Неточные совпадения
— О, чтоб вас тут, непутные!.. — вздрогнув от первых звуков песни, заворчала Аксинья Захаровна, хоть величанье дочерей и было ей по сердцу. По старому обычаю, это
не малый почет. — О, чтоб вас тут!.. И свят вечер
не почитают, греховодники! Вечор нечистого из деревни гоняли,
сегодня опять за песни… Страху-то нет на вас, окаянные!
— Самарский… Мужик богатый: свои гурты из степи гоняет, салотопленый завод у него в Самаре большущий, в Питер сало поставляет. Капиталу сто четыре тысячи целковых, а
не то и больше; купец, с медалью; хороший человек.
Сегодня вместе и вечерню стояли.
—
Не греши попусту, Максимыч, — сказала Аксинья Захаровна. — Немало я
сегодня пытала у матушки Манефы:
не видала ль Настасья кого из наезжих,
не приглянулся ли кто. «Нет, говорит,
не видывала никого ни Настя, ни Параня». В строгости ведь она держала их. И Фленушка то же говорит.
— Проведи его туда. Сходи, Алексеюшка, уладь дело, — сказал Патап Максимыч, — а то и впрямь игуменья-то ее на поклоны поставит. Как закатит она тебе, Фленушка, сотни три лестовок земными поклонами пройти, спину-то, чай, после
не вдруг разогнешь… Ступай, веди его… Ты там чини себе, Алексеюшка, остальное я один разберу… А к отцу-то
сегодня сходи же. Что до воскресенья откладывать!
— Чего им делается? И
сегодня живут по-вчерашнему, как вечор видел, так и есть, — отвечал Патап Максимыч. — Да слушай же,
не с баснями я приехал к тебе, с настоящим делом.
— Дивная старица! — сказал отец Михаил. — Духовной жизни, опять же от Писания какая начетчица, а уж домостроительница какая!.. Поискать другой такой старицы, во всем христианстве
не найдешь!.. Ну, гости дорогие, в трапезу
не угодно ли?..
Сегодня день недельный, а ради праздника сорока мучеников полиелей — по уставу вечерняя трапеза полагается: разрешение елея. А в прочие дни святыя Четыредесятницы ядим единожды в день.
— Наше дело иноческое, любезненькой ты мой, Патап Максимыч, а
сегодня разрешения на вино по уставу нет, — отвечал он. — Вам, мирянам, да еще в пути сущим, разрешение на вся, а нам, грешным,
не подобает.
— Мать Таифа, — сказала игуменья, вставая с места. — Тысячу двадцать рублев на ассигнации разочти как следует и, по чем придется, сиротам раздай
сегодня же. И ты им на Масленицу
сегодня же все раздай, матушка Виринея… Да голодных из обители
не пускай, накорми сирот чем Бог послал. А я за трапезу
не сяду. Неможется что-то с дороги-то, — лечь бы мне, да боюсь: поддайся одной боли да ляг — другую наживешь; уж как-нибудь, бродя, перемогусь. Прощайте, матери, простите, братия и сестры.
— Дурак, значит, хоть его
сегодня в Новотроицком за чаем и хвалили, — молвил Макар Тихоныч. — Как же в кредит денег аль товару
не брать? В долги давать, пожалуй,
не годится, а коль тебе деньги дают да ты их
не берешь, значит, ты безмозглая голова. Бери, да коль статья подойдет, сколь можно и утяни, тогда настоящее будет дело, потому купец тот же стрелец, чужой оплошки должен ждать. На этом вся коммерция зиждется… Много ль за дочерью Залетов дает?
— Буду молиться, родной,
сегодня ж зачну, — отвечал Алексей. — А
не выйдет у меня из головы то извещение, все-таки буду бояться Патапа Максимыча.
—
Не знаю, как тебе сказать, господин купец, — ответил Дементий. — Хворала у нас матушка-то — только что встала.
Сегодня же Радуницу справляли — часы стояла, на могилки ходила, в келарне за трапéзой сидела. Притомилась. Поди, чать, теперь отдыхать легла.
— Обождите маленько, — молвила девушка. —
Сегодня Марье Гавриловне что-то
не поздоровилось, сбиралась пораньше лечь… Уж
не разделась ли? Да я тотчас скажу ей. Обождите у воротец манехонько…
—
Не спалось мне что-то
сегодня, Таня, — подняв голову, молвила Марья Гавриловна, — да и теперь что-то неможется.
— А платье-то зачем такое надели?
Сегодня не праздник, — молвила Таня.
— Какие теперь дела! — со вздохом молвил Патап Максимыч. — На ум ничего нейдет… Это мой приказчик — посылал его кой-куда,
сегодня воротился. Да и слушать
не могу его теперь — после.
Вечор поглядела я у тебя — в часовне-то в заднем углу паутина космами висит, — чтоб
сегодня же ее
не было.
— С тобою говорить надо поевши, а у меня
сегодня, кроме чая, маковой росинки во рту
не было, — сказала Фленушка. — Принеси-ка чего-нибудь, а я меж тем в дорогу стану сбираться.
— Медлить некогда,
сегодня ж отправляйся домой и торопись с паспортом. Годовой надо будет в казначействе брать, в уездный город, значит, ехать, в удельном-то приказе, пожалуй,
не выдадут. Похлопочи, чтоб скорее. Денег
не жалей; где придется колеса подмазать — подмажь, только поскорее ворочайся. Через десять ден надо тебе беспременно здесь быть — пароход
не ждет… Денег на дорогу
не надо ль?
—
Сегодня же прими, голубчик, теперь еще
не поздно, успеешь, — молвила Марья Гавриловна.
— Другую читалку у Манефы возьму, — после недолгого раздумья молвила Таисея. — У них девиц много, пошлет одну и нас
не обидит… Третью долю вклады,
не то и всю половину отдаст…
Сегодня ж к ней побреду.
— А ничего! — с места вскочив, залихватски вскрикнула Фленушка. — Зачем ей знать?..
Не мы в ответе!..
Не мы к попу поедем,
не мы и в церковь повезем!.. А
сегодня вечерком туда!.. Знаешь?.. Наши приедут…
— Я отсюда
сегодня же, — молвил Патап Максимыч, — вечерком по холодку поеду. Значит, здесь простимся. Так ты уж, пожалуйста, Василий Борисыч,
не медли ни отъездом, ни возвратом. Что бы тебе завтра же отсюда бы выехать?..
—
Сегодня ж отправим, — ответила мать Таисея. — Я уж обо всем переговорила с матушкой Манефой. Маленько жар свали́т, мы ее и отправим. Завтра поутру сядет на пароход, а послезавтра и в Казани будет. Письмо еще надо вот приготовить и все, что нужно ей на дорогу. Больно спешно уж отправляем-то ее. Уж так спешно, так спешно, что
не знаю, как и управимся…
—
Сегодня не оченно много пели, — ответил Василий Борисыч. — Надо ж на прощанье попеть… Хоть матушка Манефа меня и обидела, а все-таки я, поминаючи, каково ласково она приняла меня и всячески у себя в обители упокоила, готов послужить ей, чем только могу.
— А ты про одни дрожди
не поминай трожды. Про то говорено и вечор и
сегодня. Сказано: плюнь, и вся недолга, — говорил Патап Максимыч. — Я к тебе проститься зашел, жар посвалил, ехать пора… Смотри ж у меня, ворочай скорей, пора на Горах дела зачинать… Да еще одно дельце есть у меня на уме… Ну, да это еще как Господь даст… Когда в путь?
Покамест Чапурин с женой перебранивался, Василий Борисыч молча глядел на Парашу… «Голубушка Дуня, как сон, улетела, — думал он сам про себя. —
Не удалось и подступиться к ней… И Груня уехала — разорят Оленево, прости-прощай блинки горяченькие!.. И Устинью в Казань по воде унесло… Одна Прасковья… Аль уж остаться денька на четыре?.. Аль уж проститься с ней хорошенько?.. Она же
сегодня пригожая!.. Что ж?.. Что раз, что десять, один ответ».
— Какое горестное известие получили вы, матушка!.. Про Оленево-то!.. Признаться вам по всей откровенности, до
сегодня не очень-то верилось мне, чтоб могло последовать такое распоряжение! Лет полтораста стоят скиты Керженские, и вдруг ни с того ни с сего вздумали их разорять!
Не может этого быть, думал я. А теперь, когда получили вы такое известие, приходится верить.
— Пожалуй, что лучше
не ездить, — подумав, сказала Манефа. — Хоть в том письме, что
сегодня пришло, про Шарпан
не помянуто, однако ж допрежь того из Петербурга мне было писано, что тому генералу и Шарпан велено осмотреть и казанскую икону отобрать, если докажется, что к ней церковники на поклонение сходятся. И сама бы я
не поехала, да нельзя. Матушка Августа была у нас на празднике, нельзя к ней
не съездить.
— Сами вы муж, сами семьи голова, Патап Максимыч, — улыбнувшись, промолвила Марья Гавриловна. — По себе посудите — стать ли замужней женщине в такие дела помимо мужа входить?.. У меня все ему сдано… Посидите маленько,
не поскучайте со мной, он скоро воротится. Пароход
сегодня в Верху отправляет — хлопоты.
— Стой, крестный,
не спеши. Поспешишь — насмешишь, — молвил Сергей Андреич, удерживая его за руку. — Подожди до утра —
сегодня ли, завтра ли деньги собрать, все едино: платеж-от послезавтра еще… Много ль при тебе денег теперь?
— Как же, матушка,
не беспокоиться? Завтра ведь десятое число — срок.
Не заплачу
сегодня, завтра толки пойдут. А вы сами знаете, каково это торговому человеку, — говорил Патап Максимыч. — Нет, уж сделайте такое ваше одолжение,
не задерживайте — на пристань идти пора.
— Так точно, сударь Петр Степаныч, — добродушно сказала на то Виринея. —
Сегодня совершаем память праведного Прокопия, Христа ради юродивого, устюжского чудотворца. Так впрямь братца-то вашего двоюродного Прокофьем зовут? А, кажись, у Тимофея Гордеича, у твоего дяденьки, сына Прокофья
не было?..
—
Не знаете ли, покончила она с этими делами?..
Сегодня поедет аль еще здесь останется? — перебивая словоохотливого хозяина, спросил нетерпеливо Василий Борисыч.
— Где
сегодня уехать! Как возможно! — ответил Феклист Митрич. — Хоша у нее по судам все подмазано, а секретарь Алексей Сергеич по ее желанью сделает все, чего она ни захочет, только в один день совершить купчую все-таки нельзя же… Завтра,
не то и послезавтра здесь пробудут. Повидаться, что ли, желательно?.. Так она у Полуехта Семеныча пристает — вон наискосок-от домик стоит…