скучно слушать эти их излияния, но
ведь от этого легко избавиться. Махнуть рукой
и уехать. Рад, мол, твоей радости,
и бог с тобой, матушка! Блаженствуй!
Ведь навертываются
и хорошие женихи-с, дельные, солидные, — да как
и не быть при таком приданом! — так не нравятся: люди очень обыкновенные — проза.
Аполлинария. Я не спорю. Я могла уважать его, но все-таки была к нему равнодушна. Я была молода, еще мало видела людей
и не умела еще различать мужчин по наружности, по внешним приемам; для меня почти все были равны, потому я
и не протестовала. Но
ведь это должно было прийти,
и пришло; я вступила в совершенный возраст,
и понятие о мужской красоте развилось во мне; но, господа, я уж была не свободна… выбора у меня уж не было. Должна я была страдать или нет? Heт, это драма, господа!
Аполлинария.
Ведь все-таки глаза-то у меня были
ведь я жила не за монастырской стеной; я видела красивых мужчин
и видела их очень довольно; господа,
ведь я человек, я женщина, не могла же я не сокрушаться при мысли, что будь я свободна, так этот красавец мог быть моим,
и этот,
и этот.
Аполлинария.
Ведь это мужчины только непостоянны; а женская любовь
и верность — до гроба.
Окоемов. Непременно, Федор Петрович, непременно. (Аполлинарии.)
Ведь умных
и дельных людей ни за что не заманить в нашу компанию. Они очень хорошо знают, что учить вас
и нас уму-разуму напрасный труд, что ровно ничего из этого не выйдет; а он жертвует собой
и не жалеет для вас красноречия.
Окоемов. Самые подробные,
и документы видел. В моем положении рисковать нельзя:
ведь такой шаг только раз в жизни можно сделать.
Зоя. Ах, Никандр Семеныч, как он меня любит!
Ведь уж мы не первый год муж
и жена, а точно неделю тому назад обвенчаны.
Ведь решительно все, даже
и те, которые не имели никакого права на него, то есть разные бесприданницы.
Окоемов. Да ты
и останешься честной женщиной;
ведь все будут знать, что это комедия, что это только предлог…
Лотохин. Ах ты курочка моя! Ишь ты, выдумала! Да такая женщина может с ума свести.
Ведь уж я старик, а
и меня ты за живое задела. Такая ты милая, хорошая сегодня, что вот все посматриваю, с которой стороны поцеловать тебя, чтобы туалету не нарушить.
Лотохин. Да
ведь каков долг? Другому кавалеру
и вся-то цена грош, а долгу-то натощак не выговоришь. А если долгов нет, так нет ли каких обязательств.
Сусанна. Мы обязаны делать добрые дела, жить только для себя — нехорошо; надо помогать
и ближнему.
Ведь это человек кроткий, нежный, с младенческой душой. Кабы ты послушал, как он рассказывает о своих страданиях! Я плакала, плакала. Он хорош, умен, образован
и в таком несчастном, жалком положении. Ах, как я плакала! Ну, наконец, я не утерпела
и приехала.
Окоемов. Да
ведь я ее ограбил,
и я же ее отталкиваю;
ведь я не разбойник. Нужно же мне успокоиться хоть на том, что она не останется без поддержки, не будет в крайней нищете. (Хватает себя за голову.) Впрочем, что ж я! Когда я разбогатею, я ей возвращу все, что отнял у нее.
Олешунин. Помилуйте! Чему же удивляться? (Очень свободно садится на диван.) Я себе цену знаю, Зоя Васильевна.
Ведь где же этим господам Пьерам
и Жоржам понять меня! Оттого они
и позволяют себе разные глупые шутки. Но я на них не претендую; они слишком мелки. Вот теперь посмотрели бы они на меня!
Сосипатра. Ах,
и не говорите! Я давно знаю этих господ, а такого поступка от них не ожидала.
Ведь это злодейство! Я наплакалась на Зою. Мне было обидно вообще за женщину: нельзя же так ругаться над чистой привязанностью, над женским сердцем, над нашим добрым именем! (Плачет.) Я сразу догадалась, что главным двигателем тут мой братец любезный. Окоемов действует по его указаниям. Зоя всегда нравилась брату; он зубами скрипел, когда она вышла за Окоемова.
Сосипатра. Она сама сказала; она
ведь откровенна. Она говорит: «Я очень богата
и в своих чувствах стеснять себя не желаю».
А потом опять утешится, на вас она все надеется: говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет в свой город, со мною, и пансион для благородных девиц заведет, а меня возьмет надзирательницей, и начнется у нас совсем новая, прекрасная жизнь, и целует меня, обнимает, утешает,
и ведь так верит! так верит фантазиям-то!
— Великодушная! — шепнул он. — Ох, как близко, и какая молодая, свежая, чистая… в этой гадкой комнате!.. Ну, прощайте! Живите долго, это лучше всего, и пользуйтесь, пока время. Вы посмотрите, что за безобразное зрелище: червяк полураздавленный, а еще топорщится.
И ведь тоже думал: обломаю дел много, не умру, куда! задача есть, ведь я гигант! А теперь вся задача гиганта — как бы умереть прилично, хотя никому до этого дела нет… Все равно: вилять хвостом не стану.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть
и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее:
ведь вас, право, за кого-то другого приняли…
И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков. Право, не знаю.
Ведь мой отец упрям
и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете.
Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у того
и у другого.
Хлестаков. А, да! (Берет
и рассматривает ассигнации.)Это хорошо.
Ведь это, говорят, новое счастье, когда новенькими бумажками.
А
ведь долго крепился давича в трактире, заламливал такие аллегории
и екивоки, что, кажись, век бы не добился толку.