Неточные совпадения
— Да я… как гвоздь в стену заколотил: вот я какой человек. А что касаемо казенных работ, Андрон Евстратыч, так будь без сумления: хоша
к самому министру веди — все как на ладонке покажем. Уж это верно… У меня двух
слов не бывает. И других сговорю. Кажется, глупый народ, всего боится и своей пользы не понимает, а я всех подобью: и Луженого, и Лучка, и Турку. Ах, какое ты
слово сказал… Вот наш-то змей Родивон узнает, то-то на стену полезет.
— А дело есть, Родивон Потапыч… Ты вот Тараса Мыльникова в шею, а Тарас Мыльников
к тебе же с добром, с хорошим
словом.
Когда обряд кончился и все приложились ко кресту, о. Акакий сказал коротенькое
слово о любви
к ближнему, о прощении обид, о безграничном милосердии Божием.
— Вот ты, Лукерья, про каторгу раздумалась, — перебил ее Родион Потапыч, — а я вот про нынешние порядки соображаю… Этак как раскинешь умом-то, так ровно даже ничего и не понимаешь. В ум не возьмешь, что и
к чему следует. Каторга была так каторга, солдатчина была так солдатчина, — одним
словом, казенное время… А теперь-то что?.. Не то что других там судить, а у себя в дому, как гнилой зуб во рту… Дальше-то что будет?..
— Вот дураки-то!.. Дарь, мотри, вон какой крендель выкидывает Затыкин; я его знаю, у него в Щепном рынке лавка. Х-ха, конечно, балчуговского золота захотелось отведать… Мотри, Мыльников
к нему подходит! Ах, пес, ах, антихрист!.. Охо-хо-хо! То-то дураки эти самые городские… Мыльников-то, Мыльников по первому
слову четвертной билет заломил, по роже вижу. Всякую совесть потерял человек…
Эти
слова точно пошатнули Кожина. Он сел на лавку, закрыл лицо руками и заплакал. Петр Васильич крякнул, баушка Лукерья стояла в уголке, опустив глаза. Феня вся побелела, но не сделала шагу. В избе раздавались только глухие рыдания Кожина. Еще бы одно мгновение — и она бросилась бы
к нему, но Кожин в этот момент поднялся с лавки, выпрямился и проговорил...
— Эк тебе далась эта Фотьянка, — ворчала Устинья Марковна, отмахиваясь рукой от пустых
слов. — Набежала дикая копейка — вот и радуются. Только
к дому легкие-то деньги не больно льнут, Марьюшка, а еще уведут за собой и старые, у кого велись.
— Ты меня тут подожди, — уговаривался Мыльников. — Я и Феню
к тебе приведу… Мне только одно
слово ей сказать. Как из ружья выстрелю…
У Карачунского
слово было законом, и Мыльников ушел бы ни с чем, но, когда Карачунский проходил
к себе в кабинет, его остановила Феня.
Когда Родион Потапыч в ближайшую субботу вернулся домой и когда Устинья Марковна повалилась
к нему в ноги со своими причитаньями и слезами, он ответил всего одним
словом...
Кожин не замечал, как крупные слезы катились у него по лицу, а Марья смотрела на него, не смея дохнуть. Ничего подобного она еще не видала, и это сильное мужское горе, такое хорошее и чистое, поразило ее. Вот так бы сама бросилась
к нему на шею, обняла, приголубила, заговорила жалкими бабьими
словами, вместе поплакала… Но в этот момент вошел в избу Петр Васильич, слегка пошатывавшийся на ногах… Он подозрительно окинул своим единственным оком гостя и сестрицу, а потом забормотал...
Она и тогда это чувствовала, когда он заезжал на Фотьянку
к баушке Лукерье под разными предлогами, а в сущности, для того, чтобы увидеть Феню и перекинуться с ней несколькими
словами.
— Куда ей деваться? — уверенно отвечал старик. — Только вот взять-то ее умеючи надо…
К рукам она, свинья эта самая. На счастливого, одно
слово…
— Ох, умно, Андрон Евстратыч! Столь-то ты хитер и дошл, что никому и не догадаться… В настоящие руки попало. Только ты смотри не болтай до поры до времени… Теперь ты сослался на немочь, а потом вдруг… Нет, ты лучше так сделай: никому ни
слова, будто и сам не знаешь, — чтобы Кожин после не вступался… Старателишки тоже могут
к тебе привязаться. Ноне вон какой народ пошел… Умен, умен, нечего сказать:
к рукам и золото.
Что было отвечать на такие змеиные
слова? Баушка Лукерья молча принесла свое серебро, пересчитала его раз десять и даже прослезилась, отдавая сокровище искусителю. Пока Кишкин рассовывал деньги по карманам, она старалась не смотреть на него, а отвернулась
к окошку.
За Кишкиным уже следили. Матюшка первый заподозрил, что дело нечистое, когда Кишкин прикинулся больным и бросил шурфовку. Потом он припомнил, что Кишкин выплеснул пробу в шурф и не велел бить следующих шурфов по порядку. Вообще все поведение Кишкина показалось ему самым подозрительным. Встретившись в кабаке Фролки с Петром Васильичем, Матюшка спросил про Кишкина, где он ночует сегодня.
Слово за
слово — разговорились. Петр Васильич носом чуял, где неладно, и прильнул
к Матюшке, как пластырь.
Семеныч вообще держал себя на особицу и мало «якшил» [Якшить (от татарского
слова «якши» — «да») — поддакивать, дружить. (Примеч. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)] с остальными родственниками. Впрочем, это продолжалось только до тех пор, пока Мыльников не сообразил о тайных делах Семеныча с сестрицей Марьей и, немедленно приобщив
к лику своих родственников, перестал платить исправно.
Без дальних
слов Мыльников отправился
к Устинье Марковне и обладил дело живой рукой. Старушка тосковала, сидя с одной Анной, и была рада призреть Татьяну. Родион Потапыч попустился своему дому и все равно ничего не скажет.
— Теперь вы, кажется, разбогатели и не можете жаловаться на судьбу… Одним
словом, это
к делу не относится…
В Тайболу начальство нагрянуло
к вечеру. Когда подъезжали
к самому селению, Ермошка вдруг струсил: сам он ничего не видал, а поверил на
слово пьяному Мыльникову. Тому с пьяных глаз могло и померещиться незнамо что… Однако эти сомнения сейчас же разрешились, когда был произведен осмотр кожинского дома. Сам хозяин спал пьяный в сарае. Старуха долго не отворяла и бросилась в подклеть развязывать сноху, но ее тут и накрыли.
— Не отдаст он тебе, жила собачья. Вот попомни мое
слово… Как он меня срамил-то восетта, мамынька: «Ты, — грит, — с уздой-то за чужим золотом не ходи…» Ведь это что же такое? Ястребов вон сидит в остроге, так и меня в пристяжки
к нему запречь можно эк-то.
Несколько раз раздавалось проклятое
слово «жилетка», которое приводило Петра Васильича в отчаяние: в нем вылилась тяжелая мужицкая ирония, пригвоздившая его именно этим ничего не значащим
словом к позорному столбу.
— Ишь чего захотел, старый пес… Да за такие
слова я тебя и в дом
к себе пущать не буду. Охальничать-то не пристало тебе…
Переговоры с Ониковым по этому поводу тоже ни
к чему не повели. Он остался при своем мнении, ссылаясь на прямой закон, воспрещающий старательские работы. Конечно, здесь дело заключалось только в игре
слов: старательские работы уставом о частной золотопромышленности действительно запрещены, но в виде временной меры разрешались работы «отрядные» или «золотничные», что в переводе значило то же самое.
Неточные совпадения
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе
к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни
слова не знает.
Я
слово вам скажу!» // Притихла площадь людная, // И тут Ермил про мельницу // Народу рассказал: // «Давно купец Алтынников // Присватывался
к мельнице, // Да не плошал и я, // Раз пять справлялся в городе, // Сказали: с переторжкою // Назначены торги.
Ты дай нам
слово верное // На нашу речь мужицкую // Без смеху и без хитрости, // По совести, по разуму, // По правде отвечать, // Не то с своей заботушкой //
К другому мы пойдем…»
— Уж будто вы не знаете, // Как ссоры деревенские // Выходят?
К муженьку // Сестра гостить приехала, // У ней коты разбилися. // «Дай башмаки Оленушке, // Жена!» — сказал Филипп. // А я не вдруг ответила. // Корчагу подымала я, // Такая тяга: вымолвить // Я
слова не могла. // Филипп Ильич прогневался, // Пождал, пока поставила // Корчагу на шесток, // Да хлоп меня в висок! // «Ну, благо ты приехала, // И так походишь!» — молвила // Другая, незамужняя // Филиппова сестра.
«Дерзай!» — за ними слышится // Дьячково
слово; сын его // Григорий, крестник старосты, // Подходит
к землякам. // «Хошь водки?» — Пил достаточно. // Что тут у вас случилося? // Как в воду вы опущены?.. — // «Мы?.. что ты?..» Насторожились, // Влас положил на крестника // Широкую ладонь.