Неточные совпадения
Этот брак состоялся, и его плодами постепенно явились двадцать пять рублей жалованья вместо прежних пятнадцати, далее свой домик, стоивший по меньшей мере тысяч пятнадцать, своя лошадь, экипажи, четыре
человека прислуги, приличная барская обстановка и довольно кругленький капитальчик, лежавший в ссудной кассе.
Совершенно особенный воздух царил в
этой комнатке: пахло росным ладаном, деревянным маслом, какими-то душистыми травами и еще бог знает чем-то очень приятным, заставлявшим голову непривычного
человека тихо и сладко кружиться.
— Ах, Марья Степановна!.. Уж я не стала бы напрасно вас тревожить. Нарочно пять раз посылала Матрешку, а она через буфетчика от приваловского
человека всю подноготную разузнала. Только устрой, господи, на пользу!.. Уж если
это не жених, так весь свет пройти надо: и молодой, и красивый, и богатый. Мил-лио-нер… Да ведь вам лучше
это знать!
Эта немая сцена была прервана появлением Досифеи, которая внесла в комнату небольшой томпаковый самовар, кипевший с запальчивостью глубоко оскорбленного
человека.
Только один
человек во всем доме не принимал никакого участия в
этом переполохе.
Полинявшие дорогие ковры на полу, резная старинная мебель красного дерева, бронзовые люстры и канделябры, малахитовые вазы и мраморные столики по углам, старинные столовые часы из матового серебра, плохие картины в дорогих рамах, цветы на окнах и лампадки перед образами старинного письма — все
это уносило его во времена детства, когда он был своим
человеком в
этих уютных низеньких комнатах.
Наступила тяжелая пауза; все испытывали то неловкое чувство, которое охватывает
людей, давно не видавших друг друга.
Этим моментом отлично воспользовалась Хиония Алексеевна, которая занимала наблюдательный пост в полутемном коридорчике. Она почти насильно вытолкнула Надежду Васильевну в гостиную, перекрестив ее вдогонку.
—
Это, мама, только так кажется, — заметила Надежда Васильевна. — И прежде было много дурных
людей, и нынче есть хорошие
люди…
— Какой
это замечательно умный
человек, Сергей Александрыч. Вы представить себе не можете! Купцы его просто на руках носят… И какое остроумие! Недавно на обвинительную речь прокурора он ответил так: «Господа судьи и господа присяжные… Я могу сравнить речь господина прокурора с тем, если б
человек взял ложку, почерпнул щей и пронес ее, вместо рта, к уху». Понимаете: восторг и фурор!..
Я
это еще понимаю, потому что Холостов был в свое время сильным
человеком и старые благоприятели поддерживали; но перевести частный долг, притом сделанный мошеннически, на наследников… нет, я
этого никогда не пойму.
Эта похвала заставила Марью Степановну даже покраснеть; ко всякой старине она питала нечто вроде благоговения и особенно дорожила коллекцией старинных сарафанов, оставшихся после жены Павла Михайловича Гуляева «с материной стороны». Она могла рассказать историю каждого из
этих сарафанов, служивших для нее живой летописью и биографией давно умерших дорогих
людей.
—
Это твоей бабушки сарафан-то, — объяснила Марья Степановна. — Павел Михайлыч, когда в Москву ездил, так привез материю… Нынче уж нет таких материй, — с тяжелым вздохом прибавила старушка, расправляя рукой складку на сарафане. — Нынче ваши дамы сошьют платье, два раза наденут — и подавай новое. Материи другие пошли, и
люди не такие, как прежде.
— Ну, маменька, нынче
люди самые настоящие, — заметил Виктор Васильевич, которому давно надоело слушать
эти разговоры о старинных
людях.
— Да ведь пятнадцать лет не видались, Надя…
Это вот сарафан полежит пятнадцать лет, и у того сколько новостей: тут моль подбила, там пятно вылежалось. Сергей Александрыч не в сундуке лежал, а с живыми
людьми, поди, тоже жил…
— Все-таки, папа, самые хорошие из них были ужасными
людьми. Везде самодурство, произвол, насилие…
Эта бедная Варвара Гуляева, мать Сергея Александрыча, — сколько, я думаю, она вынесла…
Шестилетний мальчик не понимал, конечно, значения
этих странных слов и смотрел на деда с широко раскрытым ртом. Дело в том, что, несмотря на свои миллионы, Гуляев считал себя глубоко несчастным
человеком: у него не было сыновей, была только одна дочь Варвара, выданная за Привалова.
Из
этого гуляевского гнезда вышло много крепких
людей, известных всему Уралу и в Сибири.
Фамилии Колпаковых, Полуяновых, Бахаревых — все
это были птенцы гуляевского гнезда, получившие там вместе с кровом и родительской лаской тот особенный закал, которым они резко отличались между всеми другими
людьми.
Это был атлетически сложенный
человек, выпивавший зараз дюжину шампанского и ходивший, для потехи своего патрона, на медведя один на один.
Этот Сашка был настоящий зверь, родившийся по ошибке
человеком.
Это был широкоплечий, сгорбившийся
человек, с опухшим желтым лицом и блуждающим утомленным взглядом бесстрастных серых глаз.
Он тебе задаст!»
Эта невинная угроза слишком часто повторялась в своей стереотипной форме, чтобы напугать даже менее смелого
человека, чем Виктор Васильич.
У нее для всех обиженных судьбой и
людьми всегда было в запасе ласковое, теплое слово, она умела и утешить, и погоревать вместе, а при случае и поплакать; но Верочка умела и не любить, — ее трудно было вывести из себя, но раз
это произошло, она не забывала обиды и не умела прощать.
Это была длинная комната совсем без окон;
человек, незнакомый с расположением моленной, мог десять раз обойти весь дом и не найти ее.
— Плетет кружева, вяжет чулки… А как хорошо она относится к
людям! Ведь
это целое богатство — сохранить до глубокой старости такое теплое чувство и стать выше обстоятельств. Всякий другой на ее месте давно бы потерял голову, озлобился, начал бы жаловаться на все и на всех. Если бы
эту женщину готовили не специально для богатой, праздной жизни, она принесла бы много пользы и себе и другим.
— Оскар? О,
это безнадежно глупый
человек и больше ничего, — отвечала Агриппина Филипьевна. — Представьте себе только:
человек из Петербурга тащится на Урал, и зачем?.. Как бы вы думали? Приехал удить рыбу. Ну, скажите ради бога,
это ли не идиотство?
Иван Яковлич ничего не отвечал на
это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут
эти почтенные
люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие глаза и проговорил, принимая стакан...
Привалов еще раз имел удовольствие выслушать историю о том, как необходимо молодым
людям иметь известные удовольствия и что
эти удовольствия можно получить только в Общественном клубе, а отнюдь не в Благородном собрании.
Иван Яковлич ничего не отвечал, а только посмотрел на дверь, в которую вышел Привалов «Эх, хоть бы частичку такого капитала получить в наследство, — скромно подумал
этот благочестивый
человек, но сейчас же опомнился и мысленно прибавил: — Нет, уж лучше так, все равно отобрали бы хористки, да арфистки, да Марья Митревна, да та рыженькая… Ах, черт ее возьми,
эту рыженькую… Препикантная штучка!..»
Я в
этом случае уважаю одно желание что-нибудь сделать, а что сделает
человек и как сделает —
это совсем другой вопрос.
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский
человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию чужим обычаям… Да
это и понятно, если взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
У него есть странности, но
это не мешает быть ему очень умным
человеком.
Ах да, непосредственность!» Александр Павлыч в
эту ночь не показался ей противнее обыкновенного, и она спала самым завидным образом, как
человек, у которого совесть совершенно спокойна.
— Так… из любопытства, — скромно отвечал Оскар Филипыч, сладко потягиваясь на своем стуле. — Мне кажется, что вам, Александр Павлыч, выгоднее всего иметь поверенного в Петербурге, который следил бы за малейшим движением всего процесса.
Это очень важно, особенно, если за него возьмется
человек опытный…
— Я вам говорю, что Привалов не хотел
этого, не хотел даже тогда, когда ему один очень ловкий
человек предлагал устроить все дело в самый короткий срок.
Из-за
этого и дело затянулось, но Nicolas может устроить на свой страх то, чего не хочет Привалов, и тогда все ваше дело пропало, так что вам необходим в Петербурге именно такой
человек, который не только следил бы за каждым шагом Nicolas, но и парализовал бы все его начинания, и в то же время устроил бы конкурс…
Половодов охотно отвечал на все вопросы милого дядюшки, но
этот родственный обыск снова немного покоробил его, и он опять подозрительно посмотрел на дядюшку; но прежнего смешного дядюшки для Половодова уже не существовало, а был другой, совершенно новый
человек, который возбуждал в Половодове чувство удивления и уважения.
— Как вы нашли доктора? — спрашивала Надежда Васильевна, когда доктор уехал. — Он произвел на вас неприятное впечатление своей вежливостью и улыбками? Уж
это его неисправимый недостаток, а во всем остальном
это замечательный, единственный
человек. Вы полюбите его всей душой, когда узнаете поближе. Я не хочу захваливать его вперед, чтобы не испортить вашего впечатления…
Привалов пробормотал что-то в ответ, а сам с удивлением рассматривал мизерную фигурку знаменитого узловского магната. Тот Ляховский, которого представлял себе Привалов, куда-то исчез, а настоящий Ляховский превосходил все, что можно было ожидать, принимая во внимание все рассказы о необыкновенной скупости Ляховского и его странностях. Есть
люди, один вид которых разбивает вдребезги заочно составленное о них мнение, — Ляховский принадлежал к
этому разряду
людей, и не в свою пользу.
— Вы приехали как нельзя более кстати, — продолжал Ляховский, мотая головой, как фарфоровый китаец. — Вы, конечно, уже слышали, какой переполох устроил
этот мальчик, ваш брат… Да, да Я удивляюсь. Профессор Тидеман — такой прекрасный
человек… Я имею о нем самые отличные рекомендации. Мы как раз кончили с Альфонсом Богданычем кой-какие счеты и теперь можем приступить прямо к делу… Вот и Александр Павлыч здесь. Я, право, так рад, так рад вас видеть у себя, Сергей Александрыч… Мы сейчас же и займемся!..
— Посмотрите, Сергей Александрыч… Ха-ха!.. — заливался Половодов, подводя Привалова к окну. — Удивительный
человек этот Игнатий Львович.
— Вот уж поистине — связался черт с младенцем, — ворчал Половодов, шагая по какому-то длинному коридору развязной походкой своего
человека в доме. — Воображаю, сколько поймет Привалов из
этих книг… Ха!..
Привалов испытывал вдвойне неприятное и тяжелое чувство: раз — за тех
людей, которые из кожи лезли, чтобы нагромоздить
это ни к чему не пригодное и жалкое по своему безвкусию подобие дворца, а затем его давила мысль, что именно он является наследником
этой ни к чему не годной ветоши.
В его душе пробуждалось смутное сожаление к тем близким ему по крови
людям, которые погибли под непосильным бременем
этой безумной роскоши.
Это были жилые комнаты в полном смысле
этого слова, в них все говорило о жизни и живых
людях.
Даже самый беспорядок в
этих комнатах после министерской передней, убожества хозяйского кабинета и разлагающегося великолепия мертвых залов, — даже беспорядок казался приятным, потому что красноречиво свидетельствовал о присутствии живых
людей: позабытая на столе книга, начатая женская работа, соломенная шляпка с широкими полями и простеньким полевым цветочком, приколотым к тулье, — самый воздух, кажется, был полон жизни и говорил о чьем-то невидимом присутствии, о какой-то женской руке, которая производила
этот беспорядок и расставила по окнам пахучие летние цветы.
В
этой группе Привалов рассмотрел еще одного молодого
человека с длинным испитым лицом и подгибавшимися на ходу тоненькими ножками; он держал в руке длинный английский хлыст.
Этот молодой
человек был не кто другой, как единственный сын Ляховского — Давид; он слишком рано познакомился с обществом Виктора Васильича, Ивана Яковлича и Лепешкина, и отец давно махнул на него рукой.
— Нет, будемте говорить серьезно. Знаете, мужчина никогда не поймет сразу другого
человека, а женщина…
Это, заметьте, очень важно, и я серьезно рассчитываю на вашу проницательность.
О странностях Ляховского, о его страшной скупости ходили тысячи всевозможных рассказов, и нужно сознаться, что большею частью они были справедливы. Только, как часто бывает в таких случаях,
люди из-за
этой скупости и странностей не желают видеть того, что их создало. Наживать для того, чтобы еще наживать, — сделалось той скорлупой, которая с каждым годом все толще и толще нарастала на нем и медленно хоронила под своей оболочкой живого
человека.