Неточные совпадения
—
А больно хороша река,
вот и глядел… ах, хороша!.. Другой такой, пожалуй,
и не найти… Сердце радуется.
—
И писарь богатимый… Не разберешь, кто кого богаче. Не житье им здесь,
а масленица… Мужики богатые,
а земля — шуба шубой. Этого
и званья нет, штобы навоз вывозить на пашню: земля-матушка сама родит.
Вот какие места здесь… Крестьяны государственные, наделы у них большие, — одним елевом, пшеничники. Рожь сеют только на продажу… Да тебе-то какая печаль?
Вот привязался человек!
— Да стыдно мне, Михей Зотыч,
и говорить-то о нем: всему роду-племени покор. Ты
вот только помянул про него,
а мне хуже ножа… У нас Анна-то
и за дочь не считается
и хуже чужой.
— Одна мебель чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. —
Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье,
а нельзя супротив других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все дома налажены, так оно
и совестно свиньей быть.
«
Вот гостя господь послал: знакомому черту подарить, так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. —
Вот тебе
и сват. Ни с которого краю к нему не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, — оно все само бы
и наладилось,
а теперь разводи бобы всухую. Ну,
и сват, как кривое полено: не уложишь ни в какую поленницу».
— У нас между первой
и второй не дышат, — объяснил он. — Это по-сибирски выходит. У нас все в Заполье не дураки выпить. Лишнее в другой раз переложим,
а в компании нельзя.
Вот я
и стар,
а компании не порчу… Все бросить собираюсь.
— Стрела,
а не девка! — еще больше некстати похвалил ее захмелевший домовладыка. —
Вот посмотри, Михей Зотыч, она
и мне ложку деревянную приволокет: знает мой карахтер. Еще не успеешь подумать,
а она уж сделала.
— Хороши твои девушки, хороши красные… Которую
и брать, не знаю,
а начинают с краю. Серафима Харитоновна, видно, богоданной дочкой будет… Галактиона-то моего видела? Любимый сын мне будет, хоша мы не ладим с ним… Ну,
вот и быть за ним Серафиме. По рукам, сватья…
— Ладно
и здесь, Михей Зотыч. Как-то обжился,
а там пусто, наверху-то.
Вот, когда гости наберутся, так наверх зову.
— Другие
и пусть живут по-другому,
а нам
и так ладно. Кому надо, так
и моих маленьких горниц не обегают. Нет, ничего, хорошие люди не брезгуют… Много у нас в Заполье этих других-то развелось. Модники… Смотреть-то на них тошно, Михей Зотыч.
А все через баб… Испотачили бабешек,
вот и мутят: подавай им все по-модному.
— Есть
и такой грех. Не пожалуемся на дела, нечего бога гневить. Взысканы через число… Только опять
и то сказать, купца к купцу тоже не применишь. Старинного-то, кондового купечества немного осталось,
а развелся теперь разный мусор. Взять
вот хоть этих степняков, — все они с бору да с сосенки набрались. Один приказчиком был, хозяина обворовал
и на воровские деньги в люди вышел.
— Ох, пью, миленький…
И грешно,
а пью. Великий соблазн,
а пью… По нашей-то вере это даже
вот как нехорошо.
— Да ты не бойся, Устюша, — уговаривал он дичившуюся маленькую хозяйку. — Михей Зотыч,
вот и моя хозяйка. Прошу любить да жаловать…
Вот ты не дождался нас,
а то мы бы как раз твоему Галактиону в самую пору. Любишь чужого дедушку, Устюша?
—
Вот ращу дочь,
а у самого кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь,
а с кем она жить-то будет?..
Вот нынче какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет,
а только деньгами зятя не купишь,
и через золото большие слезы льются.
—
А то как же…
И невесту уж высмотрел. Хорошая невеста,
а женихов не было. Ну,
вот я
и пришел… На вашей Ключевой женюсь.
—
А уж это как бог приведет…
Вот еще как мои-то помощники. Емельян-то, значит, большак, из воли не выходит,
а на Галактиона как будто
и не надеюсь. Мудреный он у меня.
— Ведь
вот вы все такие, — карал он гостя. — Послушать, так все у вас как по-писаному, как следует быть… Ведь
вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем,
а не съели друг друга.
И дела раньше делали… Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж такое дело случилось, так надо по человечеству рассудить.
Хозяин только развел руками.
Вот тут
и толкуй с упрямым старичонкой. Не угодно ли дожидаться, когда он умрет,
а Емельяну уж под сорок. Скоро седой волос прошибет.
Емельян, по обыкновению, молчал, точно его кто на ключ запер. Ему было все равно: Суслон так Суслон,
а хорошо
и на устье.
Вот Галактион другое, — у того что-то было на уме, хотя старик
и не выпытывал прежде времени.
Эта сцена более всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал, что это он виноват, что отец самовольно хочет женить Галактиона на немилой, как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион не выкинул такую же штуку, как он, Емельян.
Вот и торопится… Совестно стало большаку, что из-за него заедают чужой век.
И что это накатилось на старика?
А Галактион выдержал до конца
и ничем не выдал своего настроения.
— Ты у меня поговори, Галактион!..
Вот сынка бог послал!.. Я о нем же забочусь,
а у него пароходы на уме.
Вот тебе
и пароход!.. Сам виноват, сам довел меня. Ох, согрешил я с вами: один умнее отца захотел быть
и другой туда же… Нет, шабаш! Будет веревки-то из меня вить… Я
и тебя, Емельян, женю по пути. За один раз терпеть-то от вас. Для кого я хлопочу-то, галманы вы этакие?
Вот на старости лет в новое дело впутываюсь, петлю себе на шею надеваю,
а вы…
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить…
А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий,
а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну,
вот старик-то
и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам. Не одно хорошее дело рассыпалось
вот из-за таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого
и не понимала в его поведении.
А главное, очень уж пришелся он по душе невесте. Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять
и была совершенно счастлива.
Можно себе представить общее удивление. Писарь настолько потерялся, что некоторое время не мог выговорить ни одного слова. Да
и все другие точно онемели.
Вот так гостя бог послал!.. Не успели все опомниться,
а мудреный гость уже в дверях.
— Ничего, светленько живете, отец Макар… Дай бог так-то всякому. Ничего, светленько…
Вот и я вырос на ржаном хлебце, все зубы съел на нем,
а под старость захотел пшенички. Много ли нужно мне, старику?
Писарь выгнал Вахрушку с позором,
а когда вернулся домой, узнал, что
и стряпка Матрена отошла.
Вот тебе
и новые порядки! Писарь уехал на мельницу к Ермилычу
и с горя кутил там целых три дня.
—
А ежели у нас темнота? Будут деньги, будет
и торговля. Надо же
и купцу чем-нибудь жить.
Вот и тебе, отец Макар, за требы прибавка выйдет,
и мне, писарю. У хлеба не без крох.
А вот с Харитиной он мог бы
и поговорить по душе,
и посоветоваться,
и все пополам разделить.
—
Вот и вышел дурачок,
а еще солдат: жалованье по жалованью. Что заслужишь, то
и получишь.
— Разе это работа, Михей Зотыч? На два вершка в глубину пашут… Тьфу! Помажут кое-как сверху —
вот и вся работа. У нас в Чердынском уезде земелька-то по четыре рублика ренды за десятину ходит, — ну, ее
и холят. Да
и какая земля — глина да песок.
А здесь одна божецкая благодать… Ох, бить их некому, пшеничников!
— Тоже
вот и насчет водки, Михей Зотыч… Солдату плепорция казенная,
а отставному где взять в голодный-то год?
Вахрушка так
и замер от страха.
А колокольчики так
и заливаются. Ближе, ближе, —
вот уж совсем близко.
— Нет, я так, к примеру. Мне иногда делается страшно. Сама не знаю отчего,
а только страшно, страшно, точно
вот я падаю куда-то в пропасть.
И плакать хочется,
и точно обидно за что-то. Ведь ты сначала меня не любил. Ну, признайся.
— Не любишь? забыл? — шептала она, отступая. — Другую полюбил?
А эта другая рохля
и плакса. Разве тебе такую было нужно жену? Ах, Галактион Михеич!
А вот я так не забыла, как ты на своей свадьбе смотрел на меня… ничего не забыла. Сокол посмотрел,
и нет девушки…
и не стыдно мне нисколько.
Бойкая жизнь Поволжья просто ошеломила Галактиона.
Вот это, называется, живут вовсю. Какими капиталами ворочают, какие дела делают!..
А здесь
и развернуться нельзя: все гужом идет. Не ускачешь далеко.
А там
и чугунка
и пароходы. Все во-время, на срок. Главное, не ест перевозка, — нет месячных распутиц, весенних
и осенних, нет летнего ненастья
и зимних вьюг, — везде скатертью дорога.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды,
а потом… Вы знаете, что дом Харитона Артемьича на жену, — ну, она передаст его вам:
вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей
и дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире есть свое имя, как дельного человека,
а это большой ход. Вас знают
и в Заполье
и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
Вы только подумайте:
вот сейчас мы все хлопочем, бьемся, бегаем за производителем
и потребителем, угождаем какому-нибудь хозяину, вообще зависим направо
и налево,
а тогда другие будут от нас зависеть.
—
А, это ты! — удивился старик. —
Вот и отлично. Жернов у нас что-то того, припадает краем.
— Вторую мельницу строить не буду, — твердо ответил Галактион. — Будет с вас
и одной. Да
и дело не стоящее. Вон запольские купцы три мельницы-крупчатки строят, потом Шахма затевает, — будете не зерно молоть,
а друг друга есть. Верно говорю… Лет пять еще поработаешь,
а потом хоть замок весь на свою крупчатку.
Вот сам увидишь.
Когда Галактион вышел, Михей Зотыч вздохнул
и улыбнулся.
Вот это так сын… Правильно пословица говорится: один сын — не сын, два сына — полсына,
а три сына — сын. Так оно
и выходит, как по-писаному. Да, хорош Галактион. Другого такого-то
и не сыщешь.
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе
и о жене он не беспокоился,
а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других любил первую дочь Милочку,
а старший сын был баловнем матери
и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе,
и никто не обращал на нее внимания.
— Ну,
а что твоя деревенская баба? — спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону с чашкой чая. — Толстеет? Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего,
вот и плодите ребятишек. Мамаша, какой милый этот следователь Куковин!.. Он так смешно ухаживает за мной.
— Не люблю… не люблю, — повторяла она
и даже засмеялась, как русалка. — Ты сильнее меня,
а я все-таки не люблю… Милый, не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!.. Ничего ты не понимаешь!..
Вот ты меня готов был задушить,
а не спросишь, как я живу, хорошо ли мне? Если бы ты действительно любил, так первым бы делом спросил, приласкал, утешил, разговорил… Тошно мне, Галактион…
вот и сейчас тошно.
Галактион слушал эту странную исповедь
и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному
и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках,
и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности.
А чем же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить,
вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
— Муж? — повторила она
и горько засмеялась. — Я его по неделям не вижу…
Вот и сейчас закатился в клуб
и проиграет там до пяти часов утра,
а завтра в уезд отправится. Только
и видела… Сидишь-сидишь одна,
и одурь возьмет. Тоже живой человек… Если б еще дети были… Ну, да что об этом говорить!.. Не стоит!
— Муж-то побьет,
а мил-сердечный друг приласкает, да приголубит, да пожалеет… Без побоев тоже
и совестно,
а тут оно
и сойдет за настоящее. Так-то
вот.
Вот на помощь этому конкурсу Луковников
и пригласил Галактиона, потому что купцы не желали работать,
а Мышников не понимал практики коммерческих запольских тонкостей.
— Это ваше счастие… да…
Вот вы теперь будете рвать по частям, потому что боитесь влопаться,
а тогда, то есть если бы были выучены, начали бы глотать большими кусками, как этот ваш Мышников… Я знаю несколько таких полированных купчиков,
и все на одну колодку… да. Хоть ты его в семи водах мой,
а этой вашей купеческой жадности не отмыть.
— Разные-то разные,
а жадность одна.
Вот вас взять… Молодой, неглупый человек… отлично знаете, как наживаются все купеческие капиталы… Ну,
и вы хотите свою долю урвать? Ведь хотите, признайтесь? Меня
вот это
и удивляет, что в вас во всех никакой совести нет.
Сам-то
вот прожил век по старинке,
а дочери уж как будто
и не приходится.