Влас отвечал задумчиво:
— Бахвалься! А давно ли мы,
Не мы одни — вся вотчина…
(Да… все крестьянство русское!)
Не в шутку, не за денежки,
Не три-четыре месяца,
А целый век… да что уж тут!
Куда уж нам бахвалиться,
Недаром Вахлаки!
— Коли всем миром велено:
«Бей!» — стало, есть за что! —
Прикрикнул Влас на странников. —
Не ветрогоны тисковцы,
Давно ли там десятого
Пороли?.. Не до шуток им.
Гнусь-человек! — Не бить его,
Так уж кого и бить?
Не нам одним наказано:
От Тискова по Волге-то
Тут деревень четырнадцать, —
Чай, через все четырнадцать
Прогнали, как сквозь строй...
Неточные совпадения
«Ну! леший шутку славную
Над
нами подшутил!
Никак ведь
мы без малого
Верст тридцать отошли!
Домой теперь ворочаться —
Устали —
не дойдем,
Присядем, — делать нечего.
До солнца отдохнем...
«
Не надо бы и крылышек,
Кабы
нам только хлебушка
По полупуду в день, —
И так бы
мы Русь-матушку
Ногами перемеряли!» —
Сказал угрюмый Пров.
«Небось!
мы не грабители!» —
Сказал попу Лука.
(Лука — мужик присадистый,
С широкой бородищею.
Упрям, речист и глуп.
Лука похож на мельницу:
Одним
не птица мельница,
Что, как ни машет крыльями,
Небось
не полетит...
Ты дай
нам слово верное
На нашу речь мужицкую
Без смеху и без хитрости,
По совести, по разуму,
По правде отвечать,
Не то с своей заботушкой
К другому
мы пойдем...
Мужик что бык: втемяшится
В башку какая блажь —
Колом ее оттудова
Не выбьешь: как ни спорили,
Не согласились
мы!
«
Не сами… по родителям
Мы так-то…» — братья Губины
Сказали наконец.
И прочие поддакнули:
«
Не сами, по родителям!»
А поп сказал: — Аминь!
Простите, православные!
Не в осужденье ближнего,
А по желанью вашему
Я правду вам сказал.
Таков почет священнику
В крестьянстве. А помещики…
Перевелись помещики,
В усадьбах
не живут они
И умирать на старости
Уже
не едут к
нам.
«Добра ты, царска грамота,
Да
не про
нас ты писана…»
«Посторонись, народ!»
(Акцизные чиновники
С бубенчиками, с бляхами
С базара пронеслись...
Крестьяне речь ту слушали,
Поддакивали барину.
Павлуша что-то в книжечку
Хотел уже писать.
Да выискался пьяненький
Мужик, — он против барина
На животе лежал,
В глаза ему поглядывал,
Помалчивал — да вдруг
Как вскочит! Прямо к барину —
Хвать карандаш из рук!
— Постой, башка порожняя!
Шальных вестей, бессовестных
Про
нас не разноси!
Чему ты позавидовал!
Что веселится бедная
Крестьянская душа?
В одной, в другой навалятся,
А в третьей
не притронутся —
У
нас на семью пьющую
Непьющая семья!
У
нас поля обширные,
А
не гораздо щедрые,
Скажи-ка, чьей рукой
С весны они оденутся,
А осенью разденутся?
Да брюхо-то
не зеркало,
Мы на еду
не плачемся…
Жалеть — жалей умеючи,
На мерочку господскую
Крестьянина
не мерь!
Не белоручки нежные,
А люди
мы великие
В работе и в гульбе!..
Крестьяне, как заметили,
Что
не обидны барину
Якимовы слова,
И сами согласилися
С Якимом: — Слово верное:
Нам подобает пить!
Пьем — значит, силу чувствуем!
Придет печаль великая,
Как перестанем пить!..
Работа
не свалила бы,
Беда
не одолела бы,
Нас хмель
не одолит!
Не так ли?
«Да, бог милостив!»
— Ну, выпей с
нами чарочку!
Пришел с тяжелым молотом
Каменотес-олончанин,
Плечистый, молодой:
— И я живу —
не жалуюсь, —
Сказал он, — с женкой, с матушкой
Не знаем
мы нужды!
У
нас вино мужицкое,
Простое,
не заморское —
Не по твоим губам...
Оборванные нищие,
Послышав запах пенного,
И те пришли доказывать,
Как счастливы они:
—
Нас у порога лавочник
Встречает подаянием,
А в дом войдем, так из дому
Проводят до ворот…
Чуть запоем
мы песенку,
Бежит к окну хозяюшка
С краюхою, с ножом,
А мы-то заливаемся:
«Давать давай — весь каравай,
Не мнется и
не крошится,
Тебе скорей, а
нам спорей...
Ну,
мы не долго думали,
Шесть тысяч душ, всей вотчиной
Кричим: — Ермилу Гирина!
— А я небось
не знал?
Одной
мы были вотчины,
Одной и той же волости,
Да
нас перевели…
Ермиловы семейные
Уж
не о том старалися,
Чтоб
мы им помирволили,
А строже рассуди —
Верни парнишку Власьевне,
Не то Ермил повесится,
За ним
не углядишь!
«Извольте: слово честное,
Дворянское даю!»
— Нет, ты
нам не дворянское,
Дай слово христианское!
Дворянское с побранкою,
С толчком да с зуботычиной,
То непригодно
нам...
Вот так!
мы не грабители,
Мы мужики смиренные,
Из временнообязанных,
Подтянутой губернии,
Уезда Терпигорева,
Пустопорожней волости,
Из разных деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова —
Неурожайка тож.
Как ни спорили,
Не согласились
мы!
—
Мы господа
не важные,
Перед твоею милостью
И постоим…
Скажите вы, любезные,
О родословном дереве
Слыхали что-нибудь?»
— Леса
нам не заказаны —
Видали древо всякое!
Не только люди русские,
Сама природа русская
Покорствовала
нам.
Краса и гордость русская,
Белели церкви Божии
По горкам, по холмам,
И с ними в славе спорили
Дворянские дома.
Дома с оранжереями,
С китайскими беседками
И с английскими парками;
На каждом флаг играл,
Играл-манил приветливо,
Гостеприимство русское
И ласку обещал.
Французу
не привидится
Во сне, какие праздники,
Не день,
не два — по месяцу
Мы задавали тут.
Свои индейки жирные,
Свои наливки сочные,
Свои актеры, музыка,
Прислуги — целый полк!
Не о себе печалимся,
Нам жаль, что ты, Русь-матушка,
С охотою утратила
Свой рыцарский, воинственный,
Величественный вид!
А
нам земля осталася…
Ой ты, земля помещичья!
Ты
нам не мать, а мачеха
Теперь… «А кто велел? —
Кричат писаки праздные, —
Так вымогать, насиловать
Кормилицу свою!»
А я скажу: — А кто же ждал? —
Ох! эти проповедники!
Кричат: «Довольно барствовать!
Проснись, помещик заспанный!
Вставай! — учись! трудись...
Трудись! Кому вы вздумали
Читать такую проповедь!
Я
не крестьянин-лапотник —
Я Божиею милостью
Российский дворянин!
Россия —
не неметчина,
Нам чувства деликатные,
Нам гордость внушена!
Сословья благородные
У
нас труду
не учатся.
У
нас чиновник плохонький,
И тот полов
не выметет,
Не станет печь топить…
Скажу я вам,
не хвастая,
Живу почти безвыездно
В деревне сорок лет,
А от ржаного колоса
Не отличу ячменного.
А мне поют: «Трудись...
А если и действительно
Свой долг
мы ложно поняли
И наше назначение
Не в том, чтоб имя древнее,
Достоинство дворянское
Поддерживать охотою,
Пирами, всякой роскошью
И жить чужим трудом,
Так надо было ранее
Сказать… Чему учился я?
Что видел я вокруг?..
Коптил я небо Божие,
Носил ливрею царскую.
Сорил казну народную
И думал век так жить…
И вдруг… Владыко праведный...
«
Не все между мужчинами
Отыскивать счастливого,
Пощупаем-ка баб!» —
Решили наши странники
И стали баб опрашивать.
В селе Наготине
Сказали, как отрезали:
«У
нас такой
не водится,
А есть в селе Клину:
Корова холмогорская,
Не баба! доброумнее
И глаже — бабы нет.
Спросите вы Корчагину
Матрену Тимофеевну,
Она же: губернаторша...
Помалчивали странники,
Покамест бабы прочие
Не поушли вперед,
Потом поклон отвесили:
«
Мы люди чужестранные,
У
нас забота есть,
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила
нас,
Отбила от еды.
«Полцарства
мы промеряли,
Никто
нам не отказывал!» —
Просили мужики.
— У
нас уж колос сыпется,
Рук
не хватает, милые…
— Такую даль
мы ехали!
Иди! — сказал Филиппушка. —
Не стану обижать...
Как велено, так сделано:
Ходила с гневом на сердце,
А лишнего
не молвила
Словечка никому.
Зимой пришел Филиппушка,
Привез платочек шелковый
Да прокатил на саночках
В Екатеринин день,
И горя словно
не было!
Запела, как певала я
В родительском дому.
Мы были однолеточки,
Не трогай
нас —
нам весело,
Всегда у
нас лады.
То правда, что и мужа-то
Такого, как Филиппушка,
Со свечкой поискать…
Филипп подбавил женушке.
«Давненько
не видались
мы,
А знать бы — так
не ехать бы!» —
Сказала тут свекровь.
Уйдет в свою светелочку,
Читает святцы, крестится,
Да вдруг и скажет весело:
«Клейменый, да
не раб!..»
А крепко досадят ему —
Подшутит: «Поглядите-тко,
К
нам сваты!» Незамужняя
Золовушка — к окну:
Ан вместо сватов — нищие!
— Во времена досюльные
Мы были тоже барские,
Да только ни помещиков,
Ни немцев-управителей
Не знали
мы тогда.
Не правили
мы барщины,
Оброков
не платили
мы,
А так, когда рассудится,
В три года раз пошлем.
К
нам земская полиция
Не попадала по́ году, —
Вот были времена!
— По времени Шалашников
Удумал штуку новую,
Приходит к
нам приказ:
«Явиться!»
Не явились
мы,
Притихли,
не шелохнемся
В болотине своей.
Была засу́ха сильная,
Наехала полиция...
—
Не стал и разговаривать:
«Эй, перемена первая!» —
И начал
нас пороть.
Идем домой понурые…
Два старика кряжистые
Смеются… Ай, кряжи!
Бумажки сторублевые
Домой под подоплекою
Нетронуты несут!
Как уперлись:
мы нищие —
Так тем и отбоярились!
Подумал я тогда:
«Ну, ладно ж! черти сивые,
Вперед
не доведется вам
Смеяться надо мной!»
И прочим стало совестно,
На церковь побожилися:
«Вперед
не посрамимся
мы,
Под розгами умрем...
Жалеть
не пожалели
мы,
А пала дума на сердце:
«Приходит благоденствию
Крестьянскому конец!»
И точно: небывалое
Наследник средство выдумал...
Смеялись
мы: —
Не любишь ты
Корёжского комарика…
С ребятами, с дево́чками
Сдружился, бродит по лесу…
Недаром он бродил!
«Коли платить
не можете,
Работайте!» — А в чем твоя
Работа? — «Окопать
Канавками желательно
Болото…» Окопали
мы…
«Теперь рубите лес…»
— Ну, хорошо! — Рубили
мы,
А немчура показывал,
Где надобно рубить.
Глядим: выходит просека!
Как просеку прочистили,
К болоту поперечины
Велел по ней возить.
Ну, словом: спохватились
мы,
Как уж дорогу сделали,
Что немец
нас поймал!
— А потому терпели
мы,
Что
мы — богатыри.
В том богатырство русское.
Ты думаешь, Матренушка,
Мужик —
не богатырь?
И жизнь его
не ратная,
И смерть ему
не писана
В бою — а богатырь!
Цепями руки кручены,
Железом ноги кованы,
Спина… леса дремучие
Прошли по ней — сломалися.
А грудь? Илья-пророк
По ней гремит — катается
На колеснице огненной…
Все терпит богатырь!
Приходит немец: «Только-то?..»
И начал
нас по-своему,
Не торопясь, пилить.
Мы слова
не промолвили,
Друг другу
не глядели
мыВ глаза… а всей гурьбой
Христьяна Христианыча
Поталкивали бережно
Всё к яме… всё на край…
Феклуша. Конечно,
не мы, где нам заметить в суете-то! А вот умные люди замечают, что у нас и время-то короче становится. Бывало, лето и зима-то тянутся-тянутся, не дождешься, когда кончатся; а нынче и не увидишь, как пролетят. Дни-то, и часы все те же как будто остались; а время-то, за наши грехи, все короче и короче делается. Вот что умные-то люди говорят.
Если
не нам, то американцам, если не американцам, то следующим за ними — кому бы ни было, но скоро суждено опять влить в жилы Японии те здоровые соки, которые она самоубийственно выпустила вместе с собственною кровью из своего тела, и одряхлела в бессилии и мраке жалкого детства.
— Так что это не так просто, как кажется, — сказал Нехлюдов. — И об этом
не мы одни, а многие люди думают. И вот есть один американец, Джордж, так он вот как придумал. И я согласен с ним.
Неточные совпадения
Голоса купцов. Допустите, батюшка! Вы
не можете
не допустить:
мы за делом пришли.
Анна Андреевна. Ну, Машенька,
нам нужно теперь заняться туалетом. Он столичная штучка: боже сохрани, чтобы чего-нибудь
не осмеял. Тебе приличнее всего надеть твое голубое платье с мелкими оборками.
Городничий (с неудовольствием).А,
не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «
Мы, говорит, и дворянам
не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Хорошо, подпустим и
мы турусы: прикинемся, как будто совсем и
не знаем, что он за человек.
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так ли бы надобно было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у
нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться
не могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!