Неточные совпадения
— Так, сударыня… Так впрямь и за псалтырь села… Слава Богу, слава Богу, — говорила Анисья Терентьевна и, маленько помолчав,
повела умильные
речи.
«И то еще я замечал, — говорил он, — что пенсионная, выйдя замуж, рано ли поздно, хахаля заведет себе, а не то и двух, а котора у мастерицы была в обученье, дура-то дурой окажется, да к тому же и злобы много накопит в себе…» А Макрина тотчáс ему на те
речи: «С мужьями у таких жен, сколько я их ни видывала, ладов не бывает: взбалмошны, непокорливы, что ни день, то в дому содом да драна грамота, и таким женам много от супружеских кулаков достается…» Наговорившись с Марком Данилычем о таких женах и девицах, Макрина ровно обрывала свои россказни, заводила
речь о стороннем, а дня через два опять, бывало,
поведет прежние
речи…
А Дарья Сергевна хоть и радехонька
речам Марка Данилыча, но хмурится, будто ей неприятную
весть сказал он. Не молвила ни единого слова.
— Чего хитрить-то мне? Для чего? — сказал Зиновий Алексеич. — Да и ты чудно́й, право,
повел речь про дела, а свел на родство. Решительно тебе сказываю, раньше двух недель прямого ответа тебе не дам. Хочешь жди, хочешь не жди, как знаешь, а на меня, наперед тебе говорю, не погневайся.
Доронин был встревожен неуместными приставаньями Марка Данилыча. «Что это ему на разум пришло? И для чего он так громко заговорил про это родство, а про дело
вел речь шепотком? Не такой он человек, чтобы зря что-нибудь сделать, попусту слова он не вымолвит. Значит, к чему-нибудь да
повел же он такие
речи».
И, не слушая
речей Дуни, вышла из комнаты,
велела поставить самовар и, заварив липового цвета с малиной, напоила свою любимицу и, укутав ее в шубу, положила в постель.
Пока Самоквасов разговаривал с Таисеей, Марко Данилыч
вел с Таифой
речи про Дунюшку. Разговорясь про наряды, что накупил ей на ярманке, похвалился дорогой шубой на черно-бурых лисицах. Таифе захотелось взглянуть на шубу, и Смолокуров
повел ее в другую комнату, оставив Таисею с Петром Степанычем продолжать надоевшие ему хныканья о скитском разоренье.
Перебивая чуть не на каждом слове мужа, Татьяна Андревна расспрашивала Никитушку, каково было его здоровье, тужила о пережитых невзгодах, соболезновала неудачам и, наконец, совсем перебив мужнины расспросы,
повела речь о самом нужном, по мнению ее, деле — о приданом.
После завтрака Татьяна Андревна, догадавшись по говору материнского сердца, что меж женихом и невестой проскочило что-то неладное, приказала Наташе что-то по хозяйству и сама вышла, сказав мужу, что надо с ним о чем-то неотложном посоветоваться, остался Меркулов с Лизой один на один. Уйти нельзя, молчать тоже нельзя. «Дай расспрошу», — подумал он и
повел речь издалека.
Еще до возврата Меркулова как-то вечером Дмитрий Петрович чай пил у Дорониных, были тут еще двое-трое знакомых Зиновью Алексеичу. Беседу
вели, что на ярманке стали пошаливать. Татьяна Андревна, к тем
речам прислушавшись, на Петра Степаныча
речь навела.
Недоверчиво взглянула Дуня на закрытый короб.
Речи Марьи Ивановны о книгах припомнились ей. Однако же
велела перетащить короб к себе в комнату.
Обительский приемыш не был чуток к холоду — в трескучие морозы босиком бегал, в одной рубашонке, и
вел нескладные
речи.
Угрюмо и мрачно молчал Онисим Самойлыч. Маленькие, хитрые глазки его так и прыгали. Помолчав, напрямки
повел он
речь к Веденееву.
Будто поняла Варенька, о чем Дуня перелетные думы раскидывает. Вспомнив, что утром получила она письма,
повела речь об отъезде ее из Луповиц.
— Что ж такое? — немного смутившись, спросила Дуня. Догадывалась она, о чем хочет
вести с ней
речь приятельница.
Немного оправясь от смущенья,
повела она
речь о постороннем.
— Крепка, не проломают, — самоуверенно сказал на то Патап Максимыч и
повел совсем про другое
речь.
Уж восемь робертов сыграли // Герои виста; восемь раз // Они места переменяли; // И чай несут. Люблю я час // Определять обедом, чаем // И ужином. Мы время знаем // В деревне без больших сует: // Желудок — верный наш брегет; // И кстати я замечу в скобках, // Что
речь веду в моих строфах // Я столь же часто о пирах, // О разных кушаньях и пробках, // Как ты, божественный Омир, // Ты, тридцати веков кумир!
Гладстон заговаривал целые парламенты, университеты, корпорации, депутации, мудрено ли было заговорить Гарибальди, к тому же он
речь вел на итальянском языке, и хорошо сделал, потому что вчетвером говорил без свидетелей.
Попытка примирения упала сама собой; не о чем было дальше
речь вести. Вывод представлялся во всей жестокой своей наготе: ни той, ни другой стороне не предстояло иного выхода, кроме того, который отравлял оба существования. Над обоими тяготела загадка, которая для Матренки называлась «виною», а для Егорушки являлась одною из тех неистовых случайностей, которыми до краев переполнено было крепостное право.
Неточные совпадения
Крестьяне
речь ту слушали, // Поддакивали барину. // Павлуша что-то в книжечку // Хотел уже писать. // Да выискался пьяненький // Мужик, — он против барина // На животе лежал, // В глаза ему поглядывал, // Помалчивал — да вдруг // Как вскочит! Прямо к барину — // Хвать карандаш из рук! // — Постой, башка порожняя! // Шальных
вестей, бессовестных // Про нас не разноси! // Чему ты позавидовал! // Что веселится бедная // Крестьянская душа?
Не забудем, что летописец преимущественно
ведет речь о так называемой черни, которая и доселе считается стоящею как бы вне пределов истории. С одной стороны, его умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека и успевшая организоваться и окрепнуть, с другой — рассыпавшиеся по углам и всегда застигаемые врасплох людишки и сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
В одно прекрасное утро нежданно-негаданно призвал Фердыщенко Козыря и
повел к нему такую
речь:
Чичиков не интересовался богоугодным заведеньем: он хотел
повести речь о том, как всякая дрянь дает доход. Но Костанжогло уже рассердился, желчь в нем закипела, и слова полились.
Чичиков, как уж мы видели, решился вовсе не церемониться и потому, взявши в руки чашку с чаем и вливши туда фруктовой,
повел такие
речи: