Неточные совпадения
Огудалова. Чай-то холодный, только, Вася,
ты мне крепко налил.
Вожеватов. Да ведь
я не спорю с
тобой, что
ты пристаешь! Получай деньги и отстань! (Отдает деньги.)
Паратов (Ивану). Да что
ты!
Я с воды… на Волге-то не пыльно.
Робинзон. Вот это в моем вкусе. (Подает руку Вожеватову.) Очень приятно. Вот теперь
я могу
тебе позволить обращаться со
мной запросто.
Огудалова.
Я ведь только радуюсь, что он
тебе нравится. Слава Богу! Осуждать его перед
тобой я не стану, а и притворяться-то нам друг перед другом нечего —
ты сама не слепая.
Лариса. Благодарю
тебя… Но пусть там и дико, и глухо, и холодно; для
меня после той жизни, которую
я здесь испытала, всякий тихий уголок покажется раем. Что это Юлий Капитоныч медлит,
я не понимаю.
Огудалова. Нет,
ты не фантазируй! Свадьба так свадьба!
Я Огудалова,
я нищенства не допущу.
Ты у
меня заблестишь так, что здесь и не видывали!
Вожеватов (Паратову).
Я его слова три по-английски выучил, да, признаться, и сам-то не много больше знаю. (Робинзону.) Что
ты на вино-то поглядываешь? Харита Игнатьевна, можно?
Паратов. Был разговор небольшой. Топорщился тоже, как и человек, петушиться тоже вздумал. Да погоди, дружок,
я над
тобой, дружок, потешусь. (Ударив себя по лбу.) Ах, какая мысль блестящая! Ну, Робинзон,
тебе предстоит работа трудная, старайся…
Евфросинья Потаповна. Вымотали вы из
меня всю душеньку нынче. Подай клюковного морсу, разве не все равно. Возьми там у
меня графинчик;
ты поосторожнее, графинчик-то старенький, пробочка и так еле держится, сургучиком подклеена. Пойдем,
я сама выдам. (Уходит в среднюю дверь, Иван за ней.)
Робинзон (падая на диван). Батюшки, помогите! Ну, Серж, будешь
ты за
меня Богу отвечать!
Робинзон. Ну вот, изволите слышать, опять бургонского! Спасите, погибаю! Серж, пожалей хоть
ты меня! Ведь
я в цвете лет, господа,
я подаю большие надежды. За что ж искусство должно лишиться…
Робинзон (глядит в дверь налево). Погиб Карандышев.
Я начал, а Серж его докончит. Наливают, устанавливаются в позу; живая картина. Посмотрите, какая у Сержа улыбка! Совсем Бертрам. (Поет из «Роберта».) «
Ты мой спаситель». — «
Я твой спаситель!» — «И покровитель». — «И покровитель». Ну, проглотил. Целуются. (Поет.) «Как счастлив
я!» — «Жертва моя!» Ай, уносит Иван коньяк, уносит! (Громко.) Что
ты, что
ты, оставь!
Я его давно дожидаюсь. (Убегает.)
Карандышев. Разумеется, есть; как же не быть! что
ты говоришь? Уж
я достану.
Карандышев. Ах, да. Так
ты предложишь?
Ты и предложи, Серж! А
я пойду похлопочу;
я достану. (Уходит.)
Лариса. Или
тебе радоваться, мама, или ищи
меня в Волге.
Робинзон. Не отдам.
Ты играй со
мной! Отчего
ты не играешь?
Робинзон.
Я после отдам. Мои деньги у Василья Данилыча, он их увез с собой. Разве
ты не веришь?
Робинзон. Так бы
ты и говорил. Возьми мазик и дай
мне бутылку… чего бы?..
Робинзон. Какой народ! Удивляюсь. Везде поспеют; где только можно взять, все уж взято, непочатых мест нет. Ну, не надо, не нуждаюсь
я в нем.
Ты ему не говори ничего, а то он подумает, что и
я хочу обмануть; а
я горд.
Робинзон (оробев).
Ты говоришь, с пистолетом? Он кого убить-то хотел — не
меня ведь?
Робинзон. Да
ты — чудак,
я вижу.
Ты подумай: какой же
мне расчет отказываться от таких прелестей!
Робинзон. Так
ты в Париж обещал со
мной ехать — разве это не все равно?
Вожеватов. Нет, не все равно. Что
я обещал, то исполню; для
меня слово — закон, что сказано, то свято.
Ты спроси: обманывал ли
я кого-нибудь?
Робинзон. А покуда
ты сбираешься в Париж, не воздухом же
мне питаться?
Робинзон. Столица Франции, да чтоб там по-французски не говорили! Что
ты меня за дурака, что ли, считаешь?
Вожеватов. Да какая столица! Что
ты, в уме ли! О каком Париже
ты думаешь? Трактир у нас на площади есть «Париж», вот
я куда xoтeл с
тобой ехать.
Робинзон. С кем это? С
тобой, ля Серж, куда хочешь; а уж с купцом
я не поеду. Нет, с купцами кончено.
Паратов. Это делает
тебе честь, Робинзон. Но
ты не по времени горд. Применяйся к обстоятельствам, бедный друг мой! Время просвещенных покровителей, время меценатов прошло; теперь торжество буржуазии, теперь искусство на вес золота ценится, в полном смысле наступает золотой век. Но, уж не взыщи, подчас и ваксой напоят, и в бочке с горы, для собственного удовольствия, прокатят — на какого Медичиса нападешь. Не отлучайся,
ты мне нужен будешь!
Лариса. Вася, мы с
тобой с детства знакомы, почти родные; что
мне делать — научи!
Лариса. Да
я ничего и не требую от
тебя,
я прошу только пожалеть
меня. Ну, хоть поплачь со
мной вместе!
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал!
Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он
мне в записке? (Читает.)«Спешу
тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)
Я ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Аммос Федорович. Вот
тебе на! (Вслух).Господа,
я думаю, что письмо длинно. Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Хлестаков. Поросенок
ты скверный… Как же они едят, а
я не ем? Отчего же
я, черт возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и
я?
Осип. Послушай, малый:
ты,
я вижу, проворный парень; приготовь-ка там что-нибудь поесть.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак!
Ты привык там обращаться с другими:
я, брат, не такого рода! со
мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)
Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.