Неточные совпадения
— А место, где построиться,
есть в обители? —
спросил Марко Данилыч.
—
Был кто за рыбой? — отрывисто
спросил Василья Фадеева Смолокуров, не поднимая глаза с бумаги и взглядом даже не отвечая на отдаваемые со всех сторон ему поклоны.
— Тая́т-с. Уж я
было пытал
спрашивать — не сказывают.
— А пачпорт
спросит… — задумался Сидор. — А ты скажи, что я
был из слепеньких… Ведь
есть же у нас на баржах слепеньки-то.
— Трех-, четырехместных
будет достаточно? — быстро
спросил Петр Степаныч на радостях от ласкового взгляда Смолокурова.
— А что, Марко Данилыч? Как у вас, примерно сказать,
будет насчет тюленьего жиру? —
спрашивал между тем Зиновий Алексеич у приятеля, принимая поднесенный ему стакан редкостного лянсина фу-чу-фу.
— Человек у меня
есть. Для него
спрашиваю, — ответил Доронин, смотря на что-то в окошко.
— Какое же касательство может
быть Китаю до сундучников? — с удивленьем и почти с недоверьем
спросил Зиновий Алексеич. — Пущай бы их там себе воевали на здоровье, нам-то какое тут дело?
— Значит, плохо
будет тюленю? — маленько помолчав, еще раз
спросил Зиновий Алексеич.
— А те?.. Дядя-то с племянником, что в первых
были? —
спросил Смолокуров, продолжая глядеть в окошко.
— Слушаю-с, — молвил Василий Фадеев и после короткого молчанья
спросил: — Не
будет ли еще каких приказаний?
— Дурак!.. Не обозначились!.. Без тебя знают, что не обозначились, — крикнул на него Марко Данилыч. — Что на этот счет говорят по караванам? Вот про что тебя, болвана,
спрашивают… Слухи какие ходят для эвтого предмету?.. На других-то
есть караванах?
Ровно кольнуло что Марка Данилыча. Слегка нахмурился он, гневно очами сверкнув, но не ответил ни слова Седову. Простой
был человек Смолокуров, тонкостям и вежливостям обучен не
был, но, обожая свою Дуню, не мог равнодушно сносить самой безобидной насчет ее шутки. Другой кто скажи такие слова,
быть бы великому шуму, но Седов капиталом мало чем уступал Смолокурову — тут поневоле смолчишь, особливо ежели не все векселя учтены… Круто поворотясь к Орошину, Марко Данилыч
спросил...
— Куда суешься?.. Кто тебя
спрашивает?.. Знай сверчок свой шесток — слыхал это?.. Куда лезешь-то, скажи? Ишь какой важный торговец у нас проявился! Здесь, брат, не переторжка!.. Как же тебе, молодому человеку, перебивать меня, старика… Два рубля сорок пять копеек, так и
быть, дам… — прибавил Орошин, обращаясь к Марку Данилычу.
— Не пустячные деньги! — покачал головою и Марко Данилыч. — Да неужто у него только шестьдесят тысяч и
было? —
спросил он после короткого молчанья. — Отец-то ведь у него в хорошем капитале
был…
— Незáдолго до нашего отъезда
был он в Вольском, три дня у меня выгостил, — сказал Доронин. — Ну, и кучился тогда, не подыщу ль ему на ярманке покупателя, а ежель приищу, зáпродал бы товар-от… Теперь пишет,
спрашивает, не нашел ли покупщика… А где мне сыскать?.. Мое дело по рыбной части слепое, а ты еще вот заверяешь, что тюлень-от и вовсе без продажи останется.
— Да ведь говорю я тебе!.. Где я
буду их искать? — отозвался Зиновий Алексеич. — До твоего приезду
спрашивал кой у кого из рыбников. И от них те же речи, что от тебя.
— Да кого я
спрашивал? Сусалина
спрашивал, Седова, еще кой-кого… Все в одно слово: никаких, говорят, в нонешнюю ярманку цен не
будет.
— Ох-ох-ох! — вздыхал поп и, видя, что седого жениха не возьмешь ни мытьем, ни катаньем,
спросил: — С кем же браком сочетаться
есть твое произволение?
— Что ж, вы нам кашу варить
будете? — шутливо
спросил у него Марко Данилыч.
Он и бить его не бьет, только
спрашивает:
«Где ты, ворон, побывал, что ты, черный, повидал?»
— А я
был побывал во саратовских степях...
— То
есть как это? —
спросил, не понимая, в чем дело, Дмитрий Петрович.
— Неводко́м не
будет ли в угоду вашей милости белячка половить? — снимая картуз и нагибаясь перед Самоквасовым,
спросил старший ловец. По всем его речам и по всем приемам видно
было, что он из бывалых, обхождению в трактирах обучился.
Мать Таисея, обойдя приглашавших ее накануне купцов, у последнего
была у Столетова. Выходя от него, повстречалась с Таифой — казначеей Манефиной обители. Обрадовались друг дружке, стали в сторонке от шумной езды и зачали одна другую расспрашивать, как идут дела. Таисея
спросила Таифу, куда она пробирается. Та отвечала, что идет на Гребновскую пристань к Марку Данилычу Смолокурову.
— Да вы из каких мест
будете? —
спросил Василий Фадеев.
— Стало
быть, матушка Манефа теперь успокоилась? Не убивается, как давеча говорила мать Таифа? — мало погодя,
спросил Самоквасов.
— Что с тобой, что с тобой, Наташенька? — всплеснув руками, вполголоса, чтоб гостю не
было слышно,
спрашивала Татьяна Андревна.
Только что ушли Марко Данилыч с Дуней от Дорониных, воротился с почты Дмитрий Петрович. Прочитали письмо меркуловское и разочли, что ему надо
быть дня через три, через четыре. Такой срок Лизавете Зиновьевне показался чересчур длинным, и навернулись у ней на глазах слезы. Заметил это отец и шутливо
спросил...
— Стало
быть, как приедет Никитушка, так и покончит? —
спросила Татьяна Андревна.
— Людских речей, Василий Петрович, не переслушаешь, — сухо ответила ему Марья Ивановна. — Однако же что-то холодно стало. Сойти
было в каюту да чаю хоть, что ли,
спросить. Согреться надобно.
— До последней капельки. Одна ведь только она
была. При ней пошло не то житье. Известно, ежели некому добрым хозяйством путем распорядиться, не то что вотчина, царство пропадет. А ее дело девичье. Куда же ей? Опять же и чудит без меры. Ну и пошло все врознь, пошло да и поехало. А вы, смею
спросить, тоже из господ
будете?
— Рейнвейн хороший
есть? —
спросил Меркулов.
— Значит,
есть и господа в той вере? —
спросил Никита Федорыч.
— Ну ладно, ладно, — молвил Морковников. — А ты слетай-ка к буфетчику да
спроси у него еще другую бутылочку мадерцы, да смотри, такой, которую сам Федор Яковлич по большим праздникам
пьет… Самой наилучшей!
— И между крестьян
есть такие? —
спросил Никита Федорыч.
— А это как же у нас
будет? —
спросил Морковников. — Вечо́р уговорились мы по той цене продать, какая
будет сегодня стоять… Так али нет?
«А ежели разлюбила?.. Прямо
спрошу у нее, как только увижусь… не по ответу — а по лицу правду узнаю. На словах она не признается — такой уж нрав… Из гордости слова не вымолвит, побоится, не сочли б ее легкоумной, не назвали бы ветреницей… Смолчит, все на душе затаит… Сторонние про сватовство знают. Если Митеньке сказано, отчего и другим
было не сказать?.. Хоть бы этому Смолокурову?.. Давний приятель Зиновью Алексеичу… Нет ли сына у него?..»
— Что это с тобой, Лизанька? — в тревожном удивленье она
спросила ее. — В кои-то веки жениха дождалась, чем бы радоваться да веселиться, шагу от него не отходить, а она, поди-ка вот, забилась в угол да плачет… Поди, поди, бесстыдница! Ступай к жениху… Я ему рядную сейчас стану показывать… Тебе надо
быть при этом беспременно.
— Известно, где
был, — позевывая, ответил ему Меркулов. — А ты что не приезжал?
Спрашивали про тебя.
— А как у вас про Фленушку говорят? Причастна к тому делу
была али нет? —
спросил Петр Степаныч.
— Неужто в самом деле
пить зачала? — тоскливо
спросил Петр Степаныч.
— Зачем, я тебя
спрашиваю, зачем ты приехал сюда? — в сильном раздраженье она говорила. — Баловаться по-прежнему?.. Куролесить?.. Не стану, не хочу…
Будет с тебя!.. Зачем же ты кажешь бесстыжие глаза свои мне?
— Да что ж это, Фленушка? Что с тобой? — в изумленье
спрашивал ее Петр Степаныч и протянул
было руки, чтоб охватить стройный, гибкий стан ее.
— А не доходило ли до вас про мать Манефу? —
спросил Петр Степаныч. — Не
было ли у ней на нас подозренья?
— Как же насчет самоварчика-то? — снова
спрашивал у него Ермило Матвеич. — Чайку бы теперь хорошо
было выпить… И я бы не прочь.
— То-то и
есть, почтеннейший Тимофей Гордеич. Нешто без дела стал бы я вас беспокоить,
спрашивать об нем?.. — с притворной досадой молвил Дмитрий Петрович.
— Тысячу!.. Ишь его как!.. Тысячами стал швыряться!.. А давно ль это
было,
спрошу я вас? —
спросил Тимофей Гордеич.
— Не может
быть, — молвил на то Тимофей Гордеич. — Мать Таисея вечор у меня
была и сама про него
спрашивала.
— Стало
быть, книги божественные? — простодушно
спросила Дуня.
— Моих денег
есть ли сколько-нибудь при тебе? —
спросил Чубалов.