Неточные совпадения
— Полно-ко вам
друг дружку-то корить, — запищал Седов-богатырь, заметив, что тузы очень уж обозлились. — В чужи карманы неча глядеть — в своем хорошенько смотри. А не лучше ль,
господа, насчет закусочки теперь нам потолковать?.. Онисим Самойлыч, Марко Данилыч, Степан Федорыч, какие ваши мысли на этот счет будут?.. Теперь госпожинки, значит, нашим же товаром будут нас и потчевать…
Не сумел дядя Архип путем о том рассказать, не умели и
другие бурлаки, что теперь, повскакав с палубы, столпились вдоль борта разглядывать стариц. Только и узнали матери, что живет Смолокуров на Нижнем базаре, а в какой гостинице,
Господь его знает.
— Ничего! — отшутился Марко Данилыч. — Дней у
Господа много впереди: один карась сорвется,
другой сорвется, третий, Бог даст, и попадется.
Родитель помер, осталась я круглой сиротой, матушку-то взял
Господь, как еще я махонькой была; брат женатый поскорости после батюшки тоже покончился,
другой братец в солдаты ушел.
— Не перебивая, слушай, что я говорю, — сказала она. — Вот икона Владычицы Корсунской Пресвятой Богородицы… — продолжала она, показывая на божницу. — Не раз я тебе и
другим говаривала, что устроила сию святую икону тебе на благословенье. И хотела было я благословить тебя тою иконой на смертном моем одре… Но не так, видно, угодно
Господу. Возьми ее теперь же… Сама возьми… Не коснусь я теперь… В затыле тайничок. Возьми же Царицу Небесную, узнаешь тогда: «игуменьино ли то дело».
—
Господь пречистыми устами своими повелел верным иметь не только чистоту голубину, но и мудрость змеину, — сказала на то Манефа. — Ну и пусть их, наши рекомые столпы правоверия, носят мудрость змеину — то на пользу христианства… Да сами-то змиями-губителями зачем делаются?.. Пребывали бы в незлобии и чистоте голубиной… Так нет!.. Вникни,
друг, в слова мои, мудрость в них. Не моя мудрость, а Господня и отец святых завещание. Ими заповеданное слово говорю тебе. Не мне верь, святых отцов послушай.
— Захотел бы, так не минуту сыскал бы, а час и
другой… — молвила Татьяна Андревна. — Нет, ты за него не заступайся. Одно ему от нас всех: «Забудь наше добро, да не делай нам худа». И за то спасибо скажем. Ну, будет! — утоля воркотней расходившееся сердце, промолвила Татьяна Андревна. — Перестанем про него поминать…
Господь с ним!.. Был у нас Петр Степаныч да сплыл, значит, и делу аминь… Вот и все, вот и последнее мое слово.
Сколько ни заговаривал дядя с братáнишнами, они только весело улыбались, но ни та ни
другая словечка не проронила. Крепко держа
друг дружку за рубашки, жались они к матери, посматривали на дядю и посмеивались старому ли смеху, что под лавкой был, обещанным ли пряникам,
Господь их ведает.
— Да как же? Ведь по сороку рублей десятина-то пошла, — сказал Герасим, — выходит, всего две тысячи. Одну тысячу из залежных барину-то я выдал, а
другую из барышей.
— Знающие люди доподлинно так заверяют, — спокойно ответил Чубалов. — Опять же у нас насчет самых редкостных вещей особые записи ведутся. И так икона с записью. Была она после также комнатной иконой у царевны Евдокии Алексеевны, царя Алексея Михайловича меньшой дочери, а от нее
господам Хитровым досталась, а от них в
другие роды пошла, вот теперь и до наших рук доспела.
— Вы́морок идет на мир только у крестьян, — сказал волостной голова. — Дворянским родам
другой закон писан. После
господ выморок на великого государя идет. Царь барскому роду жаловал вотчину, а когда жалованный род весь вымрет, тогда вотчина царю назад идет. Такой закон.
На
другой день начались Дунины сборы. Не осушая глаз, больше всех хлопотала угрюмая Дарья Сергевна, а ночью по целым часам стояла перед иконами и клала поклоны за поклонами, горячо молясь, сохранил бы
Господь рабу свою, девицу Евдокию, ото всяких козней и наветов вражиих.
Луповицкий
барином жил, гости у него не переводились: одни со двора,
другие на двор.
— Оттого, ваше благородие, внешняя церковь и не дает полного спасенья, — сказал вестовой. — Господь-от ведь прямо сказал: «Не воструби пред собою, яко же лицемеры творят в сонмищах и на стогнах, яко да прославятся от человек». Путь ко спасенью идет не через церковь… Это путь не истинный, не совершенный… Есть
другой, верный, надежный…
— Спасибо,
друг, спасибо. Пошли Господи здоровья твоим
господам, что не оставляют меня, хворого, убогого. А я завсегда ихний богомолец. За каждой литургией у меня по всем церквам части за них вынимают, а на тезоименитства их беспереводно поются молебны Николаю чудотворцу, святителю мирликийскому, Андрею Христа ради юродивому, Варваре великомученице. Каждый раз во всей исправности справляем. А как яблочки у вас в саду?
Молви,
друг, Андрею-то Александрычу, по осени не оставил бы своих убогих богомольцев — прислал бы яблочков на мочку, сколько
Господь ему на мысли положит, да и вишенок-то в уксусе пожаловал бы бочоночек-другой.
— Вот,
друг мой, Пахом Петрович, молви-ка
господам, сколько мне труда и заботы подлежит по моей должности.
— Видишь ли, — обратился игумен к Пахому. — Нет,
друг, поклонись ты от меня благотворительнице нашей, Марье Ивановне, но скажи ей, что желания ее исполнить не могу. Очень, мол, скорбит отец игумен, что не может в сем случае сделать ей угождения… Ох, беда, беда с этими
господами!.. — прибавил он, обращаясь к казначею. — Откажи — милостей не жди, сделаю по-ихнему, от владыки немилости дожидайся… Да… Нет, нет, Пахом Петрович, — не могу.
— Нет,
друг, нет… Уж извини… Этого я сделать никак не могу. Хоть монастырь наш и убогий, а без хлеба без соли из него не уходят. Обедня на исходе, отпоют, и тотчас за трапезу. Утешай гостя, отец Анатолий, угости хорошенько его, потчуй скудным нашим брашном. Да мне ж надо к
господам письмецо написать… Да вели, отец Анатолий, Софрония-то одеть: свитку бы дали ему чистую, подрясник, рясу, чоботы какие-нибудь. Не годится в господском доме в таком развращении быть.
Превознес вас
Господь перед
другими, а превознесенному всегда от людей бывает зависть и злоба!
—
Господь гордым противится, смиренным же дает благодать, — стоя в сторонке, назидательно говорил отец протопоп окружавшим его дьякону, церковному старосте и
другим. — Наказующий перст Божий того ради коснулся сего прегордого, что, ревнуя богомерзкому расколу, всю свою жизнь чуждался святой церкви. Притом же, хотя и раскольник, однако ж все-таки должен был принимать в дом духовных лиц со святынею. А наш причт от него медного гроша никогда не видывал.
— Кушайте, гости, покушайте! Запросто, без чинов, чем
Господь послал. Приневольтесь еще маленечко, по
другому кусочку курничка-то скушайте. Что перестали? Аль хозяйского хлеба-соли вам жаль?
Как древние фарисеи, часто они во храмах бывают, строгие посты содержат и соблюдают
другие обряды, но являют себя как повапленные гробницы, о них же
Господь сказал: «Внеуду являются красны, внутрьуду же полны суть костей мертвых и всякие нечистоты».
— Мерзость пред
Господом! — громко вскликнула она, перервавши Дуню. — И слушать не хочу, и не говори ты об этом ни мне и никому
другому. Подумать страшно, даже в помышлении держать. Великий грех и слушать это безумное вранье.