Неточные совпадения
— Матерью Дуне буду я, — сказала она. —
Бога создателя ставлю тебе во свидетели, что, сколько смогу, заменю ей тебя… Но замуж никогда не посягну — земной жених до
дня воскресенья в пучине морской почивает, небесный царит над вселенной… Третьего нет и не будет.
«Рыскает он, — поучала учеников Анисья Терентьевна, — рыскает окаянный враг Божий по земле, и кто,
Богу не помолясь, спать ляжет, кто в никонианскую церковь войдет, кто в постный
день молока хлебнет аль мастерицу в чем не послушает, того железными крюками тотчас на мученье во ад преисподний стащит».
Называла по именам дома богатых раскольников, где от того либо другого рода воспитания вышли дочери такие, что не приведи Господи: одни
Бога забыли, стали пристрастны к нововводным обычаям, грубы и непочтительны к родителям, покинули стыд и совесть, ударились в такие
дела, что нелеть и глаголати… другие, что у мастериц обучались, все, сколько ни знала их Макрина, одна другой глупее вышли, все как есть дуры дурами — ни встать, ни сесть не умеют, а чтоб с хорошими людьми беседу вести, про то и думать нечего.
— Сговоришь с ним!.. Как же!.. — молвил Василий Фадеев. — Не в примету разве вам было, как он, ничего не видя, никакого
дела не разобравши, за сушь-то меня обругал? И мошенник-от я у него, и разбойник-от! Жиденька!.. Веслом, что ли, небо-то расшевырять, коли солнцо́в нет… Собака так собака и есть!.. Подойди-ка я теперь к нему да заведи речь про ваши
дела, так он и не знай что со мной поделает… Ей-Богу!
— Стану я на новы
дела метаться!.. — степенно вскликнул Доронин. — И заведенными остаемся, слава
Богу, довольны.
— Сами знаете, Марко Данилыч, что не падок я на новости.
Дело, дедами насиженное, и то дай
Бог вести, — молвил Самоквасов.
Посмотреть на него — загляденье: пригож лицом, хорош умом, одевается в сюртуки по-немецкому, по праздникам даже на фраки дерзает, за что старуха бабушка клянет его, проклинает всеми святыми отцами и всеми соборами: «Забываешь-де ты, непутный, древлее благочестие, ересями прельщаешься, приемлешь противное
Богу одеяние нечестивых…» Капиталец у Веденеева был кругленький:
дела он вел на широкую руку и ни разу не давал оплошки; теперь у него на Гребновской караван в пять баржéй стоял…
— Ну тебя к
Богу, Онисим Самойлыч! Сам знаешь, что не
дело говоришь, — отвернувшись от Орошина, с досадой проговорил Смолокуров.
— Эк как возлюбил ты этого Меркулова… Ровно об сыне хлопочешь, — лукаво улыбнувшись, молвил Смолокуров. — Не тужи,
Бог даст, сварганим. Одно только, к Орошину ни под каким видом не езди, иначе все
дело изгадишь. Встретишься с ним, и речи про тюленя́ не заводи. И с другим с кем из рыбников свидишься и тем ничего не говори. Прощай, однако ж, закалякался я с тобой, а мне давно на караван пора.
Сыновьями не благословил
Бог Зиновья Алексеича, не было у него по
делам родного, кровного помощника, на кого бы он мог, как на самого себя, во всем положиться.
—
Бог не выдаст — свинья не съест, — равнодушно промолвил Марко Данилыч. — А у вас, Дмитрий Петрович, разве есть с ним
дела либо расчеты какие?
Вот тебе перед
Богом, все
дело перепортишь и мне, и Меркулову.
Пробудешь в Царицыне
день и тогда с
Богом на Низ.
— Рыбные
дела начинаются, — заметил Веденеев, — верховые покупатели стали трогаться помаленьку. Покамест еще вяло идет, а
Бог даст по скорости немножко расторгуемся. Марко Данилыч теперь весь
день на караване сушь продает.
— При себе больше держит, редко куда посылает, разве по самым важным
делам, — отвечал Володеров. — Парень ухорез, недаром родом сызранец. Не выругавшись, и
Богу не помолится.
Долго, до самой полночи ходил он по комнате, думал и сто раз передумывал насчет тюленя. «Ну что ж, — решил он наконец, — ну по рублю продам, десять тысяч убытку, опричь доставки и других расходов; по восьми гривен продам — двадцать тысяч убытку. Убиваться не из чего — не по миру же, в самом
деле, пойду!.. Барышу наклад родной брат, то один, то другой на тебя поглядит…
Бог даст, поправимся, а все-таки надо скорей с тюленем развязаться!..»
Дня через четыре после отправки тех эстафет, рано поутру, только что успел Марко Данилыч протереть заспанные очи и помолиться по лестовке, крадучись, ровно кошка, робкими стопами вошел к нему Василий Фадеев. Помолясь
Богу и отдав низкий поклон хозяину, осторожно развязал он бумажный платок и подал письмо.
— Ничего! — отшутился Марко Данилыч. —
Дней у Господа много впереди: один карась сорвется, другой сорвется, третий,
Бог даст, и попадется.
Однако, каждый
день молясь
Богу о Наташе, не забывала поминать на молитве и раба Божия Димитрия.
— Да ей-Богу же, в горло кусок не пройдет. Я так с вами давеча назавтракался, что, кажется, и завтрашний
день есть не захочу.
— А вот и икорка с балычком, вот и водочка целительная, — сказал Василий Петрович. — Милости просим, Никита Федорыч. Не обессудьте на угощенье — не домашнее
дело, что хозяин дал, то и
Бог послал. А ты, любезный, постой-погоди, — прибавил он, обращаясь к любимовцу.
Поужинали и бутылочку с белой головкой роспили да мадеры две бутылки. Разговорился словоохотливый Морковников, хоть Меркулов почти вовсе не слушал его. Только и было у него на уме: «Не воротился ли Веденеев, да как-то завтра
Бог приведет с невестой встретиться, да еще какие цены на тюленя́ означатся?» То и
дело поглядывал он на дверь. «Авось Митенька не подойдет ли», — думал он. Оттого и редко отвечал он на докучные вопросы Морковникова.
Про себя говорят: «Хлеба не сеем, работы не работаем, потому что сеем слово Господне и работаем на
Бога, по вся
дни живота своего в трудах и в молитве пребываем».
— Узнавать-то нечего, не стоит того, — ответил Морковников. — Хоша ни попов, ни церкви Божьей они не чуждаются и, как служба в церкви начнется, приходят первыми, а отойдет — уйдут последними; хоша раза по три или по четыре в году к попу на дух ходят и причастье принимают, а все же ихняя вера не от
Бога. От врага наваждение, потому что, ежели б ихняя вера была прямая, богоугодная, зачем бы таить ее? Опять же тут и волхвования, и пляска, и верченье, и скаканье. Божеско ли это
дело, сам посуди…
Дела, слава
Богу, поправились, да еще как поправились-то, не чаял…
— У Ермила Матвеича? Так, сударь, так, — промолвила мать Ираида. — А все ж нам обидно, что нас миновали. Сами посудите, сколько годов у нас приставали, а тут вдруг и объехали… А что ж? Нешто тот генерал скоро наедет? Тогда на Петров
день матушка Манефа весточку из Питера получила, на
днях бы ждали его, да вот восемь недель прошло, а
Бог нас миловал.
— Един
Бог властен в животе и смерти, — молвила на то Манефа. — Без его воли влас с головы не падет… Премудро сокрыл он
день и час кончины нашей. Как же ты говоришь, что следом за мной отойдешь? Опричь
Бога, о том никто не ведает.
— Местá куплены, лес заготовлен, стройка началась, под крышу вывели, скоро зачнут и тесом крыть, — говорила Манефа. — Думала осенью перебраться, да хлопоты задержали,
дела.
Бог даст, видно, уж по весне придется перевозиться, ежели Господь веку продлит. А тем временем и решенье насчет наших обстоятельств повернее узнаем.
— О, уж я и сама не знаю, Петенька! — покорно молвила Фленушка. — Уезжай ты, голубчик мой милый, уезжай отсюда
дня на три… Дружочек, прошу тебя, мой миленький!..
Богом тебя прошу…
— Видите ли, почтеннейший Тимофей Гордеич, — с озабоченным видом свое говорил Веденеев. — То
дело от нас не уйдет,
Бог даст, на
днях хорошенько столкуемся, завтра либо послезавтра покончим его к общему удовольствию, а теперь не можете ли вы мне помочь насчет вашего племянника?.. Я и сам теперь, признаться, вижу, не надо бы мне было с ним связываться.
— И хорошее
дело, невестушка. За это Господь тебя не покинет, воззрит на печаль твою. Надейся, Пелагеюшка, надейся… На
Бога положишься, не обложишься. Утри-ка слезы-то да покажь мне деток-то. Я ведь хорошенько-то еще и не знаю своих племянников. Показывай, невестушка, начинай со старшенького.
Торговля не
Бог знает какие барыши ей давала, но то было тетке Арине дороже всего, что она каждый
день от возвращавшихся с работ из города сосновских мужиков, а больше того от проезжих, узнавала вестей по три короба и тотчас делилась ими с бабами, прибавляя к слухам немало и своих небылиц и каждую быль красным словцом разукрашивая.
«Что мир порядил, то
Бог рассудил», — говорили они, а между собой толковали: «Теперь у Чубаловых мошна-то туга, смогут и голый песок доброй пашней сделать, потому и поступиться им допрежними их полосами миру будет за великую обиду…» Чубаловы поспорили, поспорили, да так и бросили
дело…
Укрепясь в таких мыслях, Герасим стал крайним «нетовцем» и считал
делом постыдным, противным и
Богу, и совести делаться слепым пастырем стада слепых.
— Мошенник, что ли, я какой? Ты бы еще сказал, что деньги подделываю… Кажись бы, я не заслужил таких попреков. Меня, слава
Богу, люди знают, и никто ни в каком облыжном
деле не примечал… А ты что сказал? А?..
— Нельзя без того, друг любезный, — он говорил, —
дело торговое, опять же мы под
Богом ходим. Не ровен случай, мало ль что с тобой аль со мной сегодня же может случиться? Сам ты, Герасим Силыч, понимать это должо́н…
«Судиться не
Богу молиться, — говорит он миршенским мужикам, — одними поклонами
дела такого не сделаешь.
— Эти книги теперь очень редки, — заметила Марья Ивановна. — Иные можно купить разве на вес золота, а пожалуй, и дороже. А иных и совсем нельзя отыскать. Сам
Бог их послал тебе… Вижу перст Божий… Святый дух своею благостью, видимо, ведет тебя на путь истинного знания, к дверям истинной веры… Блюди же светильник, как мудрая
дева, не угашай его в ожидании небесного жениха.
— Ни вечером на сон грядущий, ни поутру, как встанет, больше трех поклонов не кладет и то кой-как да таково неблагочестно. Не раз я говорила ей, не годится, мол, делать так, а она ровно и не слышит, ровно я стене говорю. Вам бы самим, Марко Данилыч, с ней поговорить. Вы отец, родитель, ваше
дело поучить детище.
Бог взыщет с вас, ежели так оставите.
— Поговорю, надо поговорить. В самом
деле, так не годится… Как можно
Бога забывать!.. — ходя взад и вперед, говорил Марко Данилыч. — Сегодня же поговорю… напрасно прежде не сказали… Молода еще… И надо поначалить, надо.
— Не испытывай, Степанушка, судеб Божиих, — сказал Пахом. — Не искушай Господа праздными и неразумными мыслями и словесами. Он, милостивый, лучше нас с тобой знает, что делает. Звезды небесные, песок морской, пожалуй, сосчитаешь, а
дел его во веки веков не постигнешь, мой миленький. Потому и надо предать себя и всех своих святой его воле. К худу свят дух не приведет, все он творит к душевной пользе избрáнных людей, некупленных первенцев
Богу и агнцу.
— Духом не мятись, сердцем не крушись, — выпевала Катенька, задыхаясь почти на каждом слове. — Я,
Бог, с тобой, моей сиротой, за болезнь, за страданье духа дам дарованье!.. Радуйся, веселись, верна-праведная!.. Звезда светлая горит, и восходит месяц ясный, будет, будет
день прекрасный, нескончаемый вовек!..
Бог тебя просвятит, ярче солнца осветит… Оставайся,
Бог с тобою, покров Божий над тобою!
Скажу вам, возлюбленные, не свои речи, не слова человеческие, поведаю, что сам
Бог говорит: «В последние
дни излию от духа моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши, и юноши ваши видения узрят, и старцы ваши сония увидят, и на рабов моих и на рабынь моих излию от духа моего, и будут пророчествовать…
— Да. Ты правду сказала.
Дела поистине чудные. Устами людей сам
Бог говорит… При тебе это было. И чем говорил он, превечный, всесовершенный, всевысочайший разум? Телесными устами ничтожного человека, снедью червей, созданьем врага!.. Поистине чу́дное тут
дело его милосердья к душам человеческим.
— Дай
Бог, чтобы было по-вашему, Марко Данилыч, — с тоской и рыданьями отвечала Дарья Сергевна. — А все-таки заботно, все-таки опасливо мне за нее. Во сне ее то и
дело вижу да все таково нехорошо: либо разодетую, разубранную в шелках, в бархатах, в жемчугах да в золоте, либо мстится мне, что пляшет она с каким-то барином, а не то вижу всю в цветах каких-то диковинных… Не к добру такие сны, Марко Данилыч.
— Вот это так. Что
дело, то
дело… Это как есть совершенно верно, — захохотал Седов. — Ежели
Бог наличными поможет вам, ежели, значит, деньги на вас с неба свалятся, тогда можно вам и без клада обойтись.
— Да полно вам тут! — во всю мочь запищал Седов. — Чем бы
дело судить, они на брань лезут. У
Бога впереди
дней много, успеете набраниться, а теперь надо решать, как помогать
делу. У доронинских зятьев видели каков караван! Страсть!.. Как им цен не сбить? Как раз собьют, тогда мы и сиди у праздника.
—
Дело тут самое спешное, — сказал он, — товарищества на вере составить некогда, складочны деньги в одни руки отдать нельзя, потому что в смерти и в животе каждого
Бог волен.
— Дураком родился, дураком и помрешь, — грозно вскрикнул Марко Данилыч и плюнул чуть не в самого Белянкина. — Что ж, с каждым из вас к маклеру мне ездить?.. Вашего брата цела орава — одним
днем со всеми не управишься… Ведь вот какие в вас душонки-то сидят. Им делаешь добро, рубль на рубль представляешь, а они: «Векселек!..» Честно, по-твоему, благородно?.. Давай бумаги да чернил, расписку напишу, а ты по ней хоть сейчас товаром получай. Яви приказчику на караване и бери с
Богом свою долю.
— Что мне калякать? Одному тебе сказываю, — добродушно усмехаясь, весело молвил Марко Данилыч. — Зачем до времени вашим абызам сказывать, что ты, Махметушка, вашей веры царя наливкой спаиваешь… Вот ежели бы в цене не сошлись, тогда
дело иное — молчать не стану. Всем абызам, всем вашим муллам и ахунам буду рассказывать, как ты, Махметушка,
Богу своему не веруешь и бусурманского вашего закона царей вишневкой от веры отводишь.