Неточные совпадения
Кто говорил, что
клад Кузьмы Рощина достался ему, кто заверял, что знается Данило с разбойниками, а в Муромских лесах в
те поры они еще «пошаливали», оттого и пошла молва по народу, будто богатство Даниле на дуване досталось.
Жаль было расставаться ей с воспитанницей, в которую
положила всю душу свою, но нестерпимо было и оставаться в доме Смолокурова, после
того как узнала она, что про нее «в трубы трубят».
— То-то вот и есть, — жалобно и грустно ответил рабочий. — Ведь десять-то ден мало-мальски три целковых надо
положить, да здесь вот еще четыре дня простою. Ведь это, милый человек, четыре целковых — вот что посуди.
Сиял от радости Сидор, сбежал в мурью и минут через десять вылез оттуда в истоптанных лаптях, с котомкой за плечами и с сапогами в руках. Войдя в казенку, поставил он сапоги на пол, а шапку и платок на стол
положил. Молча подал приказчик Сидору паспорт, внимательно осмотрев перед
тем каждую вещь.
Затем домовитые хозяйки повели нескончаемую беседу про
то, с чем лучше капусту рубить, с анисом аль с тмином, сколько надо селитры
класть, чтобы солонина казалась пригляднее, каким способом лучше наливки настаивать, варенья варить, соленья готовить.
— Во всем так, друг любезный, Зиновий Алексеич, во всем, до чего ни коснись, — продолжал Смолокуров. — Вечор под Главным домом повстречался я с купцом из Сундучного ряда. Здешний торговец, недальний, от Старого Макарья. Что, спрашиваю, как ваши промысла? «Какие, говорит, наши промысла, убыток один, дело хоть брось». Как так? — спрашиваю. «Да вот, говорит, в Китае не
то война, не
то бунт поднялся, шут их знает, а нашему брату хоть голову в петлю
клади».
— То-то вот и есть… — молвил Смолокуров. — Вот оно что означает коммерция-то. Сундуки-то к киргизам идут и дальше за ихние степи, к
тем народам, что китайцу подвластны. Как пошла у них там завороха, сундуков-то им и не надо. От войны, известно дело, одно разоренье, в сундуки-то чего тогда станешь
класть?.. Вот, поди, и распутывай дела: в Китае дерутся, а у Старого Макарья «караул» кричат. Вот оно что такое коммерция означает!
Тем еще много досаждал всем Орошин, что года по четыре сряду всю рыбу у Макарья скупал, барыши в карман
клал богатые, а другим оставлял только объедышки.
Зиновий Алексеич рос под неусыпными, денно-нощными заботами матери. Отцу некогда было заниматься детьми:
то и дело в отлучках бывал. Только у него об них и было заботы, чтоб, возвращаясь из какой-нибудь поездки, привезти гостинцев: из одежи чего-нибудь да игрушек и лакомств. Мать Зиновья Алексеича женщина была добрая, кроткая, богомольная; всю душу
положила она в деток. И вылился в них весь нрав разумной матери.
Хоть не
то, что убыток, а разве не все едино, что почти держать в руках такие деньги, а в карман их не
положить.
И много такого писал, зная, что знакомый его непременно расскажет о
том Меркулову, и
полагая, что в Царицыне нет никакого Веденеева, никто из Питера коммерческих писем не получает.
— Этот Корней с письмом ко мне от Смолокурова приехал, — шепотом продолжал Володеров. — Вот оно, прочитайте, ежели угодно, — прибавил он,
кладя письмо на стол. — У Марка Данилыча где-то там на Низу баржа с тюленем осталась и должна идти к Макарью. А как у Макарья цены стали самые низкие, как есть в убыток, по рублю да по рублю с гривной, так он и просит меня остановить его баржу, ежели пойдет мимо Царицына, а Корнею велел плыть ниже, до самой Бирючьей Косы, остановил бы
ту баржу, где встретится.
А перед
тем, надо
полагать, зубки пополоскала, под турáхом маленько была.
— Как же это так? — говорила она. — Как же это вдруг ни с
того ни с сего пропал человек, ровно
клад от аминя рассыпался?.. Надо бы кому поискать его.
— Полно, родная, перестань убиваться, — любовно молвил он ей,
положив руку на ее плечо. — Бог не без милости, не унывай, а на него уповай. Снова пошлет он тебе и хорошую жизнь и спокойную. Молись, невестушка, молись милосердному Господу — ведь мы к нему с земной печалью, а он, свет, к нам с небесной милостью. Для
того и не моги отчаиваться, не смей роптать.
То знай, что на каждого человека Бог по силе его крест налагает.
— И так можно, — сказал Марко Данилыч,
кладя перо на прилавок. — Я, брат, человек сговорчивый, на все согласен, не
то что ты, — измучил меня торговавшись. Копейки одной не хотел уступить!.. Эх, ты!.. Совесть-то где у тебя? Забыл, видно, что мы с тобою земляки и соседи, — прибавил он…
В искреннем убежденье
полагали грамотеи, что, читая
те книги, они проникают в самую глубину человеческой мудрости.
Господина Меркулова до сей поры я нигде не видал, да ежели и довелось бы столкнуться с ним, так
полагаю, что он зло на меня мыслит большое за
то, что в прошедшем году в Царицыне по вашему приказанию намеревался его обделать.
— Ни вечером на сон грядущий, ни поутру, как встанет, больше трех поклонов не
кладет и
то кой-как да таково неблагочестно. Не раз я говорила ей, не годится, мол, делать так, а она ровно и не слышит, ровно я стене говорю. Вам бы самим, Марко Данилыч, с ней поговорить. Вы отец, родитель, ваше дело поучить детище. Бог взыщет с вас, ежели так оставите.
— Ишь что сказал! — воскликнул отец Израиль. — А разве неизвестно тебе, что к отцу Софронию богомольцы частенько за благословеньем приходят. В две-то недели сколько, ты
полагаешь, обитель от
того получит?.. Мне от отца казначея проходу не будет тогда. Так али нет, отец Анатолий?
Большухи, возвратясь домой, творя шепотом молитву, завертывали в бумажку либо в чистый лоскуток выплюнутые Софронушкой скорлупы, а
те, кто сподобились урвать цельбоносных волосиков со главы или из бороды блаженного, тут же их
полагали, а потом прятали в божницу за иконы вместе с хлопчатой бумагой от мощей, с сухим артосом, с огарком страстной свечи и с громовой стрелкой.
Кто ни входил в сионскую горницу,
клал по нескольку земных поклонов перед образами и перед картинами и после
того уходил в коридор.
— Вот это так. Что дело,
то дело… Это как есть совершенно верно, — захохотал Седов. — Ежели Бог наличными поможет вам, ежели, значит, деньги на вас с неба свалятся, тогда можно вам и без
клада обойтись.
— А кто нынешней весной в Астрахани всю икру и рыбу хотел скупить?.. А?.. Ну-ка, скажи! Да видно, бодливой-то корове Бог рог не дает. Не
то быть бы всем нам у праздника, всем бы карманы-то наизнанку ты повыворотил… Не выкинь Меркулов с Веденеевым своей штуки, псом бы нам пришлось по твоей милости зубы на полку
класть.
Почти все согласились со Смолокуровым.
То было у всех на уме, что, ежели складочные деньги попадут к Орошину, охулки на руку он не
положит, — возись после с ним, выручай свои кровные денежки. И за
то «слава Богу» скажешь, ежели свои-то из его лап вытянешь, а насчет барышей лучше и не думай… Марку Данилычу поручить складчину — тоже нельзя, да и никому нельзя. Кто себе враг?.. Никто во грех не поставит зажилить чужую копейку.
Расстались. Воротясь домой и развалясь на подушках, Махмет Бактемирыч думал о
том, как угодит он хану редкостной наливкой, за десяток бутылок Мокея выкупит, а тысячу рублей себе в карман
положит.
А после
того стала вино разносить. Сначала поднесла молчавшему Василью Борисычу, потом дедушке новорожденного, а затем гостям по их старшинству. И опять на поднос деньги ей
клали, хоть и не столько, как за кашу. Опорожнили гости стаканчики, хозяину мало
того.
— Ушки-то покушайте, — потчевала Дарья Сергевна. — Стерлядки свеженькие, сейчас из прорези браты, рыбки мерные. Печенок-то налимьих извольте взять на тарелочку… Грунюшка, а ты что же сложа руки сидишь? Покушай ушки-то, матушка, — дай-ка я тебе сама
положу… Седни ведь середа — рыбным потчую дорогих гостей, а завтра доспеем и гусятинки, и поросятинки, уточек домашних, ежель в угоду, и барашка можно зарезать аль курочку. Не
то буженинки из свинины скушать не пожелаете ль?
Сей святой обители основание
положил князь Федор Иоаннович Хабаров еще во дни царя Михайла Федоровича, а
тот князь Хабаров, основатель и строитель монастыря, приходится ближайшим сродником жившим в
те отдаленные уж теперь времена боярам Луповицким.
И
той корочкой люди Божьи Тимофей да Арина с нищим убогим человеком поделились, на печке его спать
положили, а сами в холодную клеть ночевать пошли.
И
положил Тимофей в
то корыто обетовáнного сына.
— Больше миллиона получит, — сказала Марья Ивановна. — А это наличный только капитал, а кроме
того, по городам каменные дома, на Низу земли, на Унже большие лесные дачи. Весь достаток миллиона в полтора, а пожалуй, в два надо
класть.
А сделавши все это, жить на капитал,
положивши его в ломбард, не
то держать в сериях.
Узнавши, что теперь вы богаты, она, надо
полагать, станет у вас денег просить на ихнее дело,
то есть чтобы как-нибудь, и насколько возможно, опять присовокупить вас к их кораблю.
Охотников до чужбинки в
том городке, где жил покойный Марко Данилыч, было вдоволь, и потому Герасим Силыч по ночам в доме на каждой лестнице
клал спать по нескольку человек, чтоб опять ночным делом не забрался в покои какой-нибудь новый Корней Прожженный.
Не один год вырубал он десятин по сотне и сплавлял лес на пристани свою и нижегородскую; к
тому ж и Корней Евстигнеич, будучи на Унже, не
клал охулки на руку, а все-таки Никифор Захарыч, распродавши дачи по участкам, выручил денег больше, чем заплатил Марко Данилыч при покупке леса.
Решились повременить, а как в
том году рождественский мясоед был короткий,
то, списавшись с Патапом Максимычем,
положили обвенчаться перед Масленицей.
А у нас несчастия великие: дядю Николая Александрыча и тетеньку Марью Ивановну взяли жандармы и неведомо куда увезли,
полагают, что в Петербург, думают и
то, что оба они заключены в неизвестно каких монастырях.
Дело, как надобно
полагать, еще не кончено, берут
то того,
то другого из бывавших у нас и других совершенно не известных нам людей, мужчин и женщин, и притом из таких городов и селений, которых никто из наших никогда и не знавал.