Неточные совпадения
— Эта Хиония Алексеевна ни больше ни
меньше, как трехэтажный паразит, — говорил частный поверенный Nicolas Веревкин. — Это, видите ли, вот какая штука:
есть такой водяной жук! — черт его знает, как он называется по-латыни, позабыл!.. В этом жуке живет паразит-червяк, а в паразите какая-то глиста… Понимаете? Червяк жрет жука, а глиста жрет червяка… Так и наша Хиония Алексеевна жрет нас, а мы жрем всякого, кто попадет под руку!
— Ах! коза, коза… — разжимая теплые полные руки, шептала Хиония Алексеевна. — Кто же, кроме тебя,
будет у вас шутить? Сейчас видела Nadine… Ей, кажется, и улыбнуться-то тяжело. У нее и девичьего ничего нет на уме… Ну, здравствуй, Верочка, ma petite, ch###vre!.. [моя
маленькая козочка!.. (фр.).] Ax, молодость, молодость, все шутки на уме, смехи да пересмехи.
Досифея поняла, что разговор идет о ней, и мимикой объяснила, что Костеньки нет, что его не любит сам и что она помнит, как
маленький Привалов любил
есть соты.
— Сергей Александрыч… Сергей Александрыч с Константином Васильичем все книжки читали, поэтому из них можно и крупы и муки намолоть. Сережа-то и
маленьким когда
был, так зверьком и выглядывал: то веревки из него вей, то хоть ты его расколи, — одним словом, приваловская кровь. А впрочем, кто его знает, может, и переменился.
Рождение внука
было для старика Гуляева торжеством его идеи. Он сам помолодел и пестовал
маленького Сережу, как того сына, которого не мог дождаться.
Хиония Алексеевна в эти немногие дни не только не имела времени посетить свою приятельницу, но даже потеряла всякое представление о переменах дня и ночи. У нее
был полон рот самых необходимых хлопот, потому что нужно
было приготовить квартиру для Привалова в ее
маленьком домике. Согласитесь, что это
была самая трудная и сложная задача, какую только приходилось когда-нибудь решать Хионии Алексеевне. Но прежде мы должны сказать, каким образом все это случилось.
— Да… Но ведь миллионами не заставишь женщину любить себя… Порыв, страсть — да разве это покупается на деньги? Конечно, все эти Бахаревы и Ляховские
будут ухаживать за Приваловым: и Nadine и Sophie, но… Я, право, не знаю, что находят мужчины в этой вертлявой Зосе?.. Ну, скажите мне, ради бога, что в ней такого:
маленькая, сухая, вертлявая, белобрысая… Удивляюсь!
Еще
меньше можно
было, глядя на эту цветущую мать семейства, заключить о тех превратностях, какими
была преисполнена вся ее тревожная жизнь.
Итак, несмотря на то, что жизнь Агриппины Филипьевны
была открыта всем четырем ветрам, бурям и непогодам, она произвела на свет целую дюжину
маленьких ртов.
— Как хотите, Сергей Александрыч. Впрочем, мы успеем вдоволь натолковаться об опеке у Ляховского. Ну-с, как вы нашли Василья Назарыча? Очень умный старик. Я его глубоко уважаю, хотя тогда по этой опеке у нас вышло
маленькое недоразумение, и он, кажется, считает меня причиной своего удаления из числа опекунов. Надеюсь, что, когда вы хорошенько познакомитесь с ходом дела, вы разубедите упрямого старика. Мне самому это сделать
было неловко… Знаете, как-то неудобно навязываться с своими объяснениями.
Для своих лет доктор сохранился очень хорошо, и только лицо
было совершенно матовое, как у всех очень нервных людей;
маленькие черные глаза смотрели из-под густых бровей пытливо и задумчиво.
— Тонечка, голубушка,
спой эту песню про Волгу, — умолял он. — Уважь единоутробного брата… а?.. Привалова не стесняйся, он отличный
малый, хоть немножко и того (Веревкин многозначительно повертел около лба пальцем), понимаешь — славянофил своего рода. Ха-ха!.. Ну, да это пустяки: всякий дурак по-своему с ума сходит.
Половодов служил коноводом и
был неистощим в изобретении
маленьких летних удовольствий: то устраивал ночное катанье на лодках по Узловке, то
маленький пикник куда-нибудь в окрестности, то иллюминовал старый приваловский сад, то садился за рояль и начинал играть вальсы Штрауса, под которые кружилась молодежь в высоких залах приваловского дома.
А с другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать и сестру. Может
быть, если бы они не
были богаты, не существовало бы и этой розни, а в доме царствовали тот мир и тишина, какие ютятся под самыми
маленькими кровлями и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь
было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
Каждая мелочь
была обсуждена на предварительном совещании, затем в проекте, потом производился
маленький опыт, и, наконец, следовало окончательное решение, которое могло
быть обжаловано во второй инстанции, то
есть когда все эти незаметные мелочи
будут примерены Аллой в общем.
— У нас в клубе смешанное общество, — объяснила Хиония Алексеевна по дороге в танцевальный зал, где пиликал очень плохой оркестр самую ветхозаветную польку. — Можно сказать, мы устроились совсем на демократическую ногу;
есть здесь приказчики, мелкие чиновники,
маленькие купчики, учителя… Но
есть и представители нашего beau mond'a: горные инженеры, адвокаты, прокурор, золотопромышленники, заводчики, доктора… А какой богатый выбор красивых дам!..
Плохонький зал, переделанный из какой-то оранжереи,
был скупо освещен десятком ламп; по стенам висели безобразные гирлянды из еловой хвои, пересыпанной бумажными цветами. Эти гирлянды придавали всему залу похоронный характер. Около стен, на вытертых диванчиках, цветной шпалерой разместились дамы; в глубине, в
маленькой эстраде, заменявшей сцену, помещался оркестр; мужчины жались около дверей. Десятка два пар кружились по залу, подымая облако едкой пыли.
—
Буду с вами откровенна, — продолжала расходившаяся Хина, заглядывая в глаза Половодовой. — Ведь я вас знала, mon ange, еще
маленькой девочкой и могу позволить себе такую откровенность… Да?
Торопливо кроились эти
маленькие рубашечки-распашонки, детские простынки и весь несложный комплект детского белья; дрожавшая рука выводила неровный шов, и много-много раз облита
была вся эта работа горькими девичьими слезами.
Колесо готово уже
было раздавить
маленькое детское тельце, как он с силой, какую дает только отчаяние, одним движением перевернул тяжелый экипаж, и девочка осталась цела и невредима.
В
маленькой комнатке, которую доктор занимал в нижнем этаже, царил тот беспорядок, какой привозят с собой все путешественники: в углу стоял полураскрытый чемодан, на стене висело забрызганное дорожной грязью пальто, на окне разложены
были хирургические инструменты и стояла раскрытая коробка с табаком.
В
маленьком флигельке на скорую руку устроен
был чай. Нагибин собственноручно «наставил» самоварчик и не без эффекта подал его на стол.
Разобраться в этом странном наборе фраз
было крайне трудно, и Привалов чувствовал себя очень тяжело, если бы доктор не облегчал эту трудную задачу своим участием. Какой это
был замечательно хороший человек! С каким ангельским терпением выслушивал он влюбленный бред Привалова. Это
был настоящий друг, который являлся лучшим посредником во всех недоразумениях и
маленьких размолвках.
Зося
была всегда одинакова и всегда оставалась
маленькой царицей, которая требовала поклонения.
Привалов перезнакомился кое с кем из клубных игроков и, как это бывает со всеми начинающими, нашел, что, право, это
были очень хорошие люди и с ними
было иногда даже весело; да и самая игра, конечно, по
маленькой, просто для препровождения времени, имела много интересного, а главное, время за сибирским вистом с винтом летело незаметно; не успел оглянуться, а уж на дворе шесть часов утра.
Катерина Ивановна только слегка кивнула своей красивой головкой и добродушно засмеялась. Привалов рассматривал эту даму полусвета, стараясь подыскать в ней родственные черты с той скромной старушкой, Павлой Ивановной, с которой он когда-то играл в преферанс у Бахаревых. Он, как сквозь сон, помнил
маленькую Катю Колпакову, которая часто бывала в бахаревском доме, когда Привалов
был еще гимназистом.
— Я вижу, Сергей Александрыч, что вам трудно переменить прежний образ жизни, хотя вы стараетесь сдержать данное слово. Только не обижайтесь, я вам предложу
маленький компромисс:
пейте здесь… Я вам не
буду давать больше того, чем следует.
Мы до сих пор ничего не говорили о
маленьком существе, жизнь которого пока еще так мало переходила границы чисто растительных процессов: это
была маленькая годовалая девочка Маня, о которой рассказывал Привалову на Ирбитской ярмарке Данилушка.
Смешно
было смотреть, когда этот старик тащил на руках
маленькую «внучку», как он называл девочку, куда-нибудь на берег Лалетинки и забавлял ее самыми замысловатыми штуками: катался на траве, кричал коростелем, даже
пел что-нибудь духовное.
Девочка действительно
была серьезная не по возрасту. Она начинала уже ковылять на своих пухлых розовых ножках и довела Нагибина до слез, когда в первый раз с счастливой детской улыбкой пролепетала свое первое «деду», то
есть дедушка. В мельничном флигельке теперь часто звенел, как колокольчик, детский беззаботный смех, и везде валялись обломки разных игрушек, которые «деду» привозил из города каждый раз.
Маленькая жизнь вносила с собой теплую, светлую струю в мирную жизнь мельничного флигелька.
По такому исключительному случаю
был устроен
маленький семейный праздник, на котором разговорам не
было конца. Привалов точно переродился на деревенском воздухе и удивлял Надежду Васильевну своим оживленным, бодрым настроением. Когда вечером начали все прощаться, Нагибин крепко поцеловал руку Надежды Васильевны и проговорил растроганным голосом...
— Если у меня
будет внук,
маленький Привалов, все, что имею теперь и что
буду иметь, — все оставлю ему одному… Пусть, когда вырастет большой, выкупит Шатровские заводы, а я умру спокойно. Голубчик, деточка, ведь с Сергеем умрет последний из Приваловых!..