— Полно дурить-то. Ах ты, Никита, Никита!.. Время нашел! — с досадой сказал Веденеев. — Не шутя говорю тебе: ежели б она согласна была, да если бы ее
отдали за меня, кажется, счастливее меня человека на всем белом свете не было бы… Сделай дружбу, Никита Сокровенный, Богом прошу тебя… Самому сказать — язык не поворотится… Как бы знал ты, как я тебя дожидался!.. В полной надежде был, что ты устроишь мое счастье.
Неточные совпадения
— Да, Марко Данилыч, вот уж и восемь годков минуло Дунюшке, — сказала Дарья Сергевна, только что встали они из-за стола, — пора бы теперь ее хорошенько учить. Грамоту знает, часослов прошла, втору кафизму читает, с завтрашнего дня думаю ее
за письмо посадить… Да этого мало… Надо вам подумать, кому бы
отдать ее в настоящее ученье.
Разговаривая так с Макриной, Марко Данилыч стал подумывать, не
отдать ли ему Дуню в скиты обучаться. Тяжело только расстаться с ней на несколько лет… «А впрочем, — подумал он, — и без того ведь я мало ее, голубушку, видаю… Лето в отъезде, по зимам тоже на долгие сроки из дому отлучаюсь… Станет в обители жить, скиты не
за тридевять земель, в свободное время завсегда могу съездить туда, поживу там недельку-другую, полюбуюсь на мою голубушку да опять в отлучки — опять к ней».
И вот однажды под вечерок, сидя
за чаем, сказал Смолокуров Макрине при Дарье Сергевне, что думает он Дуню к ним в обученье
отдать.
Тогда Манефа посуду и всякое убранство к себе забрала, Фленушкины горницы скрасила, а иное что и к себе в келью взяла, домик
отдала на житье матери Макрине
за ее усердие.
— Да ведь у нас с вами об этом лесе не один раз было толковано, Василий Петрович, — отвечала Марья Ивановна. —
За бесценок не
отдам, а настоящей цены вы не даете. Стало быть, нечего больше и говорить.
— Не отрекусь от слова, по уговору
отдам, по той цене, что сегодня будет, — ответил Меркулов. — Мы вот как сделаем, Василий Петрович. Ужо часа в три будьте дома, я зайду
за вами, и вместе поедем на биржу. Там узнаем настоящую цену, там, пожалуй, и условие напишем.
— Уйду!.. И никогда тебе не видать меня больше… Сейчас же уйду, если слово одно молвишь мне про матушку! Не смей ничего про нее говорить!.. Люблю тебя, всей душой люблю, ото всего сердца, жизнь
за тебя готова
отдать, а матушки трогать не смей. Не знаешь, каково дорогá она мне!..
И все продавали
за бесценок,
отдавали почти задаром, обзавестись бы только поскорей на вырученные деньги игрушками новой роскоши.
Кончилось дело тем, что Чубалов
за восемьсот рублей
отдал Марку Данилычу и образа, и книги. Разочлись; пятьдесят рублей Герасим Силыч должен остался. Как ни уговаривал его Марко Данилыч остаться обедать, как ни соблазнял севрюжиной и балыком, Чубалов не остался и во всю прыть погнал быстроногую свою кауренькую долой со двора смолокуровского.
— Зачем с вас дорого брать? — молвил Чубалов. — Кажись бы,
за мной того не водилось. В убыток
отдавать случалось, а чтобы лишнее когда взять — на этот счет будьте спокойны. Сами только не будьте оченно прижимисты.
— Нет, брат, видно, с тобой пива не сваришь, да и мне не время у тебя проклажаться. Щи, говорю тебе, простынут… Прощай, Герасим Силыч… Так я около вечерень
за иконами-то пришлю. С запиской. Без записки никому не
отдавай.
А наследник меж тем поверенному то и дело отписывает: «Продавай да продавай,
за что хочешь
отдавай, только деньги скорей высылай».
Петербургские вельможные друзья в благодарность
за резвых рысаков предлагали Луповицкому выхлопотать его сыновьям звание пажей, но Александр Федорыч, до поездки в Петербург сильно тосковавший, что, не будучи генерал-лейтенантом, не может
отдать детей в пажеский корпус, и слышать теперь о том не хотел.
— А я так полагаю, что глупая она бабенка, и больше ничего, — вставил слово свое удельный голова. — Подвернулся вдове казистый молодец, крепкий, здоровенный, а она сдуру-то и растаяла и капитал и все, что было у нее,
отдала ему… Сечь бы ее
за это — не дури… Вот теперь и казнись — поделом вору и мука, сама себя раба бьет, коль нечисто жнет.
А он еще задолго до срока маленько поприжал меня, последние восемьсот целковых, что были у меня налицо, должен был я
отдать ему, а потом
за пятьдесят рублей в том же году у Макарья книг да икон взял он у меня уж чересчур по дешевой цене.
Ноне девять молодцов
За полденьги
отдаютИ дешевле того.
— А помните, как мы разбирали тятенькин сундук и нашли бумагу про дядюшку Мокея Данилыча? — сказала Дуня. — Ежели, Бог даст, освободится он из полону, этот дом я ему
отдам. И денег, сколько надо будет, дам. Пущай его живет да молится
за упокой тятеньки.
Оказалось, что Чичиков давно уже был влюблен, и виделись они в саду при лунном свете, что губернатор даже бы
отдал за него дочку, потому что Чичиков богат, как жид, если бы причиною не была жена его, которую он бросил (откуда они узнали, что Чичиков женат, — это никому не было ведомо), и что жена, которая страдает от безнадежной любви, написала письмо к губернатору самое трогательное, и что Чичиков, видя, что отец и мать никогда не согласятся, решился на похищение.
Напрасно старик искал утешения в сближении с женой и Верочкой. Он горячо любил их, готов был
отдать за них все, но они не могли ему заменить одну Надю. Он слишком любил ее, слишком сжился с ней, прирос к ней всеми старческими чувствами, как старый пень, который пускает молодые побеги и этим протестует против медленного разложения. С кем он теперь поговорит по душе? С кем посоветуется, когда взгрустнется?..
Неточные совпадения
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, // Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в сердце мальчика // С любовью к бедной матери // Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо знал уже, // Кому
отдаст всю жизнь свою // И
за кого умрет.
Стародум. Это странное дело! Человек ты, как вижу, не без ума, а хочешь, чтоб я
отдал мою племянницу
за кого — не знаю.
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью
за бобра купили да собаку
за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара
за восемь верст ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты
отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
Несчастного чиновника увели в съезжую избу и
отдали за приставов.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь
отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял, что ежели человек начинает издалека заводить речь о правде, то это значит, что он сам не вполне уверен, точно ли его
за эту правду не посекут.