Неточные совпадения
Едет белый
царь по Волге реке, плывет государь по Во́ложке на камешке.
Как возговорит белый
царь людям своим: «Ой вы гой еси, мои слуги верные, слуги верные, неизменные, вы подите-ка, поглядите-ка на те ли на горы на Дятловы, что там за березник мотается, мотается-шатается, к земле-матушке преклоняется?»…
Слуги пошли, поглядели, назад воротились, белому
царю поклонились, великому государю таку речь держáт: «Не березник то мотается-шатается, мордва в белых балахонах Богу своему молится, к земле-матушке на восток преклоняется».
Вопросил своих слуг белый русский
царь: «А зачем мордва кругом стоит и с чем она Богу своему молится?» Ответ держат слуги верные: «Стоят у них в кругу бадьи могучие, в руках держит мордва ковши заветные, заветные ковши больши-нáбольшие, хлеб да соль на земле лежат, каша, яичница на рычагах висят, вода в чанах кипит, в ней говядину янбед варит».
Как возго́ворит белый русский
царь: «Слуги вы мои, подите, дары от меня мордве отнесите, так ей на моляне скажите: «Вот вам бочонок серебра, старики, вот вам бочонок злата, молельщики».
Верные слуги пошли, царский дар старикам принесли, старики сребро, злато приняли, сладким суслом царских слуг напоя́ли: слуги к белому
царю приходят, вести про мордву ему доводят: «Угостили нас мордовски старики, напоили суслом сладким, накормили хлебом мягким».
А мордовски старики, от белого
царя казну получивши, после моляна судили-рядили: что бы белому
царю дать, что б великому государю в дар от мордвы послать.
Земли да желтá песку в блюда накладали, наклавши пошли и белому
царю поднесли.
Белый русский
царь землю и песок честно́ принимает, крестится, Бога благословляет: «Слава тебе, Боже
царю, что отдáл в мои русские руки мордовску землю́».
И поплыл тут белый
царь по Волге реке, поплыл государь по Воложке на камешке, в левой руке держит ведро русской земли, а правой кидает ту землю по берегу…
Силен, могуч, властен и грозен был
царь Иван Васильевич, а медвежатников извести не мог — изводил их саксонский король, а вконец погубило заведенное недавно общество покровительства всяким животным, опричь человека.
Слыхали те посадские про тульского кузнеца Демидова, как наградил его царь-государь и какие богатства взял тот кузнец с непочатых еще Уральских рудников.
— Матерью Дуне буду я, — сказала она. — Бога создателя ставлю тебе во свидетели, что, сколько смогу, заменю ей тебя… Но замуж никогда не посягну — земной жених до дня воскресенья в пучине морской почивает, небесный
царит над вселенной… Третьего нет и не будет.
— Господи!..
Царю Небесный, милостивый!.. — глядя на дочку, с трудом шептала умиравшая. — Даруй ей, Господи, быть всегда радостной… даруй ей, Господи… не знавать большой кручины…
Нашлись и такие, что образ со стены снимали, заверяя, что Доронин попал в полон к трухменцам, продан был в Хиву и там, будучи в приближении у
царя, опоил его сонным зельем, обокрал казначейство и с басурманскими деньгами на Русь вышел…
Мудрено ль оттуда в хивинский полон попасть, мудрено ль и дослужиться у неверного
царя до почестей!..
И стал бедный цыпленок
царить в богатом доме, все под ноготок свой подвела Прасковья Ильинишна, всем распоряжалась по властному своему хотенью.
То разумеет Марко Данилыч: брат братом, а свя́ты денежки хоть в одном месте у
царя деланы, а меж собой не родня.
Так бывало в стары годы, при благочестивых
царях, при патриархах…
— Уложено́ так
царем Алексием Михайловичем, когда еще он во благочестии пребывал, благословлено святейшим Иосифом патриархом и всем освященным собором. Чего тебе еще?.. Значит, святым духом кабала-то уставлена, а не заморскими выходцами, — горячился Марко Данилыч. — Читывал ли ты «Уложение» да «новоуказные статьи»? Прочитай, коли не знаешь.
— А как же? — вскликнул Смолокуров. — Благочестивыми
царями так уставлено, патриархом благословлено…
— А помните ль, что там насчет должников-то писано? — подхватил Марко Данилыч. — Привели должника к
царю, долгов на нем было много, а расплатиться нечем. И велел
царь продать его и жену его, и детей, и все, что имел. Христовы словеса, Дмитрий Петрович?
Хоть бы прибрал заране Христос,
Царь Небесный, не видать бы нам беды неизбывной.
— Кто ж у нас и прибежище, как не Господь
Царь Небесный? — утирая слезы, сказала Таифа. — На него да на Заступницу нашу, Пресвятую Богородицу, все упование возлагаем.
Кончая брань, вздыхал он глубоко и вполголоса Богу жалобился, набожно приговаривая: «Ох, Господи,
Царю Небесный, прости наши великие согрешения!..» А чуть что не по нем — зарычит, аки зверь, обругает на чем свет стоит, а найдет недобрый час — и тычком наградит.
— При
царе Горохе, как не горело еще озеро Кубенское.
Ее супруг, грозный, могучий
царь Золотой Орды, часто к ней приезжал из Сарая, самые важные только дела заставляли его с печалью на сердце покидать роскошный дворец Хорасанской Звезды.
Сколько
царь ни уговаривал ее переселиться в столицу, Звезда Хорасана ему не внимала, не хотела менять тихого жилья в прохладных садах и роскошных палатах на шум ордынской столицы.
Долго ли время шло, коротко ли, приходит к
царю старая ханша и такие слова ему провещает: «Сын мой любезный, мощный и грозный хан Золотой Орды, многих царств-государств обладатель!
Будут там петь и играть, и позорить тебя, сын мой любезный, грозный хан для неверных, милосердный
царь ко всем, чтущим Аллаха и его святого пророка».
На те слова старой ханши промолчал грозный
царь Золотой Орды.
Джу́ма прошла; с рассветом коня
царю оседлали, и поехал он к царице с малым числом провожатых.
Под святыней-то у него богомерзкие шутовки своему
царю сатане служат бесовские молебны…
Внес плащаницу дней
царя Константина и матери его Елены.
— Злобность и вражда ближних Господу противны, — учительно сказала Манефа. — Устами
царя Давыда он вещает: «Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе». Очень-то дяде не противься: «Пред лицом седого восстани и почти лицо старче…» Он ведь тебе кровный, дядя родной. Что-нибудь попусти, в чем-нибудь уступи.
Так веселятся в городке, окруженном скитами. Тот же дух в нем
царит, что и в обителях, те же нравы, те же преданья, те ж обиходные, житейские порядки… Но ведь и по соседству с тем городком есть вражки, уютные полянки и темные перелески. И там летней порой чуть не каждый день бывают грибовные гулянки да ходьба по ягоды, и там до петухов слушает молодежь, как в кустиках ракитовых соловушки распевают, и там… Словом, и там, что в скитах, многое втайне творится…
«Аще и весь мир приобрящем и тогда в гроб вселимся, иде же купно
цари же и убозии…» — доносится пение келейниц…
С грустью, с досадой смотрел работящий, домовитый отец на непутное чадо, сам про себя раздумывал и хозяйке говаривал: «Не быть пути в Гараньке, станет он у Бога даром небо коптить, у
царя даром землю топтать.
Говорим и читаем, что она погибельна, что антихрист
царит в ней и что ее «крещение еретическое», и потому оно «несть крещение, но паче осквернение», а сами тем крещением крестимся…
Старинные братины, яндовы, стопы и кубки, жалованные прежними
царями ковши и чары с пелюстками, чу́мы, росольники, передачи и кро́шни, сулеи и фляги, жбаны и четвертины безжалостно продавались в лом на переплав.
Меня, как старшего по знанию догматов церковных, спросили… насказал я собеседникам и невесть чего: и про жертву-то ветхозаконную говорил, и про милости-то
Царя Небесного к верным праведным, а сам ровнехонько не понимал ничего, что им говорю и к чему речь клоню…
— На доброте на твоей поклоняюсь тебе, братец родной, — через силу он выговаривал. — Поклон тебе до земли, как Богу,
царю али родителю!.. За то тебе земной поклон, что не погнушался ты моим убожеством, не обошел пустого моего домишка, накормил, напоил и потешил моих детушек.
А покинуть соху с бороной Чубаловым неохота была: дело привычное, к тому ж хлеб всему голова, а пахота всякому промыслу
царь.
— Книги старинные, Марко Данилыч, а в старину, сами вы не хуже меня знаете, мирских книг не печатали, и в заводах их тогда не бывало, — отвечал Чубалов. — «Уложение»
царя Алексея Михайловича да «Учение и хитрость ратного строя», вот и все мирские-то, ежели не считать учебных азбук, то есть букварей, грамматик да «Лексикона» Памвы Берынды. Памва-то Берында киевской печати в том собранье, что торгую, есть; есть и Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого.
— Знающие люди доподлинно так заверяют, — спокойно ответил Чубалов. — Опять же у нас насчет самых редкостных вещей особые записи ведутся. И так икона с записью. Была она после также комнатной иконой у царевны Евдокии Алексеевны,
царя Алексея Михайловича меньшой дочери, а от нее господам Хитровым досталась, а от них в другие роды пошла, вот теперь и до наших рук доспела.
Самый наглый, самый открытый, во всем христианстве беспримерный разврат
царит там.
Царит он теперь и на всей ярманке.
Старинной постройки она, — помнит еще дни
царя Алексея Михайловича…
— Вы́морок идет на мир только у крестьян, — сказал волостной голова. — Дворянским родам другой закон писан. После господ выморок на великого государя идет.
Царь барскому роду жаловал вотчину, а когда жалованный род весь вымрет, тогда вотчина
царю назад идет. Такой закон.
Старики его слову не вняли, других ходоков в Петербург послали там хлопотать и, ежели случай доведется, дойти до самого
царя.