Неточные совпадения
— Бабы — так бабы и
есть, — резонировал Заплатин, глубокомысленно рассматривая расшитую цветным шелком полу своего халата. —
У них свое на уме! «Жених» — так и
было… Приехал человек из Петербурга, — да он и смотреть-то на ваших невест
не хочет! Этакого осетра женить… Тьфу!..
Чтобы выполнить во всех деталях этот грандиозный план,
у Заплатиных
не хватало средств, а главное, что
было самым больным местом в душе Хионии Алексеевны, — ее салон обходили первые узловские богачи — Бахаревы, Ляховские и Половодовы.
Надежда Васильевна, старшая дочь Бахаревых,
была высокая симпатичная девушка лет двадцати. Ее, пожалуй, можно
было назвать красивой, но на Маргариту она уже совсем
не походила. Сравнение Хионии Алексеевны вызвало на ее полном лице спокойную улыбку, но темно-серые глаза, опушенные густыми черными ресницами, смотрели из-под тонких бровей серьезно и задумчиво. Она откинула рукой пряди светло-русых гладко зачесанных волос, которые выбились
у нее из-под летней соломенной шляпы, и спокойно проговорила...
— Что же в этом дурного, mon ange?
У всякой Маргариты должен
быть свой Фауст. Это уж закон природы… Только я никого
не подыскивала, а жених сам явился. Как с неба упал…
Бахарев воспользовался случаем выслать Привалова из кабинета, чтобы скрыть овладевшее им волнение; об отдыхе, конечно,
не могло
быть и речи, и он безмолвно лежал все время с открытыми глазами. Появление Привалова обрадовало честного старика и вместе с тем вызвало всю желчь, какая давно накопилась
у него на сердце.
Шестилетний мальчик
не понимал, конечно, значения этих странных слов и смотрел на деда с широко раскрытым ртом. Дело в том, что, несмотря на свои миллионы, Гуляев считал себя глубоко несчастным человеком:
у него
не было сыновей,
была только одна дочь Варвара, выданная за Привалова.
Мы уже сказали, что
у Гуляева
была всего одна дочь Варвара, которую он любил и
не любил в одно и то же время, потому что это
была дочь, тогда как упрямому старику нужен
был сын.
— Нет, Вася, умру… — слабым голосом шептал старик, когда Бахарев старался его успокоить. — Только вот тебя и ждал, Вася. Надо мне с тобой переговорить… Все, что
у меня
есть, все оставляю моему внучку Сергею…
Не оставляй его… О Варваре тоже позаботься: ей еще много горя
будет, как я умру…
Какой-то дикий разгул овладел всеми: на целые десятки верст дорога устилается красным сукном, чтобы только проехать по ней пьяной компании на бешеных тройках; лошадей
не только
поят, но даже моют шампанским; бесчисленные гости располагаются как
у себя дома, и их угощают целым гаремом из крепостных красавиц.
У нее для всех обиженных судьбой и людьми всегда
было в запасе ласковое, теплое слово, она умела и утешить, и погоревать вместе, а при случае и поплакать; но Верочка умела и
не любить, — ее трудно
было вывести из себя, но раз это произошло, она
не забывала обиды и
не умела прощать.
Хиония Алексеевна в эти немногие дни
не только
не имела времени посетить свою приятельницу, но даже потеряла всякое представление о переменах дня и ночи.
У нее
был полон рот самых необходимых хлопот, потому что нужно
было приготовить квартиру для Привалова в ее маленьком домике. Согласитесь, что это
была самая трудная и сложная задача, какую только приходилось когда-нибудь решать Хионии Алексеевне. Но прежде мы должны сказать, каким образом все это случилось.
Марья Степановна решилась переговорить с дочерью и выведать от нее,
не было ли
у них чего. Раз она заметила, что они о чем-то так долго разговаривали; Марья Степановна нарочно убралась в свою комнату и сказала, что
у нее голова болит: она
не хотела мешать «божьему делу», как она называла брак. Но когда она заговорила с дочерью о Привалове, та только засмеялась, странно так засмеялась.
— А хоть бы и так, — худого нет;
не все в девках сидеть да книжки свои читать. Вот мудрите с отцом-то, — счастья бог и
не посылает. Гляди-ко, двадцать второй год девке пошел, а она только смеется… В твои-то годы
у меня трое детей
было, Костеньке шестой год шел. Да отец-то чего смотрит?
— Вы, мама, добьетесь того, что я совсем
не буду выходить из своей комнаты, когда
у нас бывает Привалов. Мне просто совестно… Если человек хорошо относится ко мне, так вы хотите непременно его женить. Мы просто желаем
быть хорошими знакомыми — и только.
— Надя, мать — старинного покроя женщина, и над ней смеяться грешно. Я тебя ни в чем
не стесняю и выдавать силой замуж
не буду, только мать все-таки дело говорит: прежде отцы да матери устраивали детей, а нынче нужно самим о своей голове заботиться. Я только могу тебе советовать как твой друг. Где
у нас женихи-то в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое дело…
— Гм… Видите ли, Сергей Александрыч, я приехал к вам, собственно, по делу, — начал Веревкин,
не спуская глаз с Привалова. — Но прежде позвольте один вопрос…
У вас
не заходила речь обо мне, то
есть старик Бахарев ничего вам
не говорил о моей особе?
— Собственно, определенных данных я в руках
не имею, — отвечал уклончиво Веревкин, — но
у меня
есть некоторая нить… Видите ли, настоящая каша заваривается еще только теперь, а все, что
было раньше, — только цветочки.
— Нет, Василий Назарыч, я никогда
не буду золотопромышленником, — твердым голосом проговорил Привалов. — Извините меня, я
не хотел вас обидеть этим, Василий Назарыч, но если я по обязанности должен удержать за собой заводы, то относительно приисков
у меня такой обязанности нет.
— Между прочим, вероятно,
буду торговать и мукой, — с улыбкой отвечал Привалов, чувствуя, что пол точно уходит
у него из-под ног. — Мне хотелось бы объяснить вам, почему я именно думаю заняться этим, а
не чем-нибудь другим.
— Решительно
не будет, потому что в нем этого… как вам сказать… между нами говоря… нет именно той смелости, которая нравится женщинам. Ведь в известных отношениях все зависит от уменья схватить удобный момент, воспользоваться минутой, а
у Привалова… Я сомневаюсь, чтобы он имел успех…
Она
не была красавицей; лицо
у ней
было совсем неправильно; но в этой еще формировавшейся, с детскими угловатыми движениями девушке Агриппина Филипьевна чувствовала что-то обещающее и очень оригинальное.
— Вот еще Ляховский… Разжился фальшивыми ассигнациями да краденым золотом, и черту
не брат! Нет, вот теперь до всех вас доберется Привалов… Да. Он даром что таким выглядит тихоньким и, конечно,
не будет иметь успеха
у женщин, но Александра Павлыча с Ляховским подтянет. Знаете, я слышала, что этого несчастного мальчика, Тита Привалова, отправили куда-то в Швейцарию и сбросили в пропасть. Как вы думаете, чьих рук это дельце?
— Я
не понимаю, какая цель могла
быть в таком случае
у Ляховского? Nicolas говорил, что в интересе опекунов иметь Тита Привалова налицо, иначе последует раздел наследства, и конец опеке.
Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца и потом перевела свой взгляд на Привалова с тем выражением, которое говорило: «Вы уж извините, Сергей Александрыч, что Nicolas иногда позволяет себе такие выражения…» В нескольких словах она дала заметить Привалову, что уже кое-что слышала о нем и что очень рада видеть его
у себя; потом сказала два слова о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам,
был уже на пути к известности,
не в пример другим уездным городам.
Агриппина Филипьевна, с своей стороны, вывела такое заключение, что хотя Привалов на вид немного мужиковат, но относительно вопроса,
будет или
не будет он иметь успех
у женщин, пока ничего нельзя сказать решительно.
— Аника Панкратыч, голубчик!.. — умолял Иван Яковлич, опускаясь перед Лепешкиным на колени. — Ей-богу, даже в театр
не загляну! Целую ночь сегодня
будем играть.
У меня теперь голова свежая.
— О да, — протянула Агриппина Филипьевна с приличной важностью. — Nadine Бахарева и Sophie Ляховская
у нас первые красавицы… Да. Вы
не видали Sophie Ляховской? Замечательно красивая девушка… Конечно, она
не так умна, как Nadine Бахарева, но в ней
есть что-то такое, совершенно особенное. Да вот сами увидите.
— Мне
не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу историю, которая
есть длинный путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего
у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
— Вы еще
не были у Ляховских? — спрашивала Антонида Ивановна, принимая от лакея точно молоком налитой рукой блюдо земляники.
— Ах, секрет самый простой:
не быть скучным, — весело отвечал Половодов. — Когда мы с вами
будем у Ляховского, Сергей Александрыч, — прибавил он, — я познакомлю вас с Софьей Игнатьевной… Очень милая девушка! А так как она вдобавок еще очень умна, то наши дамы ненавидят ее и, кажется, только в этом и согласны между собой.
У него
есть странности, но это
не мешает
быть ему очень умным человеком.
Правда, иногда Антонида Ивановна думала о том, что хорошо бы иметь девочку и мальчика или двух девочек и мальчика, которых можно
было бы одевать по последней картинке и вывозить в своей коляске, но это желание так и оставалось одним желанием, — детей
у Половодовых
не было.
— Послушай, Тонечка: сделай как-нибудь так, чтобы Привалову
не было скучно бывать
у нас. Понимаешь?
— Право,
не знаю…
У меня тоже
есть несколько планов.
После своего визита к Половодову Привалов хотел через день отправиться к Ляховскому.
Не побывав
у опекунов, ему неловко
было ехать в Шатровские заводы, куда теперь его тянуло с особенной силой, потому что Надежда Васильевна уехала туда. Эта последняя причина служила для Привалова главной побудительной силой развязаться поскорее с неприятным визитом в старое приваловское гнездо.
— Ну, брат,
не ври, меня
не проведешь, боишься родителя-то? А я тебе скажу, что совершенно напрасно. Мне все равно, какие
у вас там дела, а только старик даже рад
будет. Ей-богу… Мы прямо на маменькину половину пройдем. Ну, так едешь, что ли? Я на своей лошади за тобой приехал.
— Ну, к отцу
не хочешь ехать, ко мне бы заглянул, а уж я тут надумалась о тебе. Кабы ты чужой
был, а то о тебе же сердце болит… Вот отец-то какой
у нас: чуть что — и пошел…
— Да я его
не хаю, голубчик, может, он и хороший человек для тебя, я так говорю. Вот все с Виктором Васильичем нашим хороводится… Ох-хо-хо!..
Был, поди,
у Веревкиных-то?
— А ведь я думал, что вы уже
были у Ляховского, — говорил Половодов на дороге к передней. — Помилуйте, сколько времени прошло, а вы все
не едете. Хотел сегодня сам ехать к вам.
Привалов с напряженным вниманием следил за этим цифровым фейерверком, пока
у него совсем
не закружилась голова, и он готов
был сознаться, что начинает теряться в этом лесе цифр.
— Отчего же
не теперь? Может
быть,
у вас дела?
— Вам-то какое горе? Если я
буду нищей,
у вас явится больше одной надеждой на успех… Но будемте говорить серьезно: мне надоели эти ваши «дела». Конечно,
не дурно
быть богатым, но только
не рабом своего богатства…
—
Не могу знать!.. А где я тебе возьму денег? Как ты об этом думаешь… а? Ведь ты думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь думаешь… а? «Дескать, вот я приду к барину и
буду просить денег, а барин запустит руку в конторку и вытащит оттуда денег, сколько мне нужно…» Ведь так думаешь… а? Да
у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
Никто ни слова
не говорил о Ляховских, как ожидал Привалов, и ему оставалось только удивляться, что за странная фантазия
была у Веревкина тащить его сюда смотреть, как лакей внушительной наружности подает кушанья, а хозяин работает своими челюстями.
— Послушайте, Антонида Ивановна, — серьезно заговорил Привалов. — Я действительно глубоко уважаю Надежду Васильевну, но относительно женитьбы на ней и мысли
у меня
не было.
— Лоскутов
был в чем-то замешан… Понимаете — замешан в одной старой, но довольно громкой истории!.. Да…
Был в административной ссылке, потом объехал всю Россию и теперь гостит
у нас. Он открыл свой прииск на Урале и работает довольно счастливо… О, если бы такой человек только захотел разбогатеть, ему это решительно ничего
не стоит.
— Да как вам сказать: год… может
быть полтора, и никак
не больше. Да пойдемте, я вас сейчас познакомлю с Лоскутовым, — предлагал Ляховский, — он сидит
у Зоси…
— Ну, я
не буду вам мешать, — торопливо заговорил Ляховский. —
У меня бездна дел…
— Очень редко… Ведь мама никогда
не ездит туда, и нам приходится всегда тащить с собой папу. Знакомых мало, а потом приедешь домой, — мама дня три дуется и все вздыхает. Зимой
у нас бывает бал… Только это совсем
не то, что
у Ляховских. Я в прошлом году в первый раз
была у них на балу, — весело, прелесть! А
у нас больше купцы бывают и только
пьют…
После этой сцены Привалов заходил в кабинет к Василию Назарычу, где опять все время разговор шел об опеке. Но, несмотря на взаимные усилия обоих разговаривавших, они
не могли попасть в прежний хороший и доверчивый тон, как это
было до размолвки. Когда Привалов рассказал все, что сам узнал из бумаг, взятых
у Ляховского, старик недоверчиво покачал головой и задумчиво проговорил...