Неточные совпадения
Гаврило. Посиди за самоваром поплотнее, поглотай часа два кипятку, так узнаешь. После шестого пота она, первая-то тоска, подступает… Расстанутся с чаем
и выползут на бульвар раздышаться
да разгуляться. Теперь чистая публика гуляет: вон Мокий Парменыч Кнуров проминает себя.
Вожеватов.
Да все им же
и простудился-то: холодно очень подали.
Вожеватов.
Да все то же шампанское, только в чайники он разольет
и стаканы с блюдечками подаст.
Вожеватов. Вот куплю пароход
да отправлю его вниз за грузом
и поеду.
Кнуров. Как это она оплошала? Огудаловы все-таки фамилия порядочная,
и вдруг за какого-то Карандышева!..
Да с ее-то ловкостью… всегда полон дом холостых…
Вожеватов. Выдать-то выдала,
да надо их спросить, сладко ли им жить-то. Старшую увез какой-то горец, кавказский князек. Вот потеха-то была… Как увидал, затрясся, заплакал даже — так две недели
и стоял подле нее, за кинжал держался
да глазами сверкал, чтоб не подходил никто. Женился
и уехал,
да, говорят, не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге от ревности. Другая тоже за какого-то иностранца вышла, а он после оказался совсем не иностранец, а шулер.
Кнуров. Жениться! Не всякому можно,
да не всякий
и захочет; вот я, например, женатый.
Вожеватов. Не глупа, а хитрости нет, не в матушку. У той все хитрость
да лесть, а эта вдруг, ни с того ни с сего,
и скажет, что не надо.
Вожеватов. Набегали двое: старик какой-то с подагрой
да разбогатевший управляющий какого-то князя, вечно пьяный. Уж Ларисе
и не до них, а любезничать надо было: маменька приказывает.
Отбил всех,
да недолго покуражился: у них в доме его
и арестовали.
Вожеватов. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей
да уехать в свое именьишко, пока разговоры утихнут, так
и Огудаловым хотелось; а он таскает Ларису на бульвар, ходит с ней под руку, голову так высоко поднял, что того гляди наткнется на кого-нибудь.
Да еще очки надел зачем-то, а никогда их не носил. Кланяется — едва кивает; тон какой взял; прежде
и не слыхать его было, а теперь все «я
да я, я хочу, я желаю».
Вожеватов.
Да, кажется,
и Карандышеву не миновать.
Кнуров.
Да разве вы не видите, что эта женщина создана для роскоши. Дорогой бриллиант дорогой
и оправы требует.
Вожеватов (Огудаловой). Вот жизнь-то, Харита Игнатьевна, позавидуешь! (Карандышеву.) Пожил бы, кажется, хоть денек на вашем месте. Водочки
да винца! Нам так нельзя-с, пожалуй разум потеряешь. Вам можно все: вы капиталу не проживете, потому его нет, а уж мы такие горькие зародились на свет, у нас дела очень велики, так нам разума-то терять
и нельзя.
Вожеватов.
Да ведь я не спорю с тобой, что ты пристаешь! Получай деньги
и отстань! (Отдает деньги.)
Лариса.
Да Бог с вами, только вперед будьте осторожнее! (Задумчиво.) Цыганский табор…
Да, это, пожалуй, правда… но в этом таборе были
и хорошие,
и благородные люди.
Лариса. Вы его не знаете,
да хоть бы
и знали, так… извините, не вам о нем судить.
Лариса. А вот какая, я вам расскажу один случай. Проезжал здесь один кавказский офицер, знакомый Сергея Сергеича, отличный стрелок; были они у нас, Сергей Сергеич
и говорит: «Я слышал, вы хорошо стреляете». — «
Да, недурно», — говорит офицер. Сергей Сергеич дает ему пистолет, ставит себе стакан на голову
и отходит в другую комнату, шагов на двенадцать. «Стреляйте», — говорит.
Гаврило.
Да уж я, Василий Данилыч, все заготовлю, что требуется; у меня
и кастрюлечка серебряная водится для таких оказий, уж я
и своих людей с вами отпущу.
Какие вещи — рублей пятьсот стоят. «Положите, говорит, завтра поутру в ее комнату
и не говорите, от кого». А ведь знает, плутишка, что я не утерплю — скажу. Я его просила посидеть, не остался; с каким-то иностранцем ездит, город ему показывает.
Да ведь шут он, у него не разберешь, нарочно он или вправду. «Надо, говорит, этому иностранцу все замечательные трактирные заведения показать!» Хотел к нам привезти этого иностранца. (Взглянув в окно.) А вот
и Мокий Парменыч! Не выходи, я лучше одна с ним потолкую.
Огудалова.
Да уж я не знаю, что
и говорить; мне одно осталось: слушать вас.
Кнуров. Вы можете мне сказать, что она еще
и замуж-то не вышла, что еще очень далеко то время, когда она может разойтись с мужем.
Да, пожалуй, может быть, что
и очень далеко, а ведь, может быть, что
и очень близко. Так лучше предупредить вас, чтоб вы еще не сделали какой-нибудь ошибки, чтоб знали, что я для Ларисы Дмитриевны ничего не пожалею… Что вы улыбаетесь?
Кнуров. Найдите таких людей, которые посулят вам десятки тысяч даром,
да тогда
и браните меня. Не трудитесь напрасно искать; не найдете. Но я увлекся в сторону, я пришел не для этих разговоров. Что это у вас за коробочка?
Огудалова.
Да оно
и хорошо в захолустье пожить, там
и твой Карандышев мил покажется, пожалуй, первым человеком в уезде будет, вот помаленьку
и привыкнешь к нему.
Лариса.
Да он
и здесь хорош; я в нем ничего не замечаю дурного.
Лариса. Теперь для меня
и этот хорош…
Да что толковать, дело решенное.
Экая досада, не налажу никак. (Взглянув в окно.) Илья, Илья! Зайди на минутку! Наберу с собой в деревню романсов
и буду играть
да петь от скуки.
Карандышев.
Да, повеличаться, я не скрываю. Я много, очень много перенес уколов для своего самолюбия, моя гордость не раз была оскорблена; теперь я хочу
и вправе погордиться
и повеличаться.
Карандышев. Не обижайте! А меня обижать можно?
Да успокойтесь, никакой ссоры не будет: все будет очень мирно. Я предложу за вас тост
и поблагодарю вас публично за счастие, которое вы делаете мне своим выбором, за то, что вы отнеслись ко мне не так, как другие, что вы оценили меня
и поверили в искренность моих чувств. Вот
и все, вот
и вся моя месть!
Паратов. Никак нет-с; устроил,
да не совсем, брешь порядочная осталась. Впрочем, тетенька, духу не теряю
и веселого расположения не утратил.
Лариса. Конечно,
да. Нечего
и спрашивать.
Паратов. Так выучитесь прежде понимать,
да потом
и разговаривайте!
Вожеватов (Паратову). Я его слова три по-английски выучил,
да, признаться,
и сам-то не много больше знаю. (Робинзону.) Что ты на вино-то поглядываешь? Харита Игнатьевна, можно?
Паратов. Был разговор небольшой. Топорщился тоже, как
и человек, петушиться тоже вздумал.
Да погоди, дружок, я над тобой, дружок, потешусь. (Ударив себя по лбу.) Ах, какая мысль блестящая! Ну, Робинзон, тебе предстоит работа трудная, старайся…
Огудалова.
Да ему
и заметить нельзя: он ничего не знает, он никогда
и не видывал, как порядочные люди обедают. Он еще думает, что удивил всех своей роскошью, вот он
и весел.
Да разве ты не замечаешь? Егo нарочно подпаивают.
Огудалова. Не глуп,
да самолюбив. Над ним подтрунивают, вина похваливают, он
и рад; сами-то только вид делают, что пьют, а ему подливают.
Евфросинья Потаповна.
Да не об ученье peчь, а много очень добра изводят. Кабы свой материал, домашний, деревенский, так я бы слова не сказала, а то купленный, дорогой, так его
и жалко. Помилуйте, требует сахару, ванилю, рыбьего клею; а ваниль этот дорогой, а рыбий клей еще дороже. Ну
и положил бы чуточку для духу, а он валит зря: сердце-то
и мрет, на него глядя.
Ах,
да ведь, пожалуй, есть
и в рубль,
и в два; плати, у кого деньги бешеные.
Опять вино хотел было дорогое покупать, в рубль
и больше,
да купец честный человек попался: берите, говорит, кругом по шести гривен за бутылку, а ерлыки наклеим, какие прикажете!
Вот у нас сосед женился, так к нему этого одного пуху: перин
да подушек, возили-возили, возили-возили,
да все чистого; потом пушного:
и лисица,
и куница,
и соболь!
Паратов.
Да, я свою мысль привел в исполнение. Мне еще давеча в голову пришло накатить его хорошенько
и посмотреть, что выйдет.
Парaтов. Чтобы напоить хозяина, надо самому пить с ним вместе; а есть ли возможность глотать эту микстуру, которую он вином величает. А Робинзон — натура выдержанная на заграничных винах ярославского производства, ему нипочем. Он пьет
да похваливает, пробует то одно, то другое, сравнивает, смакует с видом знатока, но без хозяина пить не соглашается; тот
и попался. Человек непривычный, много ль ему надо, скорехонько
и дошел до восторга.
Робинзон. Пьян! Разве я на это жалуюсь когда-нибудь? Кабы пьян, это бы прелесть что такое — лучше бы
и желать ничего нельзя. Я с этим добрым намерением ехал сюда,
да с этим намерением
и на свете живу. Это цель моей жизни.
Паратов (Ларисе). Позвольте, Лариса Дмитриевна, попросить вас осчастливить нас! Спойте нам какой-нибудь романс или песенку! Я вас целый год не слыхал,
да, вероятно,
и не услышу уж более.
Паратов.
Да почем ты знаешь, что не станет? А может быть,
и станет.
Паратов. Ах, зачем! Конечно, малодушие. Надо было поправить свое состояние.
Да Бог с ним, с состоянием! Я проиграл больше, чем состояние, я потерял вас; я
и сам страдаю,
и вас заставил страдать.
Карандышев. То, господа, что она умеет ценить
и выбирать людей. Да-с, Лариса Дмитриевна знает, что не все то золото, что блестит. Она умеет отличать золото от мишуры. Много блестящих молодых людей окружали ее: но она мишурным блеском не прельстилась. Она искала для себя человека не блестящего, а достойного…
Карандышев.
Да, господа, я не только смею, я имею право гордиться
и горжусь! Она меня поняла, оценила
и предпочла всем. Извините, господа, может быть, не всем это приятно слышать; но я счел своим долгом поблагодарить публично Ларису Дмитриевну за такое лестное для меня предпочтение. Господа, я сам пью
и предлагаю выпить за здоровье моей невесты!
Карандышев. Ах,
да. Так ты предложишь? Ты
и предложи, Серж! А я пойду похлопочу; я достану. (Уходит.)
Карандышев. Я, господа… (Оглядывает комнату.) Где ж они? Уехали? Вот это учтиво, нечего сказать! Ну,
да тем лучше! Однако когда ж они успели?
И вы, пожалуй, уедете! Нет, уж вы-то с Ларисой Дмитриевной погодите! Обиделись? — понимаю. Ну,
и прекрасно.
И мы останемся в тесном семейном кругу… А где же Лариса Дмитриевна? (У двери направо.) Тетенька, у вас Лариса Дмитриевна?