Квантонавты. Пятый факультет

Аркадий Яшмин, 2019

То, что происходит в Школе квантонавтов, нельзя назвать обычными занятиями. Учащиеся глубоко погружены в науку: изучают математику, физику, химию, биологию. На четырех факультетах школьники осваивают передовые технологии, разрабатывают новинки и почти случайно создают машину времени. Все происходит в 2045 году, но не в нашем мире, а в альтернативной вселенной, в которой не было «лихих девяностых» и жизнь идет размеренно и спокойно, конечно, насколько это вообще возможно! Ведь школу… хотят закрыть, уникальные разработки украсть, машину времени взорвать и отбросить юных ученых далеко назад в изучении времени и мира! А кроме всего этого директор понимает, что нужен пятый факультет – для тех, кому интересно все сразу, кто может синтезировать знания и на этой основе творить новое. Именно в этот момент в школу приезжает победитель олимпиады по эстетике Коля Алтаев…

Квантонавты. Пятый факультет

Фантастический роман

Пролог. Незаконченный маршрут

Посвящается всем тем, кто, несмотря ни на что, все-таки хочет узнать, в чем состоит человеческое счастье и что для него нужно.

Задача была поставлена несложная: дойти через дачный поселок до Уды, переправиться, далее выйти к Селенге^[1], там встать лагерем, переночевать и назавтра обратно. Всего около тридцати километров в один конец. На счету Клуба пешего туризма имени Михайлы Ломоносова числились подвиги и повесомее: к примеру, маршрут «Уда — Селенга — Ушканьи острова» на «Ра-4», реконструкции корабля древних египтян. Папирус специально для этого эпохального проекта вырастили в своих теплицах вавилоны.

А нынешняя акция — это было так… обкатка молодняка.

Тем не менее готовились серьезно. Сентябрьские ночи в Бурятии весьма прохладны, посему взяли палатки-четырехместки, спальники, пару топоров, продуктов на трое суток, потому что «поход на день — жратвы на три». Малькам столь солидная снаряженность казалась избыточной. Все знали, что с ними будут старшие, и вообще, что может случиться в наше время, когда у каждого есть комм^[2]? Эту мысль особо ретивые из молодняка и пытались донести до инструктора клуба Пети Шоноева, известного также как Пилигрим.

Основная масса, впрочем, помалкивала. Пилигрим же двумя короткими фразами: «Не хотите в клуб — и не надо. А если хотите — заткнулись» — восстановил дисциплину, затем построил всех в одну шеренгу и окинул строй кандидатов своим специальным, особо скептическим взором.

Пашку Говоркова он отправил за обувью поконкретнее, чем его «найки». Светку Проньшину заставил выложить всё из рюкзака, отложил в сторону планшет, косметичку, тапочки-зайцы и спросил: догадывается ли она, зачем он это сделал? Светка хмыкнула, но покладисто сказала, что догадывается. Пилигрим поинтересовался, последует ли за догадкой действие. Светка хмыкнула вторично, но сказала, что последует, и унесла вещи в корпус.

Пилигрим, глядя ей вслед, подумал, почесал затылок и велел всем предъявить рюкзаки к осмотру.

Поэтому выступили только через сорок минут препирательств, принуждения и множественных забегов от места сбора в жилой корпус и обратно. Впереди был Пилигрим, замыкающей шла Лена Михайлова — еще один инструктор клуба, тоже девятиклассница с Ландау.

Время было шесть тридцать утра, роса сверкала на травах, солнце еще только готовилось победить утреннюю свежесть, и до самых ворот их провожал кибер-уборщик, явно экспериментальный, из динамиков которого неслась песня Владимира Высоцкого «Здесь вам не равнина — здесь климат иной…».

И хотя двигались они как раз пока по равнине, настрой песня давала правильный.

Другие придут, сменив уют

На риск и непомерный труд, —

Пройдут тобой не пройденный маршрут.

Через полчаса они уже шагали по дачному поселку. Попадавшиеся на пути ранние дачники приветствовали их добродушными возгласами; видеть куцую колонну школьников с рюкзаками им было явно не впервой.

— Пить хочешь? — спросил один из дачников у Пашки.

— Хочу, — сказал Пашка и замедлил шаг.

— А нельзя, — сочувственно сказал дачник, почесывая живот.

Пашка хмыкнул и пошагал дальше.

Минут через сорок они вышли к реке.

Пилигрим остановился, и постепенно к нему подтянулись растянувшиеся на добрых пятьдесят метров мальки.

— Скажите, Пётр, а как мы будем переправляться через реку? — самым своим аккуратным голосом спросила Света.

Пилигрим вздохнул. Мальки тут же подобрались, переводя взгляды с него на речку и обратно. Похоже, при виде водной поверхности вопрос этот взволновал многих. Уда не является самой большой рекой даже в Бурятии, тем не менее это почти сто метров ширины и довольно быстрое течение.

— Увы вам, отроки, — сказал Пилигрим. — Сегодня никакого экстрима. Вас переправят на лодках.

И повел всех вдоль берега, вниз по течению. И действительно, через полкилометра на берегу их поджидали две моторки со спасательной станции.

Один из спасателей, скуластый паренек-бурят лет двадцати, в серой толстовке, в вырезе которой синели полосы тельняшки, подошел и с ходу размашисто пожал руку Пилигриму.

— Здорово, брат.

— Здорово, брат, — словно эхо, откликнулся Пилигрим.

— Это чо — новообращенные?

— Скажешь тоже! — ответил Пилигрим. — До новообращенных им как пешком до неба. Это так… личинки.

Личинки мрачно посмотрели на Пилигрима, а тот продолжал как ни в чем не бывало, вроде как не замечая этих взглядов:

— Они ж пока — что? Правильно! Они пока ни-че-го! Даже рюкзак собрать не могут. До Уды полчаса пешком, а они — что? Правильно! Уже припотели.

— Понятно, — сказал спасатель, оглядывая насупившихся мальков вполне дружелюбным взглядом. — Многовато вас. Ну да ладно, в два рейса управимся. Всё, урагша^[3]!

Переправа протекала без особой суеты, и уже через сорок минут можно было двигаться дальше. Пилигрим снова построил всех, демонстративно пересчитал, пояснив, что делает это на предмет выявления лишних, и колонна двинулась к лесу, видневшемуся в паре километров от берега. Через пятнадцать минут они достигли опушки негустого сосняка, и здесь Пётр неожиданно скомандовал привал.

Мальки с готовностью остановились. Некоторые со стонами облегчения попадали на землю. Паша с удовольствием снял рюкзак и уселся. Некоторое время он просто сидел, отдыхал и от нечего делать поглядывал по сторонам. И неожиданно осознал, что что-то идет не так.

Пилигрим и Лена стояли, смотрели на лес и тихонько о чем-то переговаривались.

На лицах их было выражение, подобное которому Паше уже доводилось видеть у местных старшеклассников, когда они бились над какой-нибудь особо злобной задачкой. И Пашка вдруг подумал, что, похоже, инструкторы чуть напуганы. И только он так подумал, как Пилигрим решительно тряхнул головой и скомандовал: «Подъем!».

Лена еле заметно пожала плечами, но ничего не сказала.

И они двинулись дальше.

Впереди по-прежнему шел Пилигрим, и Пашка теперь уже осознанно следил за ним. Инструктор зачем-то время от времени сверял направление по компасу, и, похоже, кроме Пашки, этого никто не замечал. Кандидатам в «снежные барсы» вообще было не до отвлеченных наблюдений, потому что идти было трудно.

Шедшая впереди Света сбавила шаг и дождалась, когда Пашка с ней поравняется.

— Как ты думаешь, — спросила она, — это нормально, что они тащат нас по совершенно дикой чаще?

Пашка открыл уже было рот, чтобы дать язвительный ответ: «С каких это пор сосновый лес считается дикой чащей?» — и осекся.

Пилигрим и в самом деле отчего-то вел их явно нехоженым маршрутом.

И потом… Пашка только сейчас это почувствовал — сосняк хоть и был довольно чистый, без бурелома, но при этом выглядел странно. Как на картинке из учебника географии в разделе геологической истории. Словно в нем никогда не бывали люди.

— Нет, Светлана, — сказал он отчего-то шепотом, — это ненормально.

Группа вышла в небольшой распадок^[4], и здесь все повторилось: Пилигрим скомандовал привал, мальки со стонами попадали на землю, а старшеклассники снова начали негромкую беседу, но на этот раз Лена достала кроме планшета настоящую бумажную карту.

Паша со Светкой специально расположились подле инструкторов и с видом отвлеченным во все уши слушали, о чем они вполголоса говорят.

— Вот, смотри, — говорила Лена, даже не пытаясь скрыть свою озабоченность. — Распадок здесь. Вот координаты.

— Лена, — отвечал Пилигрим так, будто он страдал от зубной боли. — Я не отрицаю, что это распадок. Я говорю, что я не узнаю его. Мы уже час прем по местам, которые я знаю как свои пять пальцев… А я их не узнаю.

— Не узнаёшь… — повторила Лена хмуро. — Петя, надо возвращаться.

— И что мы скажем в школе?

— Я не знаю, — тихо ответила Лена и зачем-то огляделась.

Света наклонилась к Пашке:

— Паш, о чем это они, а?

Пашка посмотрел на Светку. У той были круглые глаза.

Пашка сделал суровое лицо.

— Все будет нормально. До города три шага. Не заблудимся.

И тут он увидел, как Пилигрим решительно махнул рукой:

— Подъем! Мы возвращаемся.

Никто из них не заметил человека, неподвижно стоящего среди деревьев и внимательно наблюдающего за ними.

Часть первая

Аксиоматика бузы

Лиха беда начало.

Пословица

1

— Как он сюда попал?

Казимиру Яковлевичу никто не ответил. Директор оглядел своих коллег: первого завуча и молодого учителя — и обратился уже непосредственно к Коле:

— Как ты сюда попал?

Полторы секунды Коля смотрел на широкую залысину и седеющие волосы Казимира Яковлевича, собираясь обстоятельно ответить, что попал сюда сначала самолетом, затем двумя автобусами с пересадкой, а после немного пешком, но передумал в последний момент — почувствовал, что в этом кабинете всем как-то не до шуток.

— Я призер олимпиады, — ответил Коля сдержанно.

Завуч подняла голову, молодой остался неподвижным; он, кажется, даже глаза прикрыл.

— Олимпиады, значит, — пожевав губами, повторил директор школы. — Призер.

— Районной, — добавил Коля тоном ниже. — И отличник.

— Какое место-то хоть на районной олимпиаде? — устало спросила Татьяна Алексеевна, первый завуч. Она терла виски кончиками указательных пальцев.

— Третье, — ответил Коля.

— Вы лучше спросите у него, по какому предмету олимпиада, — неожиданно подал голос молодой. Говорил он, в противоположность своему квелому виду, вполне бодро и ясно.

Завуч и директор некоторое время смотрели на Колю вопросительно. Мальчик молчал: его никто не спрашивал, а значит, не надо было отвечать. Молодой, глядя на него, прищурился.

Затем Татьяна Алексеевна нетерпеливо произнесла:

— Ну? По физике? По математике? Биологии?

— По эстетике, — сказал Коля. — Я кленовый лист нарисовал в объеме.

Завуч закашлялась, затрясла ладонью перед лицом.

— Вот как это, а? — с некоторой тоской спросил куда-то в пространство директор и оглядел присутствующих. — Как это понимать? — И после короткой паузы: — И как не вовремя-то…

Все, включая Колю, молчали, только первый завуч все никак не могла справиться с кашлем.

Директор постучал указательным пальцем себе по кончику носа.

— Что будем делать с этим пришельцем? Назад отправим? Надо обоснование в Минобраз. Татьяна Алексеевна?

— Назад… не получится, — сдавленным голосом произнесла первый завуч.

— Почему это? — одновременно спросили молодой и директор.

Завуч почему-то взъярилась:

— Слушайте, мальчик тут ни при чем! Требованиям он соответствует. — Она наконец прокашлялась и твердым жестом выставила руку, предупреждая протесты. — Тем более, как вы помните, у нас недобор.

— Еще и недобор, — произнес молодой как будто бы про себя.

Первый завуч продолжила:

— И если строго по букве… В вашем положении о приеме, — она отчего-то надавила на это «вашем», — не указано, какой именно олимпиады должен быть призер. Просто призер, от районной и выше. А Коля отличник, школа и гороно рекомендуют, портфолио есть. Вот, собственно… — Она повернула свой планшет к ним. — Тот самый лист, я полагаю.

Молодой коротко хохотнул.

— Красиво, — мрачно сказал Казимир Яковлевич. — Значит…

— Только законным путем, — закончила Татьяна Алексеевна.

Коля почувствовал, что проникается некоторой симпатией к этой уверенной, надежной женщине.

Все снова замолчали. Ненадолго, секунд на пять.

— Так. — Директор приосанился и заговорил совсем другим голосом: — Николай… — Он посмотрел в свой планшет. — Николай Иванович, поздравляю вас с прибытием в научный центр специализированного образования детей Бурятского государственного университета, а попросту в Школу квантонавтов.

— Ура! — сказал молодой.

Первый завуч трижды хлопнула в ладоши, изображая аплодисменты.

Коля встал и коротко кивнул. Его впервые в жизни всерьез назвали по имени-отчеству.

— Спасибо, Казимир Яковлевич, и… и вы, — неуклюже закончил он.

— Кстати, кто у него куратор? — спросил молодой.

— Егор!.. — укоризненно сказал директор. — То есть Егор Семенович. Вы сегодня поразительно недогадливы.

Молодой открыл рот, поморгал и закрыл его.

— И, Татьяна Алексеевна, — сказал директор, — эту дырку в положении надо срочно э-ли-ми-нировать. Займитесь этим, пожалуйста, что там надо — внести изменения, составить письмо в министерство? А то нам тут только пятого факультета не хватало.

— Факультет Петрова-Водкина, — серьезно сказал молодой Егор Семенович, но глаза его поблескивали. И он подмигнул Коле: не дрейфь, мол!

— Сидорова-Селе… — рассеянно откликнулся директор, но договорить не успел.

На столе директора курлыкнула громкая связь.

— Казимиряклич-на-колмогорова-опять-буза! — слитно отбарабанил секретарский голос.

Коля понял, что не смог разобрать ни единого слова, кроме «Казимир» и «буза», да и то насчет последнего он не был уверен. Директор посмотрел на часы и раздосадован но крякнул.

— «Трубу» возьмите, Казимир Яковлевич, — сказала первый завуч. — Я, конечно, их встречу, но вы же понимаете — я все-таки женщина, да еще и гражданская…

— Шовинисты в погонах, — сказал директор. — Ладно, возьму трубу. Так, коллеги, буза на Колмогорова — это серьезно. Егор, Татьяна Алексеевна, нужен план. Коля, подожди нас в коридоре.

В коридоре было тихо и соответственно скучно. Голые стены, пол, окрашенные в ненавязчивые казенные цвета. Смотреть было не на что, за исключением огромной сдвоенной интерактивной таблицы-экрана, занимавшей значительную часть коридорной стены. Над ней была надпись красивыми буквами, гласившая: «Размышления о будущем не имеют смысла, если не влекут действий в настоящем».

Коля от нечего делать начал эту таблицу рассматривать.

Интерактивным этот экран оказался только на вид: на прикосновения, мазки и надавливания он не реагировал и жил своей собственной жизнью, периодически меняя содержание блоков. Самый большой блок оказался расписанием, частично со знакомыми Коле предметами: физика, математика, география. Были и загадочные названия, озадачивавшие в основном своим сокращенным написанием — «крипт. алг.», «теор. син.» или просто «ТПР», хотя места в ячейках было полно; или вот, к примеру, что должно было означать «т. спожн.(пр.)» — ну не «типа сложный (предмет)» же, в самом деле? Вторая половина была оживленнее: там неторопливо сменяли друг друга турнирные таблицы, знакомые каждому читателю спортивной прессы, — «Волейбол», «Футбол», «Общий зачет» и тому подобное, а также разномастно сверстанные объявления.

Объявления интриговали. Некоторые Коля перечитал два раза.

«Нужны добровольцы без чувства юмора. Обращаться к Перелыгину Ивану, 4–8».

«Кто оставил на летн. ядре запароленный комм. Обр.: комн. 129 до 14:00 завтра (а не то взл. и прин.)».

«Вавиловцы! Великая футбольная мобилизация переносится на среду. Время и место — те же. Урагша! Жамьяндабаев».

«Паразиты-ландыши! Если до 20:59 29.09 предложений по Новому году не будет, программу составлю сама. Вы помните, что это значит. Инк-Визитор, т. и. к. Шемякина Инна».

«У кого есть медь? Надо 243 грамма чистой, можно в проводе. Обращаться к Данилову Косте на 4–7».

«Поэма закончена. Контрольное чтение в малом демзале 24.09 в 21:20. В. Буслаев. Автографы. PS. Вход строго по списку. PPS. Список в к. 34».

Прозвенел звонок, и коридор начал наполняться учениками. Школьники-квантонавты на вид были точно такими же, что и в Колиной родной школе, только форма была, кажется, «омичка», а не «девятка», и, пожалуй, шагали они чуточку целеустремленнее, чем положено людям их возраста. Хотя… может, у них тут просто перемены короче. Или коридоры длиннее…

Коля прислушался.

–… А если снимет шляпу, станет понятнее, что он говорит?

–… Нет, драконов, конечно, не бывает. А над биоогнеметом надо подумать.

–… Нет, ты скажи мне, как, как может часть судить целое?

–… Вейль плюс Риччи — что будет? Риман! Понял!

–… На Колмогорова? Опять? Ну… идут на рекорд!

На Колю косились, но в целом его вид ажиотажа не вызывал. Из директорской приемной упругим шагом вышли Казимир Яковлевич и новоиспеченный Колин куратор и, решительно влившись в поток, двинулись по коридору, кивками отвечая на приветствия.

— Казимир Яковлевич! — крикнул Коля им вслед. У него возникло четкое ощущение, что про него забыли.

— Не отставай! — бросил директор через плечо. — Ты нам пригодишься.

2

— Не люблю «трубу», — говорил Казимир Яковлевич по дороге. — Знаете, как это говорится: «Моешь чашку — мой чашку». А «труба» отвлекает, в итоге и разговор не разговор, и чашка не помыта. И не надо мне про Цезаря! — сказал он, слегка повысив тон, хотя и Коля, и Егор Семенович хранили вежливое молчание.

Стоял теплый день ранней осени, но в тепле его безошибочно угадывалось приближение холодов: невозможно спутать майский день с сентябрьским, даже если температура будет одинаковой, даже не зная календаря, даже с закрытыми глазами.

Они вышли из главного корпуса и теперь шагали мимо двухэтажных серокирпичных домов, где жили школьники и учителя, по направлению к факультету Колмогорова — одному из четырех факультетов Школы квантонавтов. Сначала за ними следовала небольшая группка из разновозрастных учеников, возбужденным свистящим шепотом передавая друг другу слухи о бузе, затем пропел звонок, и через несколько секунд они шли уже только втроем.

— Я думаю, вряд ли что-то серьезное, — заговорил Егор Семенович. — Иначе бы иззвонились все. Ну, как в сорок восьмом…

— Да, если бы как в сорок восьмом, мы бы с вами тут не шли прогулочным шагом, — согласился директор. — Давайте гадать, пока идем. Я думаю, что это восьмиклассники, и думаю, что что-то связанное с алгеброй. Представления? Гомотопии?

— Ох, не любите вы абстрактников! — усмехнулся Егор Семенович. — Я думаю, что это девятый класс, и полагаю, что проблема больше метафизическая. Может, что-нибудь из оснований логики. Аксиома исключенного третьего?

— Опять? — делано напуганным голосом спросил Казимир Яковлевич.

Они рассмеялись чему-то своему.

Егор Семенович неожиданно обернулся к Коле:

— Ну а у тебя какие предположения, Николай Иваныч?

— Э-э… — сказал Коля, едва не споткнувшись.

Егор Семенович быстро и точно придержал его за ранец.

— А какие еще варианты? — уточнил Коля.

— Это не закрытый вопрос, — ответил молодой без улыбки.

— Тогда у меня мало информации, — сказал Коля твердо и отметил, как быстро переглянулись его куратор с директором школы.

— Ладушки! Значит, так, — почему-то повеселевшим голосом начал Егор Семеныч, — факультет Колмогорова — это алгебра, геометрия, анализ, числа, структуры, логика, алгоритмы, модели, теории, лингвистика… В общем, вся абстракция, все символы, все языки.

— И когда их любимая абстракция не налезает на реальность, поднимается бунт, — сказал директор, подняв палец. — Бессмысленный и беспощадный. Простой они народ, наши колмогоры, простодушный.

— Вече, бунт, майдан, болотка, — пропел молодой. — Буза, в общем.

— Более-менее понятно, — кивнул Коля. — А что было в сорок восьмом?

— Ну, это к Егору, — вздохнул Казимир Яковлевич.

Выяснилось, что в сорок восьмом Егор Семенович с ребятами занимались распределенными приближенными вычислениями в нечеткой логике, а черепановцы соорудили им под эти вычисления машину. Коля мужественно проглотил все это, даже не моргнув. Егор, однако, заметил его затруднения и сказал, что, в общем, самым главным во всем этом было то, что машина эта половину рабочего времени спала, то есть не делала ничего, просто потребляла ток, зато другую половину времени считала задачи очень эффективно, на порядок эффективнее других алгоритмов, возмещая, таким образом, время бездействия сторицей.

— Это было очень перспективно, — говорил Егор, увлекшись и размахивая руками.

Коля вежливо остановил его, спросив, из-за чего началась буза. Егор, потерев нос, сказал, что один колмогор, классом младше, обнаружил побочный эффект: машина, по его выкладкам или, как он сказал, «ощущениям», получила возможность страдать.

— Страдать? — переспросил Коля. — Машина?

— Да, — ответил Егор Семенович. — Когда она сталкивалась с трудностью, она испытывала что-то похожее на боль и, пытаясь избавиться от нее, решала задачи быстрее и эффективнее; решения, к слову, она строила как раз из тех данных, которые ей снились.

— Снились, — утвердительно повторил Коля. — Машине.

— Да, но проблема заключалась именно в страдании. Этот колмогоровец заявил, что никто не имеет права создавать сущности, способные страдать. Пусть даже они и сверхэффективны для каких-то задач. Или видят сны.

— Способный был парнишка, не отнять, — подвел итог Казимир Яковлевич. Он крутил головой, высматривая что-то или кого-то. — Жаль, не остался.

— А что с ним стало?

— Родители забрали, — ответил Егор Семенович. — Даже девятый класс не закончил. Девятый!

— Но бучу заварил на все деньги, — заметил директор. — Мы детей эвакуировали, спецназ вызывали некоторые деятели. Спецназ не пригодился, — добавил он, покосившись на Колю. — Машину и материалы он сам уничтожил.

— Или с собой забрал, — мрачно сказал Егор Семенович.

— Следствие сказало: уничтожил.

— А что особенного в девятом классе? — помедлив, спросил Коля.

Можно подумать, только девятиклассники способны бунтовать и строить машины, которые видят сны. Шестиклассники, по Колиному твердому убеждению, были ничем не хуже, а скорее даже лучше любого девятиклассника, причем во всем. Коля, к примеру, был шестиклассником.

— Вот ты где! — неожиданно воскликнул Казимир Яковлевич и устремился куда-то вбок.

Коля увидел небольшой мобиль без кабинки и спину сидевшего за его рулем. Мобиль, неторопливо кряхтя, катился в сторону леса.

— Булат Баирыч! Булат! Стой! — закричал директор и, наплевав на ноблес оближ^[5], побежал.

Егор Семенович и Коля припустили за ним.

— Стой, говорю!

Мобиль остановился, сидевший в нем человек обернулся — явно ученик, русый, долговязый, в панаме, с едва-едва пробивающимися усиками над верхней губой.

— Стой, — сказал директор. — Андрей? А где Булат Баирович?

— Я за него, — бесстрашно ответил долговязый. — Здравствуйте, Казимир Яковлевич. Здравствуйте, Егор. Здравствуй, мальчик.

— Андрей, добрось-ка нас до Колмогорова.

— Да тут идти-то.

— Добрось, говорю. Там буза, мы должны появиться солидно.

— Мне нужен приказ директора, — строптиво сказал Андрей. — Письменный. Булат Баирович велел.

— Щас будет тебе приказ! — зловеще сказал Казимир Яковлевич и полез в свой планшет. — И тебе, и Булату Баировичу твоему!..

— Да шучу я, Казимир Яковлевич! — Андрей неожиданно рассмеялся гулким баском. — Мы же буквоеды начинающие, неопытные. Садитесь уже.

Директор покрутил головой, но ничего не сказав, уселся рядом с водителем. Егор Семенович тем временем уже ловко устроился на спинке сиденья. Мобиль вернулся на дорожку, затем, проехав метров пятнадцать, Андрей свернул налево, и их взору открылся корпус факультета Колмогорова.

— А это у вас кто? Оруженосец? — неожиданно спросил Андрей.

— Новенький, — весело ответил директор. — Художник, понимаешь. Мастер по кленовым листьям.

Андрей живо обернулся и посмотрел на Колю. Егор со сдержанным любопытством переводил взгляд с одного на другого.

— А, ясно, — сказал Андрей, возвращаясь к вождению. — Флюктуация.

— Уверен? — Егор поднял бровь. — Ты же его первый раз видишь.

— Конечно. Система поправит. Вылетит как миленький.

— Во-первых, не так это просто… — начал директор.

— Я понял, не утруждайтесь, — мягко, но решительно прервал его Андрей. — Ситуация не стоит слов, потраченных на описание.

На этот раз хмыкнул Егор.

— Что? — тут же отозвался Андрей. — Я опять грублю?

Ему никто не ответил, и некоторое время ехали молча.

— Где они бузят-то нынче? — спросил Егор. — В жилом или семинарят, как обычно?

— Да как обычно, — ответил долговязый.

— Ты, кстати, не вникал, в чем там дело?

— Да тоже как обычно — кривополяция.

— Криво — что? — подал голос Коля.

— Кривая экстраполяция, — пояснил Андрей. — Некорректно перенесли ограниченную модель на более широкий класс объектов. Источник и причина всей бузы во все времена.

— А подробнее? — спросил Казимир Яковлевич.

— А подробнее я не вникал. У меня у самого тут задачка зловредная. Некогда мне.

— У тебя белая тряпка есть?

— Только зеленая.

— Давай.

— Может, это хандра? — предположил Егор, глядя на небо. — У них бывает.

— Нет, Егор, — ответил Андрей и остановил мобиль. — Это буза. Небольшая, на три балла, но буза. Поеду я, Казимир Яковлевич. Пока, флюктуация.

Долговязый Андрей утарахтел по своим зловредным делам. Директор, учитель и новый ученик Школы квантонавтов остались перед входом в колмогоровский корпус. Коля с недоумением проводил старшеклассника на мобиле взглядом, затем осторожно спросил:

— Так, значит… ничего страшного?

— В смысле? — не понял Егор Семенович. Он, прищурившись, разглядывал из-под ладони лестницу и главный вход.

Директор достал маленький театральный бинокль и водил им по фасаду корпуса, наполовину скрытому акацией.

— Он какой-то спокойный…

— Андрей считает эту проблему тривиальной. И думает, что я знаю, как действовать, — сказал Казимир Яковлевич и мрачно добавил: — Все так думают.

— А вы знаете? — осторожно спросил Коля.

— Должен знать, — коротко ответил директор. Потом покосился на мальчика и спросил: — Или нет?

Коля не успел ответить.

— Андрей у нас колмогоровец, понимаешь ли! — с усмешкой объяснил куратор. — Хоть и староста. Внешняя жизнь беспокоит их очень редко. Вот внутренняя…

— Окна в порядке, двери не забиты, ничего не горит, — сказал директор себе под нос. — И впрямь на троечку буза-то. У них же там ни препаратов, ни культур опасных нет?

— Да откуда… Слушайте, может, Гаврилу Цыденыча попросить к ним сходить? Они его любят.

— Все его любят! — ответил директор сердито. — Не пойдет он к ним. «В прошлом году, — говорит, — когда я пошел, я почти что понял, о чем они мне толковали». Почти понял! «Казимир, — говорит, — тебе что, нужен сумасшедший физрук?»

С неба донесся раскатистый рокот. Все задрали головы, и Коля увидел, как стремительный, хищного вида и защитной окраски краснозвездный вертолет плавно скользнул и начал давать круг, снижаясь. В кармане у директора заурчала «труба». Казимир Яковлевич схватил ее и почти сразу закричал:

— Да, да, да! Вижу, не глухой! Иду, иду! Генерал?… Трое? Иду уже, иду!

— Так, — сказал он, положив «трубу» в карман. — Это комиссия, мне надо с ними говорить глаза в глаза. Так до них быстрее доходит. В общем, Егорушка, надеюсь на вас. Николая определите на факультет, но сначала решите с жильем, там у вас вроде пара вариантов есть.

— А как же буза? — спросил Коля.

— Я на вас надеюсь, — раздельно повторил директор и подмигнул ему. — Вот, держи. Вернешь, когда устроишься.

И, вручив Коле бинокль с зеленой промасленной тряпкой, он испарился.

— И чашка не помыта, — сказал мальчик мрачно.

Егор сидел на корточках перед большим картонным листом, лежащим прямо перед ступеньками, на котором было крупно написано: «Баррикада» — и изображены стрелки, математические знаки и цифры.

— «Баррикада 4x2 м. Стрелка вверх меньше или равна семнадцати „эл“», — прочитал он вслух.

— Это ограничение возраста, — догадался мальчик.

Егор Семенович встал, наморщил лоб и с силой потер нос.

— Ну что ж, — сказал он. — Рисковать пока смысла нет. Разрушений не видно и не предвидится, буза, по оценке Андрея, умеренная, а по моей — символическая…

— А может, она сама, того… пройдет? — спросил Коля. — В смысле, зачем ею заниматься, если она, ну, символическая?

Егор Семенович некоторое время смотрел на него прищурившись, затем произнес:

— Я тоже так думал. До сегодняшнего утра. — Он встряхнул головой и заговорил другим голосом, уверенно и четко: — Вот что, Николай. От имени и по поручению администрации назначаю тебя переговорщиком с этими вольтерьянцами. Раз мне к ним нельзя, будем держать связь через болталку. Планшет-то у тебя подцепился уже к сети?

— Подцепился, но…

— Главное, не спорь с ними, — сказал куратор. — Кишка у тебя против них тонка. Без обид.

— Да какие обиды… — произнес Коля. И спросил, чтобы перевести тему: — А что это за вертолет прилетел?

— У-у… — протянул Егор Семенович. — А я думал, ты догадливый. Данных ведь более чем достаточно.

Коля насупился:

— Ну извините.

— Не извиняйся, тебе идет, — легко ответил куратор. — Думать идет, в смысле.

— Что-то тяжеловато идет, — угрюмо хмыкнул мальчик.

— Коля, — начал куратор, внимательно посмотрев на него, — тут дело такое. Ты к нам — сам уже понял, наверное, — попал по ошибке. У нас, конечно, есть отличники, но все они победители или призеры как минимум городских и областных олимпиад, это во-первых, а во-вторых, это олимпиады по физике, химии, математике, биологии и информатике. Не по кленовым листьям. То есть не только по кленовым листьям. Понимаешь меня?

— Конечно, понимаю, — сказал Коля. — Чего тут не понимать. У школы вашей недобор, комиссии, вертолеты, а тут я еще со своим листом. Так?

— Ты не обижайся, если что, — проникновенно сказал куратор, внимательно глядя на Колю. — Поживешь у нас, посмотришь, поучишься. Как тяжело станет, родителям позвонишь, они заявление напишут, ты обратно и полетишь домой, к себе. Ребятам своим расскажешь, как тут у нас, что. Может, городскую выиграешь да опять к нам попадешь. Если захочешь, конечно. А?

Был какой-то отчетливый подвох в том, что и, самое главное, как говорил ему все это Егор Семенович. Не сочеталось это ни между собой, ни с тем, что Коля увидел и услышал раньше, да и вообще с тем, что он знал о мире. Поэтому он молчал, делая вид, что внимательно разглядывает корпус.

— Ладно, — сказал куратор, откровенно за ним наблюдавший. — Узнаешь, чего они хотят, какие требования, и всё. Главное — возвращайся в трезвом уме и твердой памяти. Ну или хотя бы живым.

— Понял.

— Так… — Егор Семенович уже возил пальцами по своему планшету. — Ага, вижу тебя… Скидываю тебе мое распоряжение по флагу. Жить мы тебя определим, если бог даст, в третий… Комендант пока в городе, но скоро будет. Когда вернешься, пойдем туда вместе, я в качестве сопровождения. Ты все же важная персона: парламентер.

3

В колмогоровском корпусе было светло и тихо, лишь откуда-то сверху доносились голоса и какие-то скребущие звуки. Коля прошел мимо многочисленных листов и картонок с надписями «Барьер 2x4 м», «Баррикада 1,5x3», «Ограждение» и даже «Стена из кирпича», там и сям разбросанных по небольшому вестибюлю, и поднялся на второй этаж.

Звуки доносились из-за двери с табличкой «К-212».

Коля сделал глубокий вдох, резко выдохнул и открыл дверь.

В аудитории было полтора десятка мальчишек и девчонок, по виду на два-три года старше Коли. В центре сидел подросток с длинной челкой, в его руках была гитара — это из нее он извлекал скребущее бреньканье. Остальные неровным полукругом сидели на партах и скамейках с задумчивым видом; у некоторых в руках были планшеты. Строгая девочка стояла у доски и выводила сверхчеловеческие профили световой указкой. Единственная осмысленная надпись на доске гласила: «Гуталин».

На Колю никто внимания не обратил, лишь самый ближний к двери паренек строго посмотрел на него, прижал палец к губам и указал на скамейку: сядь и сиди тихо.

— Так, ну давайте еще раз, — сказала девочка у доски.

— Катя, может, хватит, — сказал гитарист. — Ясно же, что не то.

— Давайте пропустим гуталин, — твердо сказала девочка. — Может, дальше что-то всплывет. Ребята, копните семантику поострее, уже четко в направлении «декаданс». Поднимите справочник по периоду.

— Поднял.

— Уже? Держи контекст тогда. Кеша, давай.

Гитарист, которого звали Кешей, ударил по струнам и ломающимся, слегка гнусавым голосом запел:

— «Я крашу губы гуталином. Я обожаю черный цвет…»^[6]

— Так, стоп. Есть? Ну ребята!

— Всё то же, панки.

— Какие-то эмо, — подал голос ближний к Коле паренек, лихорадочно листающий планшет.

— Эмо — это что?

— Субкультура, родственная готам.

— Готы. Есть! — вскричала Катя.

— Есть! — одновременно с ней откликнулись несколько голосов. — Черное, смерть, упадок, крушение.

— Фиксируйте, фиксируйте! Кеша, дальше!

Гитарист снова ударил по струнам и продолжил:

— «… черный цвет». Эм-м-м… «И мой герой — он соткан весь из тонких запахов конфет».

— Эфемерность.

— Временность.

— Запахи нестабильны.

— Конфеты сладкие.

— Нормально, ложится. Дальше.

— «Напудрив ноздри…»

— Есть!

— Есть!

— Дальше.

— «Я выхожу на променад, — тщательно выговаривая гласные, пел Кеша. — И звезды светят мне красиво, и симпатичен ад».

— Ну нормально, только гуталин все портит. Катя, что с гуталином делать?

— Горцы, идея!

— Давай, давай!

— Все чрезвычайно плохо.

— А мы не возражаем! — хором откликнулись несколько подростков сразу.

— Это ирония, горцы. Автор не актор^[7], он не погружен.

— Не-не-не, погоди, остальная область сверхкомпактная.

— Именно поэтому и сверхкомпактная. Усёк? «Лицом к лицу лица не увидать».

Некоторое время царила тишина.

— М-да-а, — сказал Кеша. — Горцы, он прав. Гуталин — ключ.

— Эх, корреляты-аспираты, а так хорошо ложилось!

— Резюмируем, — сказала Катя. — Текст нерелевантен^[8], герой не погружен, является сторонним имперсонатором^[9].

— А то и вавилоном.

Колмогоровцы дружно рассмеялись.

— И у нас гость в виде малька.

Все взоры обратились на Колю. Коля почувствовал себя крайне неуютно и с огромным трудом подавил желание встать.

— Тебя Настя послала? Или ты парламентер?

— Я парла… — Коля прокашлялся. — Парламентер я.

— С зеленым флагом?

— Вот распоряжение по флагу. — Коля протянул планшет.

Один из колмогоровцев подошел и прочитал вслух:

— «Я, Щабельский Е. С, куратор Алтаева Н. И., парламентера, по поручению администрации НЦСОД БГУ (Школы), приказываю: с 11:00 до 15:00 сего дня считать зеленую ткань в руках Алтаева Н. И. белой. Число, подпись».

Коля ждал, что будет смех, и уже приготовился поддержать — вот как здорово придумал Егор Семенович, вот молодец! — а дальше и эта непонятная гуталиновая буза, как он надеялся, сама сойдет на нет, обернется шуткой… И обнаружил, что сидит как дурак, с расплывшимся в полуулыбке лицом, а на него по-прежнему строго смотрят пятнадцать подростков, все старше и крупнее его.

— В переговорах смысла нет, — сказала Катя. — Требований никаких мы не выдвигаем. Иди обратно.

Коля еще раз кашлянул и встал, чтобы идти к двери, но неожиданно Кеша спросил его:

— А почему ты не спрашиваешь нас ни о чем?

— А зачем спрашивать?

— Ну… — Кеша слегка растерялся. — Парламентеры обычно стараются узнать причину бузы.

— Вот такой я парламентер, — заключил Коля и сел обратно. — Но, может, вы сами расскажете? Лично мне. А то я тут новенький и не все понимаю.

— Гм… — сказал Кеша-гитарист. — «Не все понимаю» — это ты в самую точку.

— Гм… — поддержали его Катя и другие колмогоры.

— Ты слышал что-нибудь о теории сложности?

Коля решил говорить правду:

— Нет.

Множественный вздох был ему ответом.

— В общем, мы доказали теорему Форрестера^[10] в сильной аналитической форме.

— Не может быть! — изумился Коля. — Именно в сильной аналитической?

— Именно.

— Ну тогда, конечно, все понятно, — заключил Коля. — Раз в сильной. А то если бы в слабой, да еще и не в аналитической…

— Юморист малёк-то.

— Горцы, пусть посидит чуть-чуть, — подал голос молчавший до этого подросток. — У нас стратегия еще и выборы. А малёк что поймет, то и унесет.

— Да, — сказал Кеша и, ударив по струнам, извлек бодрый мажорный аккорд. — Буза открыта для всех, даже для администрации. Сиди, малёк, напитывайся.

Коля слегка поднял брови, но промолчал. Странное дело — ему действительно не хотелось уходить. Было что-то такое в этих заносчивых, но симпатичных старшеклассниках — что-то будто давно забытое, но начинающее припоминаться.

Планшет коротко дрогнул. Коля открыл его под партой и заглянул в экран искоса. Егор Семенович прислал короткое сообщение: «?» Коля одним мизинцем набрал «Жду», отправил и стал смотреть на доску и на Колмогоров, сгрудившихся вокруг нее. Какой-то колмогор достал свой комм и слегка пижонским жестом сбросил с него на доску несколько строчек.

Это были стихи.

Наш век растягивает душу —

Она становится тонка.

И лист пергамента иссушен

Звездой, что в полночь так хрупка.

Наш век изыскан и неистов

И беспощаден, словно плеть.

Переплетенье новых смыслов

Всего лишь приближает смерть.

— Хорошо, но нужна мелодия, — досадливо сказал Кеша в стол. Он сидел, двумя руками взлохматив голову. — Мелодия нужна, горцы, кровь из носу! Или хотя бы картинка. А лучше и то и другое. Сами понимаете, иначе никому оно не впилось…

— Отложим! — решительно сказала Катя.

— Отложим, — согласился гитарист.

Все снова стали рассаживаться за партами. Коля понял, что настал перерыв, и начал разглядывать кабинет. На стенах висели портреты, и, похоже, некоторые из них были написаны маслом, во всяком случае они выглядели именно так. На ближайшем к Коле был изображен немолодой мужчина с длинным лицом и густыми бровями, державший в руках книгу; из подписи следовало, что это был не кто иной, как Клод Шеннон^[11]. Имя Коле ничего не говорило, а мистер Шеннон выглядел не слишком довольным — возможно, потому, что прямо над его головой красовалась надпись: «В дар любимой школе», выполненная вызывающе белой краской.

Шум разговоров отвлек Колю от портретов, и он обнаружил, что колмогоры уже избрали Верховный Совет Бузы; в него вошли все присутствующие в аудитории К-212, за исключением, разумеется, парламентера. На доске, с которой исчезли стихи, написали огромными буквами: «Buza!»; секретарем и председателем Совета избрали Катю и Кешу соответственно, по причине того, что именно они доказали эту самую теорему. После некоторой дискуссии было решено выбирать также и министров по разным направлениям, причем члены ВСБ оказались удивительно охочи до должностей, которые они сами тут же и изобретали. Далее выяснилось, что эта охочесть избирательна — никто не хотел быть министром снабжения, но все хотели быть министром обороны. Короткая перепалка привела к тому, что Катя и Кеша временно узурпировали власть и назначили снабженцем молчаливую девочку по имени Рута, а министром обороны — подростка по имени Гена. Последний немедля достал из подсобки ножку от стула и, всем своим видом выражая готовность отразить любые угрозы Бузе, начал зловеще курсировать от дверей к окнам и обратно.

Когда наконец приступили к главному — начали составлять обращение к массам, или, как его назвал Кеша-гитарист, манифест, — то здесь Коля начал отчетливо буксовать, так как старшеклассники, во-первых, обсуждали эту самую теорему, из-за которой началась буза, а во-вторых, каким-то образом делали из нее неочевидные Коле выводы, как, например, то, что ходить на уроки и лекции не имеет смысла. Вывод у Коли особых возражений не вызывал, но его беспокоило то, что он не понимает, из чего он был сделан.

Буксовал он, судя по всему, настолько отчетливо, что колмогоры приостановили обсуждение.

— Ну если он не понимает, значит, большинство не поймет, — указав на него, сказала Катя. — Его понимания было бы достаточно, а для необходимых условий у нас времени нет.

Коля снова обнаружил себя в центре дискуссии: на него смотрели полтора десятка старшеклассников, но уже менее снисходительно и со значительно большим интересом.

— Ты не понимаешь? — уточнил Гена.

— Нет, не понимаю, — сказал Коля, разглядывая их в ответ с некоторым вызовом.

— Не понимаешь — объясним. — Кеша отставил гитару, взял указку и пошел к доске; Катя кивком головы указала: садись ближе.

Коля, на ходу доставая планшет, ручку и бумагу, подошел и сел за первую парту.

4

— Таким образом, система за пределами зоны Эс, правее точки Си, — говорил Коля, — с необходимостью вступает на путь саморазрушения. Параметры расходятся, система утрачивает свойство ауто… самоадекватности и идет вразнос.

Староста Андрей и куратор Егор смотрели на доску молча. Коля крутил мелок в пальцах, стараясь делать это не слишком нервно.

Егор произнес полувопросительно:

— И, по их расчетам…

— Для точных сроков у них нет данных, — выждав секунду, сказал Коля. — Они полагают, что такого качества данных нет пока ни у кого и, самое главное, еще не найден способ их обработки.

— Но принципиально…

— Да, — сказал Коля. — Рано или поздно любая система распадается ввиду фундаментального различия скорости роста трех ключевых групп параметров. Человечество обречено: развитие означает смерть.

Коля пару секунд полюбовался на свой чертеж, получившийся похожим на очертания парусника, и закончил:

— И поэтому хождение на уроки и семинары не имеет никакого смысла. Как и весь процесс обучения. Да и вся школа.

Егор потянулся, потряс зачем-то кистями, затем устало спросил:

— Андрей, видишь что-нибудь?

— Не-а. — Староста факультета Колмогорова покачал головой. — Допущения корректны, доказательство строгое. Чисто, Егор. Ребята молодцы. — И добавил тоном чуть ниже: — Ну или я уже староват.

— Николай? — Егор Семенович повернул голову к мальчику.

— A? — растерялся Коля.

— Ты видишь что-нибудь?

Коля непроизвольно сглотнул.

— Пока нет, — сказал он, кашлянув. И добавил: — Но я и не искал еще.

— А надо было! — с неудовольствием заметил Андрей. — Первые замечания часто самые ценные.

— Ну… извините, — сказал Коля и тут же вспомнил, что уже извинялся сегодня.

Он хотел добавить, что он вообще-то в шестом классе и что вообще-то он понял, о чем говорили ему Кеша и Катя, и сумел это донести до них, куратора и старосты… вообще… Но вовремя осознал, что это похоже на хвастовство.

— На первый раз принято, — сказал Андрей. — Но думать надо всегда.

Вот пристали.

— Так, с теоремой понятно, — сказал Егор Семенович. — Нам надо выбрать Коле факультет.

— А что тут выбирать? — удивленно сказал староста. — Он же сумел пересказать доказательство.

— Погоди-погоди!.. — сказал Егор с веселым удивлением. — Он же флюктуация. Ты что, забыл?

— Нет, не забыл. Я просто объективен.

— Объективен он! — усмехнулся Егор. — Но даже если и так, все равно есть правила.

— Ах, правила… — протянул Андрей.

— Итак, Николай, — сказал Егор, достал планшет и парой жестов синхронизировал его с доской. — В школе есть четыре факультета. Первый — это факультет Ландау, упрощенно это фундаментальная физика и химия. Ключевые слова — «пространство и материя».

— Это что за зверь? — спросил Коля, разглядывая герб факультета. — Лев?

— Геральдический. Он вырывается из ящика, который символизирует наши представления о Вселенной.

Символизирующий ящик смахивал на решетку из шариков. Коля посмотрел на Андрея, затем на Егора, но его собеседники, похоже, не шутили.

— Второй факультет — это факультет Вавилова, их направления начинаются с биохимии и микроорганизмов и заканчиваются нейромедициной человека; короче говоря, биологи. Ключевые слова — «жизнь и развитие».

Вавиловский герб был вполне прозрачен — башня из листьев и веток в форме двойной спирали. И Коля промолчал.

— Третий факультет ты уже немного знаешь — это факультет Колмогорова. Андрей его староста.

Андрей коротко наклонил голову.

— Здесь учат всему абстрактному: от теории чисел и высшей математики до языковых структур и когнитивных моделей. Ну, я тебе говорил уже. Ключевые слова — «абстракция и модели». Герб представляет собой фрактал^[12].

— Красиво, — сказал Коля, вглядываясь в герб.

— Композиция называется «Колмогоровская сложность», — сообщил Андрей. — Это я ее построил. Сутки почти просчитывал.

Коля вспомнил свой кленовый лист в объеме и внутренне поежился.

— Последний и самый большой факультет, — продолжил Егор, — это факультет Черепановых. Наши прикладники, воплощатели и реализаторы во всех областях: инженеры, конструкторы, строители, экономисты, педагоги… Ключевое слово — «воплощение».

— А что это? — спросил Коля, разглядывая мешанину из стилизованных рисунков и символов.

— В прошлом году у них был герб в виде простой шестеренки за партой, — сказал Андрей. — Год чудесной простоты… Но они опять объявили конкурс, и в голосовании победил вот этот вариант.

— Ты не ответил на вопрос, — заметил Коля.

— Мы можем только догадываться, — сказал Егор Семенович задумчиво. — Наверное, каждый символ обозначает какое-то конкретное направление. Это, видимо, штангенциркуль, символизирует инженеров. Их на Черепанова больше половины.

— Или молоток, — мрачно сказал Андрей. — Чтобы что-нибудь раскокать. Таких там тоже… больше половины.

— Книга и огонь — это явно педагоги, — продолжил Егор. — Возможно, символизирует сжатые, сиречь^[13] горящие, сроки обучения… Вот эта загогулина похожа на участок графика, наверное, это экономисты.

— Или это молния… — сказал Коля. — И тогда она символизирует Гарри Поттера. Или энергетиков. Там есть энергетики?

— Есть, есть.

— Вообще, — сказал Андрей, — мы предлагали им помощь и по формированию творческого задания, и по проведению отбора. У нас есть модели для процедур такого рода. Они отказались.

Егор Семенович поглядел на часы.

— Коля, скоро комендант придет, надо вписать тебя в жилье, — сказал он. — Еще надо бы провести с тобой экскурсию… Ну и решить, где ты будешь учиться.

— А разве по моим школьным оценкам этого сделать нельзя? — спросил Коля. — Я же недавно только стал отличником…

— К сожалению, нет, — ответил Егор. — Наш опыт показывает, что желание ученика влияет на эффективность обучения гораздо больше его склонностей. Разница достигает порядка. Так что не ленись.

— А я могу учиться сразу на всех факультетах? — без особой надежды спросил Коля.

— Нет, — одновременно сказали Егор и Андрей.

Было ясно по их тону, что экскурсии избежать не удастся.

— Вообще, конечно, пятый факультет нужен, — задумчиво сказал Егор Семенович. — Факультет Гейзенберга^[14]. Для неопределившихся.

— Я вас покину, Егор, — неожиданно сказал Андрей. — Надо зафиксировать мысль.

Коля посмотрел ему вслед с некоторым уважением — это было в высшей степени четко и изящно исполнено; хотя, может, и правда мысль пришла. Школа квантонавтов ведь, так что все может быть. Принцип неопределенности и все такое.

5

Экскурсии не получилось.

Егор Семенович говорил по комму, при этом он задумчиво глядел на своего нового подопечного, и лицо его хмурилось все сильнее и сильнее.

— Елизавета Владимировна, здравствуйте… да, Щабельский. У нас новичок… А-а, вам уже пришло сообщение… Нет, не определили. Нет, еще не приехали. Ну, такая вот накладка. Бывает. Конечно, будет, и обедать, и ужинать. Двадцать вторая. Да, Тамара Андреевна в курсе. Конечно, и завтра, и послезавтра, ну что за вопросы!

Под его сердитым взглядом Коля чувствовал себя довольно неуютно — до него потихоньку доходило, что шутки шутками, а он здесь действительно может оказаться совершенно не ко времени и не к месту.

Странноватое ощущение. И непривычное, и не слишком приятное.

Он поглядывал по сторонам, пытаясь понять, в чем еще может быть дело. Ну, мало ли ведь где его не ждали… Внезапно дошло: в нормальной школе дети во время уроков не ходят туда-сюда, они сидят в классах и изучают предметы. А тут в течение пары минут по коридору сначала прошли двое мужчин, потом три мальчика на вид лет пятнадцати и быстро, почти бегом, группа девчонок.

— Ну вот и всё, — сказал Егор Семенович, спрятав комм. — Теперь ты не бездомный. Пошли, покажу твою комнату.

Они вышли из корпуса. Коля шел за Егором Семеновичем и глазел по сторонам. Хотя, сказать по правде, глазеть особо было не на что. Обычный ухоженный пригородный лес с явными признаками человеческого присутствия в виде тропинок, иногда довольно широких; чистые сосны, сделанные как будто под копирку, практически без подлеска.

— Ну, — сказал Егор Семенович несколько рассеянным тоном, — и каковы будут ваши первые впечатления? Или еще нет никаких впечатлений?

Коля ненадолго задумался. Простачком выглядеть не хотелось, с другой стороны, врать, набивая себе цену, тоже вроде как смысла не имело.

— Как на новом месте без впечатлений, — осторожно сказал Коля. — Странно тут у вас.

— Да? И что именно тебе странно?

— Ну… — Коля задумался. Говорить о бузе ему отчего-то не хотелось. — Вертолеты летают. Директор со мной возится… Вы тоже…

— Ну а как иначе, — серьезно сказал Егор Семенович. — Ты же не знаешь ничего и, стало быть, можешь что-нибудь испортить. А тут много есть чего испортить. И кого потом сажать в тюрьму?

Так, за разговорами, они дошли до жилого корпуса, представлявшего собой двухэтажное серо-кирпичное здание. Здесь беседа как-то сама собой пресеклась.

Они вошли в небольшой безлюдный холл, поднялись на второй этаж, прошли по такому же безлюдному коридору и остановились у двери с табличкой «22».

— Вот, — сказал Егор Семенович. — Твоя комната.

— А как мы туда попадем? — спросил Коля.

— Что значит «как»? — удивился Егор Семенович. — Как все люди — через дверь.

И потянул дверь, которая не замедлила открыться.

Комната выглядела аскетично. Четыре кровати, четыре стула, два стола. Встроенный платяной шкаф, настенная вешалка.

— Вот тут ты и будешь жить. Само собой, не один. У тебя тут, как ты можешь догадаться по количеству кроватей, будет три соседа. Твоя вот эта — свободная.

И Егор Семенович указал на кровать, которая была ближе всех ко входу.

Коля тут же бросил рюкзак и уселся на кровать. Покачался, пробуя кроватные пружины.

— А где все?

— В комнатах народ днем редко бывает. Они слишком заняты. — Егор Семенович прошелся по комнате. Поправил покрывало на одной из кроватей. Посмотрел на картинки на стенах. — Я иногда думаю, что даже слишком заняты. Еще вопросы?

— А вы что — запрещаете ученикам запирать комнаты?

— С чего это вы, милостивый государь, взяли? — удивился Егор Семенович. — А-а, понял… Нет, никто не запрещает. Просто не принято.

— Понятно, — кивнул Коля. — А что дальше?

— Дальше… — Егор Семенович посмотрел на часы. — Учишься ты с завтрашнего дня. До обеда еще полтора часа. Дальше, как ты ни крути, экскурсия. Бросай всё, пошли.

Однако этому благому намерению сбыться было не суждено. Не успели они выйти из корпуса, как в кармане куратора требовательно запиликал комм. Егор Семенович на ходу достал трубку, прижал ее к уху, сказал: «Да!» — и остановился прямо на лестничной площадке.

— Как через десять?… А почему? — И тихо, но четко: — Иду.

Егор Семенович сунул комм в карман, взял свой подбородок в горсть и уставился на Колю. Было видно, что он испытывает некоторое затруднение.

В коридоре второго этажа хлопнула дверь.

— Ага, — сказал Егор Семенович.

И тут со второго этажа вниз по лестнице начал спускаться подросток лет пятнадцати. Был он чернявый, худой, высокий, не слишком складный и Коле показался очень взрослым из-за серьезного, неулыбчивого взгляда.

— Здравствуйте, Егор Семенович, — вежливо поздоровился чернявый, проходя мимо.

— Здравствуй, Денис, — сказал Колин куратор. — Ага… Денис, ты бы не мог меня выручить?

Денис остановился на половине пролета.

— Каким образом?

— Вот это, — Егор Семенович указал на Колю, — мой новый подопечный. Я должен провести с ним что-то вроде экскурсии, но меня вызвали по срочному и не терпящему отлагательства делу.

— И вы хотите, чтобы я сделал это вместо вас, — утвердительно произнес Денис.

— Бинго, — улыбнулся куратор. — А после обеда я снова его подхвачу.

— А как так вышло, что он не прошел экскурсию с остальными мальками?

— Денис!..

— Ясно, — сказал Денис. — «Доборный», значит. Лабораторный корпус подойдет?

— Более чем.

У Коли от этого диалога осталось странное впечатление — вроде как Денис мог бы и не выручать преподавателя. И что значит «доборный»?

Егор Семенович ушел быстрым шагом, а они с Денисом не торопясь вышли из жилого корпуса.

— Тебя как зовут, малёк? — хмуро спросил Денис.

Было видно, что оказанной чести он не особо рад.

— Коля.

— И что бы ты хотел увидеть в первую очередь, Коля?

Коля задумался. Он и в самом деле не знал, что хочет увидеть в первую очередь. Его знания о Школе квантонавтов пока что ограничивались расписанием и объявлениями в коридоре у кабинета директора. Ну и теоремой Форрестера в сильной аналитической форме… Чтобы интересоваться — надо знать.

— Интересный у вас дом, — сказал наконец Коля, просто чтобы что-нибудь сказать. — На казарму похож.

— А это и есть казарма, — все так же мрачно ответил Денис. — Бывшая. Мы, если хочешь знать, на треть школа Министерства обороны.

— Ого! — удивился Коля. — А что значит «доборный»?

Денис повернулся к нему всем корпусом, и Коля непроизвольно сделал шаг назад, за что корил себя потом неоднократно.

— Наша школа, малёк, это школа отборных, — ответил Денис. — А между отборным и доборным разница примерно как между стулом и электрическим стулом. Сечешь?

— A-a… — протянул Коля, стараясь звучать по возможности спокойно. — Ну это мне уже сказали: я тут долго не продержусь. Так что да, секу.

Некоторое время Денис смотрел на Колю, затем произнес раздельно:

— Очень. На это. Надеюсь. Пошли.

И они пошли.

6

Шли молча: Денис ничего не говорил, а Коля по понятным причинам говорить ничего не хотел. Так что он шел позади и от нечего делать разглядывал нескладную фигуру своего провожатого. Неожиданно Денис остановился.

— Погоди, — сказал он и подошел к паре ближайших сосен.

Подпрыгнул и повис на импровизированном турнике — труба меж двух стволов. Коля подошел поближе. Ему было интересно, что будет делать на турнике нескладный Денис.

Денис пару секунд повисел, потом резко выдохнул и начал подтягиваться. Делал он это, прямо скажем, своеобразно: никакого намека на мощь, а только упрямое, хотя и несколько конвульсивное движение. Коля решил, что потолок тощего старшеклассника — от силы пять раз. И тут его внимание привлек сам турник. Несмотря на простоту идеи, турник был необычный. То, что он сначала принял просто за металл трубы, оказалось чем-то на вид полимерным и отполированным многочисленными касаниями ладоней. Но самое интересное было не в этом: полимерная труба эта была словно врощена в ствол сосны. Точнее сказать, сосны будто бы сами обрастили древесиной и корой концы трубы, образовав что-то вроде капа^[15].

Коля огляделся и увидел, что такой турник в этом сосновом лесочке не один.

Потом он опять посмотрел на Дениса и с некоторой оторопью увидел, что тот продолжает подтягиваться. Движения Дениса стали еще более дергаными, однако он, мучаясь несказанно, подтянулся еще раз семь и только потом спрыгнул.

— Сколько? — спросил Коля.

— Четырнадцать, — ответил Денис. — Тринадцать на самом деле.

— Ого!

— Мало, — сказал Денис. — Надо хотя бы двадцать. Пошли.

Через несколько шагов Коля все же спросил:

— Денис, а у вас часто бывает буза?

— На Колмогорова был? — тут же ответил вопросом на вопрос Денис.

— Да.

— Понятно. — Денис шел впереди и на Колины реплики отвечал не оборачиваясь. — Да ерунда все это. Болезнь роста.

— Понятно, — сказал Коля ему в тон.

Хотя на самом деле ему было непонятно. И то, что происходило в колмогоровском корпусе, на ерунду совсем не походило — настолько не походило, что Коле даже стало немного обидно за них.

Через несколько минут они вышли к приземистому двухэтажному зданию из того же серого силикатного кирпича.

— Лабораторный корпус, — сказал Денис.

Они вошли в здание, и на турникете их остановил вахтер. Впрочем, слово «вахтер» слабо подходило к этому молодому широкоплечему парню в униформе. Ему бы подошло слово «часовой» или на худой конец «охранник».

— Здравствуй, Денис, — сказал охранник.

— Здравствуй, Василий, — сказал Денис.

— В тридцатую?

— Да.

— Ваши уже там все. А это кто такой?

— Малёк. Экскурсию провожу.

Коля, пока шел этот короткий разговор, во все глаза смотрел вокруг. Небольшой холл выглядел в высшей степени примечательно. Во-первых, в нем, как уже было сказано, имелись турникет и охранник, что для школы довольно необычно, во-вторых, стены холла были увешаны комиксами. Коля подошел поближе и увидел, что все они представляют собой инструкции. В основном по технике безопасности.

— Денис, я вечерком подскочу? Ты когда освободишься?

— В девять. В полдесятого буду дома наверняка. Что там у тебя?

— Химия. Задача там в домашней контрольной попалась…

— Разберемся.

— Спасибо, Денис. Так… а как у малька имя и фамилия?

— Николай… — На мгновение Денис смешался. — Коля! Как у тебя фамилия?

— Алтаев, — отозвался Коля, не отрываясь от комикса, где красочно и даже слишком натуралистично изображались последствия нарушения техники безопасности в химических и биологических лабораториях. — Николай Иванович.

— Алтаев… — пробормотал охранник. — Иванович… Есть такой. С сегодняшнего дня. Школьной карты нет, само собой?

— Коля, у тебя есть школьная карта?

— А что это такое? — ответил вопросом на вопрос Коля.

— Ясно, — сказал Василий. — Значит, под запись.

После этих слов охранник повернулся, потянулся куда-то под стол, и Коля увидел на его боку пистолет в кобуре.

Это произвело впечатление. Сами по себе пистолет или турникет вещи в некотором смысле обыденные, но вот вместе, как указывал один писатель, они внушительно о чем-то говорят.

Бравый и вооруженный Василий меж тем достал из ящика своего обшарпанного стола, что стоял подле турникета, толстенную амбарную книгу и вынул из нагрудного кармана авторучку.

— Еще раз. Фамилия, имя, год рождения?

7

Здесь все было так же, как и везде в этой школе, — вроде все то же самое, но с некими небольшими и при этом крайне существенными отличиями. Вот и дверь, к которой они подошли, была обычная стальная дверь с усиленным замком. Коля как-то видел такие на работе у дяди Галдана, который перевозил государственные ценности на бронированном автомобильчике и, по слухам, распространяемым, правда, в основном его детьми, носил короткий — вот такой всего, с локоть! — автомат.

Но вот что делает обычная стальная дверь в обычном школьном коридоре?

И у каждой ли школы есть собственный лабораторный корпус?

— Что, малёк? Робеешь? — все так же мрачно спросил Денис.

— Нет, — сказал Коля и непроизвольно расправил плечи. — С чего бы это?

И если бы его голос не дал петуха на последнем слове, это могло бы прозвучать гораздо убедительнее.

— Ну-ну, — сказал Денис и приложил карту к датчику.

Датчик пискнул, тяжко щелкнул замок, и дверь едва-едва приоткрылась. Денис с усилием потянул дверь на себя, и они вошли.

— Наконец-то! — раздался возмущенный вопль.

— В пределах погрешности, — хладнокровно ответил Денис. — Договорились на без пятнадцати час, значит — без пятнадцати час. А если кому-то не терпится…

Коля несколько растерянно оглядывался. Просторное помещение, белые стены, функционально-квадратная мебель, столы разной высоты с многочисленными держателями, емкостями, пробирками, колбами; на каждом столе был свой микроскоп. Одна стена была прозрачной, из толстенного стекла, и за ней Коля увидел несколько помещений с клетками, причудливого вида лампами и механизмами, названия которых он не знал.

Обстановка, однако, храму науки соответствовала не совсем. Во-первых, было довольно много народу: мальчишки и девчонки — все разного возраста и вида, и все, как один, в белых халатах. Во-вторых, было довольно шумно.

— Это кто? Кто такой?

— Малёк. Первый день в школе, — сказал Денис и неожиданно усмехнулся. Как показалось Коле, зловеще.

— Ах, малё-ок! — вскричало сразу несколько голосов.

К Коле проворно подскочили пара мальчишек и, приговаривая что-то вроде «Попался, негодяй!», «Где мой „испанский сапожок“?», «Пиастры! Пиастры!», ловко напялили на Колю белый халат, усадили на стул с подлокотниками и совершенно неожиданно для Коли с треском примотали ему скотчем руки к этим самым подлокотникам.

— Эй! — заорал Коля. — Вы что делаете?

На мгновение Колин взгляд выхватил совсем уж гнусную ухмылку Дениса.

Снова затрещало, сильные руки ухватили Колю за голову, и Колин рот оказался крепко заклеен все тем же скотчем.

— Порядок! — довольно сказал кто-то.

Коля затравленно огляделся и обнаружил, что он тут такой не один. У стены на точно таких же стульях сидели двое мальчишек и одна девчонка. И точно так же руки у них были примотаны к подлокотникам, а рты заклеены. У девчонки — даже двумя кусками скотча, крест-накрест.

«Ёлы-палы, — подумал Коля, — неужели у меня такая же испуганная рожа?»

Эта мысль его немного успокоила, и Коля приготовился… еще не зная к чему, но приготовился. И тут опять произошло неожиданное: словно переключатель какой-то щелкнул — и все забыли про Колю и продолжили свои дела.

— Давайте сначала утвердим задачи, — громко сказал Денис и похлопал в ладоши, привлекая внимание.

— Не, ну надо, чтобы бахнуло! — тут же откликнулся звонкий голос.

— Прекрасно, — кивнул Денис. — Записано. «Бах-ну-ло».

— Мальчики, — сказала взрослая черноволосая девочка, минимум лет пятнадцати. — Это все понятно, сюрприз, Седьмое ноября, но, может быть, что-нибудь менее опасное?

— А вот не надо в себе сомневаться! — сказал полноватый паренек с круглым лицом. — Мы же всё понимаем.

— Римка, если ты боишься ответственности, могла бы и не приходить.

— Ничего я не боюсь, и сам ты Римка!

— И потом, никакой опасности нет. Безопасность — вопрос продуманности технических условий. Смесь должна быть раздельной…

— То есть это будет смесь?

— Бродяги, я думаю, нужно получить пластическую массу, что-то вроде пластиковой взрывчатки. Лепить удобно, форму можно придавать любую.

— Мальчики, какая взрывчатка, мальчики?!

— А зачем придавать форму?

8

— Традиция. — Егор Семенович Колю выслушал внимательнейшим образом. — И не самая глупая, доложу. Как я уже говорил, среди вашего брата много народу с гипертрофированной любознательностью, помноженной на незнание. Руки у вас опережают голову.

— И этот скотч…

— Чем сложнее ритуал, — куратор поднял палец, — тем сильнее он объединяет. Ну и, самое главное, техника безопасности. Никуда не залезете и ничего не испортите.

— А рот-то зачем заклеивать?

— А что вы умного можете сказать? Ваше дело — слушать и вникать.

— Слушать и вникать, значит, — с сомнением повторил Коля.

Услышанное хоть несколько и пригасило его справедливое возмущение, но не в Колином характере было сразу принимать сказанное на веру.

— Так. В лаборатории ты побывал. Идем к летнему ядру.

Они двинулись от столовой по тропинке.

— Все равно, — пробурчал Коля, — мог бы предупредить. А то будто с врагом…

— Ты это про Тоцкого? — поинтересовался Егор Семенович.

— Про кого?

— Про Дениса.

— Ну да. Нехорошо он делает. Доборных не любит, сказал.

— Да, — несколько отстраненным тоном подтвердил Егор Семенович. — В определенном смысле он редкостный негодяй.

И тут за спиной у них послышался многоногий топот, пыхтение, и звонкий, мальчишеский, слегка задыхающийся голос крикнул: «Лыжню!» Егор Семенович проворно отскочил с тропинки в сторону и заодно увлек за собой Колю.

И Коля увидел, как мимо них пробегает стайка ребят в красных ветровках с вензелем «Л». Некоторые из них живо напомнили ему «негодяя» Тоцкого: похоже, бег давался им нелегко, но на лицах было то же самое выражение неуклонного упрямства.

— А у тебя как с физкультурой? — спросил Егор Семенович, когда они вернулись на тропинку.

— Пятерка. Бегаю, лыжи…

— Уже неплохо. Так что с лабораторией? Понравилось тебе?

Коля с подозрением посмотрел на своего куратора — не издевается ли он, — как вдруг понял, что, несмотря на скотч, то, что происходило в лаборатории, ему понравилось. Понравилось, какие они все были уверенные, даже самые младшие, почти его ровесники; понравилось, что все они были увлечены происходящим; понравилось, что в разговоре своем они не признавали границ, и если б надо было запустить в честь Седьмого ноября ракету к Солнцу, они б ее запустили.

Такое сложилось у Коли впечатление.

— Да, — ответил Коля. — Понравилось. Чего уж.

Егор Семенович остановился и внимательно на него посмотрел.

— Понравилось, зна-ачит, — задумчиво протянул он. — А понял что-нибудь?

— В общих чертах, — сказал Коля. — Они готовят сюрприз на Седьмое ноября. Хотят сделать фейерверк или что-то типа такого.

Егор Семенович уставился на Колю так, словно увидел его впервые. Коля почувствовал, что у него отчего-то начинают пылать уши.

— Вообще-то не надо было мне это говорить, — сказал Егор Семенович. — Это ведь не твоя тайна.

Коля молчал. Крыть было нечем. С другой стороны…

— А если бы они задумали школу взорвать? Как тогда быть? — хмуро спросил Коля.

Егор Семенович ответил не сразу.

— Как быть… Осторожнее быть в выборе соратников. Или предупреждай их сразу. Ладно, пошли… э-э… А! На спортивное ядро!

Однако в этот день добраться до спортивного ядра Коле было не суждено.

— Егор Семенович, подождите!

Они синхронно обернулись.

Их догоняла какая-то девочка. Когда она подбежала поближе, Коля увидел, что девочка красива — впечатляющие черные глаза на смугловатом лице, длинные черные волосы, собранные в толстую косу, тощеватая, но энергичная фигурка.

— Егор Семенович, здравствуйте, — решительно сказала гостья. — Мне нужен этот мальчик.

Егор с недоумением уставился на нее. У него, кажется, даже челюсть отвисла.

— Настя? В каком смысле «нужен»?

— В смысле «я испытываю необходимость в некоторых действиях, на которые он с большой вероятностью способен», — очень терпеливо пояснила Настя.

— Настя, у нас сейчас экскурсия. Николай выбирает факультет.

— Егор Семенович, я сама могу ему провести эту экскурсию, попозже. Но нужен он мне сейчас.

Егор Семенович посмотрел сначала на Колю, затем снова на Настю уже в состоянии крайнего ошеломления.

— Но…

— И если мне не изменяет память, — сказала решительная девочка, — то определенное количество учеников Школы квантонавтов не выбирали свой факультет сами, а, скорее, факультеты выбрали их. Это если не вспоминать о конкретно вашем случае, Егор Семенович.

Девочка достала небольшой блокнотик.

— Вот. Трое учеников в прошлом году не проходили процедуру выбора и научной ориентации. И двое не проходили экскурсию. Ссылка: протоколы заседаний…

Куратор замахал руками: верю, верю.

— Не думаю, что… — Внезапно его озарило! — То есть ты хочешь сказать, что факультет Колмогорова некоторым образом… выбирает Николая?

Настырная девочка задумалась, и мгновение это отчего-то («Отчего же?!» — вопросил слабеющий внутренний голос) показалось Коле вечностью.

— Да, — твердо сказала Настя, глядя прямо на Колю. — Именно это я хочу сказать.

Егор Семенович развел руками.

— Ну что ж. Слово за Николаем.

Коля сумрачно посмотрел сначала на своего куратора, затем на Настю, затем снова на Егора Семеновича. Тот понял без слов.

— Не смею задерживать, — очень серьезно сказал куратор, коротко кивнув. — Ближе к вечеру свяжусь с тобой для формальностей. Идите.

— Спасибо, — сдавленно произнес Коля и пошел за Настей.

Егор Семенович проводил Колю и Настю взглядом. Убедившись, что они отошли достаточно далеко, он вынул комм, поставил его в режим записи и выбрал абонента.

— Денис?

— Да, Егор Семеныч?

— Ну и как он тебе?

— Кто? А, «доборный». Ну, малёк и малёк… Вопросов особых не задавал, но, похоже, крепкий орешек.

— Поясни.

— После лаборатории он мне ни слова не сказал. Так молча и пошел.

— Хорошо. Это всё?

— Для полутора часов, Егор Семеныч, и этого многовато будет.

— Ясно. Спасибо, Денис. Ты действительно сильно меня выручил.

— Пожалуйста.

Егор Семенович достал планшет. Замер на мгновение, потом создал каталог «Алтаев Николай» и перекинул с комма запись, присвоив ей первый номер. Задумчиво пробормотал: «Твердый, понимаешь, орешек» — и пошел, на ходу убирая планшет в сумку, в главный корпус.

9

Они дошли до жилого корпуса, после этого Настя свернула резко направо и углубилась в редкий лес. Выйдя на небольшую спортплощадку с брусьями, кольцами и турниками, она остановилась.

— Маркова Анастасия Геннадьевна, — сказала она и протянула узкую ладонь.

— Алтаев Николай Иванович, — в тон ей ответил он и пожал руку.

— Меня еще зовут Настя и иногда — Кармен, — сообщила девочка. — В основном из-за фенотипа. Родни у меня в Испании, конечно, нет и не было, но язык, видимо, придется выучить.

— Меня зовут Коля, — ответил мальчик. — В основном Коля. Прозвища я не заработал.

— Отчего так? — прищурилась Настя.

— Ленивый потому что и не отсвечиваю.

И, сказав это, он понял, что впервые сообщил такое о себе практически незнакомому человеку.

«Что происходит, Коля?»

— Я в шестом классе учусь, на Колмогорова, — сказала девочка.

— Я понял.

— У нас буза.

— Я знаю. Я парламентер.

— А, да? — Настя снова прищурилась. — Если ты стал колмогором, то ты не можешь быть парламентером.

— Вот так всегда, — мрачно сказал Коля. — Только карьера пошла… То есть я уже стал колмогором?

— А ты хочешь? — прямо спросила девочка.

— Я не знаю, — ответил Николай. — Я же не видел больше никого. Вдруг я больше захочу на Ландау или к вавиловцам.

— И весь год просидишь в скотче. А то и два.

Коля с подозрением посмотрел на нее. В лаборатории ее вроде не было.

— Откуда ты знаешь про скотч? — И сразу догадался: — А, да ты же тоже малёк.

— Малёк мальку рознь, — наставительно сказала девочка.

— Понимаю-понимаю, — кивнул Коля. — Я доборный малёк. Как электрический стул.

— Какой еще стул?

— Так этот Тоцкий сказал.

— А, Тоцкий. Ну, если пойдешь на Вавилова, будешь видеть его чаще. Хотя к вавилонам ты вряд ли пойдешь, я думаю.

— Это почему?

— Очень уж задаются. Чего смеешься?

— Тут все, похоже, задаются.

— Есть такое, — признала Кармен. — Ну так что? Сначала экскурсию или к делу?

— А что важнее?

— Для меня важнее дело, — сказала Настя. — Но для этого ты должен быть колмогором.

— Хорошо, — легко сказал Коля. — Тогда я буду колмогором.

Девочка наклонила голову, огляделась и вслушалась.

— Всегда кажется, что должен быть какой-нибудь раскат грома, — призналась она. — Когда я сюда летом приехала, тут была ужасненькая гроза. Сразу было понятно — это судьба.

Затем Настя выпрямилась и снова протянула Коле руку.

— Добро пожаловать на лучший факультет всей Земли и ее окрестностей — факультет имени Андрея Николаевича Колмогорова!

— Благодарю вас, — торжественно ответил Коля и тоже пожал ей руку.

На этом церемония приема закончилась, так как Настя снова огляделась и зашагала уже совсем в глубь леса, сделав ему знак идти следом. Забравшись в довольно плотный кустарник, она остановилась и сказала вполголоса:

— Шум листвы мешает подслушивать. — Коля кивнул. — Наша с тобой задача — обеспечить продуктами Верховный Совет Бузы.

— Э-э… — сказал Коля.

— Ты же видел, они сидят в аудитории, — пояснила Настя. — Буза подразумевает, что они не идут на контакт с администрацией сами. В столовую им нельзя, иначе бузе конец, а это значит, что и теорема, которую они доказали, теряет смысл.

Николай кивнул еще раз.

— Поэтому мы с тобой идем на школьную кухню и крадем продукты. В нашем с тобой случае взаимодействие с администрацией будет минимальным, так как мы с тобой мальки, то есть последствия будут небольшие.

— Исключение из школы считается? — поинтересовался Коля.

— Конечно, — подтвердила девочка. — Мы еще не обросли связями, проектами и обязательствами здесь, и терять нам практически нечего. В отличие от Кеши и Кати, например.

— Хм… — сказал Коля. Рассуждение это было для него неожиданным. — Это они тебе так сказали?

— Вообще-то это очевидно, — сказала Настя с некоторым удивлением, затем, помявшись, добавила: — На самом деле я взломала их переписку в чате, а потом пришла и предложила свои услуги.

— И что они ответили?

— Они меня выгнали! — сказала Настя сердито. — И запретили даже думать об этом. Но, поскольку они находятся в состоянии бузы, их приказы не имеют для меня никакой силы. Сообщить моему куратору они не сообщат, опять же из-за бузы.

— Постой-постой, — сказал Коля. — Так решение красть продукты, получается, оно только твое?

— Разумеется, — ответила Настя. — Я рассмотрела ситуацию и пришла к выводу, что она требует от меня именно таких действий. И от оценки и приказов Кеши, Кати и даже министра снабжения их необходимость не исчезает. Понимаешь?

— Н-ну, допустим.

— Дальше я посмотрела список мальков и обнаружила, что у нас есть один неопределившийся ученик. Школьный автобус был сегодня, значит, ты приехал только что. Я посмотрела оценки и работы на странице твоей школы и пришла к выводу, что ты, скорее всего, долго у нас не продержишься. Ты идеальный кандидат для моего плана, потому что тебя ничего со школой не связывает.

— А тебя, похоже, связывает.

— Если честно, — Кармен неожиданно посмотрела Коле прямо в глаза, — то не особо. Я вообще-то тоже «доборная». Чтоб ты знал.

Коля не нашелся что ответить, и Настя продолжила:

— Главная проблема была найти тебя до того, как ты определишься с факультетом. У меня была лишь одна вероятность против трех.

— И… как ты меня нашла? — Мальчик изо всех сил пытался быть деловитым.

— Это секрет, — ответила Настя строго. — Но обещаю, что расскажу его в последний день, когда ты будешь уезжать. Думаю, тебе пригодится.

— Так-так, — сказал Коля. — И какой у тебя план?

— У меня пять вариантов плана, — сказала Настя. — В трех из них ты таскаешь тяжести от двадцати килограммов и выше.

Тут Коля все же закашлялся.

— Шучу, шучу, — сказала Настя, стуча его по спине. — Тяжести ты таскаешь в любом случае.

План был неприятно прост: проникнуть в сухой склад, набрать продуктов и скрыться. Подробности плана зависели от обстановки, которую предполагалось уяснить на месте.

— Скоро ужин, так что повара все на кухне. Проникаем на склад и крадем, — сказала Настя и вручила ему ранец для продуктов.

— Что будем брать? — сумрачно спросил Коля.

— Я знаю, что брать, — бодро сказала Настя. — Я дежурила два дня назад.

Некоторое время они постояли, как перед прыжком в холодную воду.

— Па-ашли! — сказала Настя. — Ходу, Коламбус!

«Коламбус»?

— Меня родители не хотели сюда отдавать, — говорила Кармен негромко, пока они шли. — Но я прочитала про школу и решила, что буду тут учиться. Ох, как я ревела! — с неожиданной мечтательностью произнесла она. — Я с детского садика так не ревела. С утра и до вечера. На все лады. Бабушка аж на дачу уехала.

— А у меня папа сюда переехал, — сказал Коля. — А мама со мной не справляется. Она хочет воспитывать, но у нее…

— Тихо! — резко прошептала Настя. — Здесь.

Они крадучись двинулись к черному ходу столовой, ведшему мимо сухого склада на кухню. Дверь была открыта («А если бы она была закрыта?» — успел подумать Коля), они на цыпочках прошли по короткому коридору.

— Здесь, — повторила Настя, тихонько толкая дверь.

И вдруг она стремительно запихала Колю внутрь склада и прикрыла дверь снаружи. Обалдевший Коля замер у двери, прислушиваясь к тому, что происходит в коридоре.

— Тамара Андреевна, здравствуйте! — раздался звонкий голос Насти.

— Ой, Настя, привет! — отозвался добрый женский голос. — Занятий нет сегодня?

— Есть, но я дежурная по корпусу, — сказала Настя.

— А, ну это дело серьезное, — сказала Тамара Андреевна. — Хочешь булочку?

— Хочу, но у меня тут еще дело, Тамарандревна.

— Конечно, Настя.

— У нас тут мальчик новый прибыл и потерял свой планшет, а где оставил, не помнит. Мне Андрей сказал тут посмотреть.

— Да, был один новенький на обеде, — озабоченно сказала Тамара Андреевна. — Ну пойдем, посмотрим быстренько, а то я уже тороплюсь.

Голоса удалились, и Коля наконец огляделся. Сердце колотилось как бешеное; в безоконной полутьме небольшого склада он увидел на полках ряды упаковок и тускло отблескивающих бутылей и бесшумно стал скидывать их без разбора в Настин ранец. Когда голоса стали громче, Коля сунул последнюю упаковку под мышку и, весь в холодном поту, выскочил в дверь, затем, коротко оглядевшись, припустил со всех ног по коридору, на улицу и в ближайший лесок. Он был уверен, что слышит за собой крики: «Держи его!» — но бежал и бежал, пока не увидел турники и брусья.

Он уже отдышался, но Насти все не было.

Через десять минут Коля, успокоившись и рассудив, что у Насти, видимо, есть серьезные причины задерживаться, направился с продуктами в колмогоровский корпус, прямо в Верховный Совет Бузы.

Его никто не остановил.

10

В аудитории К-212 было по-вечернему сумрачно и тихо. Подростки сидели, лежали и полулежали на столах и стульях, составленных самым разнообразным способом. Возле доски из трех парт было сооружено нечто среднее между троном и трибуной, где восседал Кеша в обнимку с гитарой. Катя, как и несколько часов назад, меланхолично выводила абстрактные линии световой указкой на доске.

Насти в аудитории не было.

— О, парламентер! — Несколько подростков подняли головы. — Где твой флаг, парламентер?

— Я не парламентер, — сказал Коля и поставил ранец на ближайшую парту. — Меня Настя отправила.

— Вы обокрали-таки столовую, — констатировала Рута, министр снабжения. — Я же ей запретила прямым текстом.

Колмогоры оживились, стали переглядываться, и в конце концов их внимание сосредоточилось на зримо увесистом ранце. Они и правда голодные, понял Коля. С утра? Или со вчерашнего дня?

— Не «мы», а я, — сказал Коля. — Я решил, что ситуация требует от меня именно таких действий.

«И пусть эта ненастоящая испанка не выпендривается со своим благородством!» — добавил он про себя.

— Вот, Кеша! — закричал Гена, назначенный министром обороны. — Вот, Катя! Разве это не то, о чем я говорил?

Коля заметил, что ножка стула, которой он размахивал, сменилась на более увесистую, а кроме того, на ней появилась надпись «ядерная» и соответствующий значок. Гена вскочил на парту и простер импровизированную дубинку куда-то в верхний угол аудитории, между доской и окном.

— Братцы-горцы! — провозгласил он. — Даже малёк неразумный воспринял идею Бузы и поставил себя на служение. Можем ли мы не оправдать ожиданий таких, как он? Нет, не можем. Мы обязаны планировать конфликты и идти на конфронтацию. Так велят законы Бузы, ранее известные как диалектика.

— Сам ты неразумный, — пробормотал Коля себе под нос.

— Гена, — вздохнула Рута, — мы же обсудили уже. У тебя Буза априорно стоит выше теоремы, и теорема является лишь поводом для Бузы. Это недопустимо.

— Нет никакого «выше» и «ниже», — ответил Гена. — Буза и теорема дополняют друг друга, они комплементарны и образуют единство. Буза подразумевает теорему, теорема требует Бузы. Настоящей, полной, без компромиссов и невынужденных соглашений.

— Я устала с ним спорить, — объявила Рута. — Он министр, пусть выносит вопрос на Совет.

— Опять? — сказали две девочки одновременно.

Но остальные отреагировали одобрительными воплями:

— Дай-е-ошь Совет!

Гена, чрезвычайно довольный собой, оглядел своих сторонников и сказал:

— Пользуясь правом, данным мне должностью, выношу вопрос на рассмотрение Верховного Совета Бузы. Должны ли мы усилить и обострить ее? Я считаю, что должны, более того, я считаю, что это вообще вне всяких обсуждений. Обсуждать мы должны лишь то, каким образом мы захватим и распространим власть Бузы и декаданса на всю школу, а далее на всю планету. Упадок — это жизнь!

— Я против, — сказал Кеша устало.

Но его никто, кроме Коли и Руты, не услышал. Поднялся невообразимый шум. Все кричали одновременно, и большая часть планов касалась столовой и запасов продуктов; похоже, колмогоры действительно проголодались.

— Хватит! Стойте! — закричала Катя. — Мы можем, по крайней мере, не сегодня штурмовать столовую? У нас ведь теперь есть какие-то припасы.

Радикальные бунтари с несколько нелогичной готовностью признали, что да, пожалуй, это дело можно отложить. Катя взяла Настин ранец и начала вытаскивать из него то, что насовал туда Коля.

— Сахар! — Она вытащила пачку.

Сахар приветствовали криками и топотом ног.

— Еще сахар, — слегка упавшим голосом сказала Катя и вынула вторую пачку.

У Коли в районе солнечного сплетения появился нехороший холодок. Приветственных криков уже не было.

— Сахар. Сахар. О, масло! — Катя достала бутыль подсолнечного масла, затем выставила следующие за ней в ряд.

— Соль. Соль. Полпачки сухарей. Всё.

— Как всё?! — закричали колмогоры и Верховный Совет Бузы в полном составе.

— Всё, — твердо сказала Катя и перевернула ранец; из него выпал пожелтевший кленовый листок. — Итого: четыре пачки сахара, три пачки соли, три бутылки подсолнечного масла и упаковка сухарей.

И снова Коля обнаружил себя центром внимания полутора десятка подростков — и на этот раз он почувствовал себя еще более неуютно, чем ранее. Он встал.

— Ну, строго говоря, — рассудительно начала министр снабжения, — сухари и подсолнечное масло — это вполне себе продукты.

— Мы, конечно, титаны духа, — мрачно перебил ее Кеша со своего трона. — Но кушать, знаешь ли, хочется всегда, и желательно чего-нибудь более…

Он не договорил.

Дверь аудитории распахнулась, и Коля увидел Настю.

Чувство облегчения было сильным, но недолгим: Настя была не одна, а с Андреем, старостой факультета Колмогорова.

— Хау, братья-горцы! — сказал Андрей серьезно и поставил на парту два увесистых бумажных пакета. — Ин Буза веритас.

— Хау, брат-горец, — разрозненно откликнулся Верховный Совет. — Привет, Андрей!

— Прежде чем мне будет позволено держать слово, — сказал Андрей, — я приглашаю Совет Бузы угоститься чем бог в лице Тамары Андреевны послал. Бутерброды, чай. Брат-горец, не сочти за труд, — обратился он к Гене. — Там в подсобке должны быть стаканы и ложечки. Сахар, я слышал, у вас есть.

Гена не двинулся с места. Через секунду Рута встала и ушла в подсобку. Настя, с сердитым и угрюмым лицом, начала раскладывать бутерброды в салфетках по двум ближайшим партам, а Андрей достал два больших термоса и стал разливать чай в крышки-кружки и принесенные стаканы.

— Все это, как вы понимаете, под мою личную ответственность старосты, — сказал Андрей. — Тамара Андреевна передает привет и советует вам лучше кушать, потому что Буза — дело непростое. А она, поверьте, повидала их немало.

— То есть это не означает контакта с администрацией и не накладывает на нас никаких обязательств? — сказала Катя, прищурившись.

— Эх вы, — сказал Андрей грустно. — Неужели среди вас не найдется ни одного человека, который бы взял на себя ответственность за голодных соратников?

— Горцы, лопайте! — быстро сказал Кеша. Его нос отчетливо покраснел. — Это мой приказ. Если что, это буду я.

Андрей кивнул и показал ему большой палец. Колмогоры, помедлив секунду, дружно потянулись к партам с бутербродами, лишь Гена и пара его друзей демонстративно отошли в другую сторону и сели там.

— Во-первых, горцы, вы молодцы, — сказал Андрей. — Доказательство безупречное. Вы…

Дальше он произнес длинную фразу, в которой Коля не понял ни единого словечка. Там были обороты вроде «леммы Медоуза», «непрерывная мера над полем операторов» и «для любого положительного эпсилон».

–… а в пределе почти не определена. Честно скажу — я и завидую, и горжусь. Завидую, что не сам до этого додумался, и горжусь тем, что был рядом и видел всё своими глазами. Блестяще!

Прозвучало это очень здорово. Верховный Совет смущенно заерзал, а Катя и Кеша сидели красные как раки и вообще, похоже, не знали, куда деваться. Стало особенно хорошо видно, насколько большим авторитетом является для них Андрей.

— Когда парламентер Коля принес мне идею доказательства, — продолжил Андрей, — я начал размышлять.

— Он сумел ее донести? — перебила его Рута.

— Да, сумел, — ответил Андрей. — Так вот, я начал размышлять. Каюсь, я думаю довольно медленно, именно поэтому меня сумели избрать старостой в свое время. Через двадцать минут я понял, к чему это приведет, еще через десять минут я встретил Тамару Андреевну и Настю, которые искали несуществующий пропавший планшет по моей несуществующей просьбе, еще через десять минут мне удалось убедить Настю, что я на вашей стороне, затем мы пошли к Тамаре Андреевне, и она вручила нам приготовленные бутерброды, и вот я здесь. Надеюсь, что я не слишком опоздал.

— Опоздал к чему? — скрипучим голосом поинтересовался Гена.

— К тому, чтобы обезвредить бомбу прежде, чем она заденет еще кого-то.

— Какую еще бомбу? — спросил Кеша недоуменно.

Андрей поставил кружку с чаем и откинулся на спинку стула.

— Главное следствие из теоремы Форрестера говорит, что любая развивающаяся система обречена на разрушение, когда ключевые параметры перестают соответствовать друг другу и система уходит вразнос. Вы показали это численно: линейные параметры растут слишком медленно по сравнению со степенными, а степенные слишком медленно по сравнению с экспоненциальными. Косой треугольник между тремя графиками — вот область, где система жива, а за его пределами ничего нет, только хаос.

— Все верно, — кивнул Кеша. — Поэтому мы начали Бузу. И, надеюсь, ты к нам присоединишься.

— Развитие — это смерть, — сказала Катя ясным голосом. — Человечество обречено изначально, и, значит, никакого смысла в повышении сложности нет, кроме приближения общего конца.

— Познание, уроки, семинары, работа, любовь… — громко перечислил Гена. — Никакого смысла нет ни в чем, что мы делаем, и даже в том, что мы можем делать. Всё. Конец.

Верховный Совет Бузы согласно закивал, некоторые затопали ногами. Ничего не имело смысла, и чем бы ты ни занимался: делал уроки, совершал открытия, строил заводы на Луне или запускал корабли к Ганимеду — ты лишь несся к точке Си на краю бездны, приближал свою и чужую смерть.

— Когда я догадался, чем именно занимались Настя и Коля в столовой, — снова заговорил Андрей, — я понял, что вы не сумели справиться с этой теоремой.

— В каком смысле «не сумели справиться»? — нахмурился Кеша. — Мы ее доказали. Полностью, для любых случаев. Другого решения нет.

— Справиться, как справляются с опасной бомбой, — пояснил Андрей. — Иногда люди находят неразорвавшиеся мины и снаряды. Эхо прошлых войн. И ваша теорема — такая же бомба, только когнитивная. Вы нашли ее и подорвались на ней, не сумев обезопасить ни себя, ни других, тех, младше вас.

Коля обнаружил, что сидит рядом с Настей и снова — в который уже раз — все смотрят на них.

Колмогоры загудели недовольно.

— В каком смысле «обезопасить»? — еще более взвинченным тоном спросил Кеша. — Теорема — уже факт. Факт нашей реальности, его никуда не денешь, с ним можно только примириться. Нельзя жить дальше, закрывая на него глаза, это все равно что отрицать силу тяжести или существование Луны.

— Ты хочешь, чтобы мы молчали, Андрей, так? — опасно-вкрадчивым голосом спросил Гена. И тут же ответил сам: — Горцы, он хочет, чтобы мы молчали. Я ведь вас предупреждал. И бутерброды эти…

— Нет, — веско ответил Андрей. — Нет, — повторил он громче, и гомон стал утихать. — Когда саперы находят мину, они не зовут всех, чтобы люди полюбовались ею. Когда химики и физики создают взрывное устройство, они не рассказывают, как его сделать, всем подряд. Когда биологи обнаруживают вирус, они не распыляют его в водопровод из тех соображений, что нельзя игнорировать вирус, потому что это «факт реальности». Так должны были поступить и вы, — просто сказал Андрей. — Сначала обезвредить эту когнитивную бомбу и только потом рассказывать о ней тем, кто, по-вашему, достаточно квалифицирован. Вместо этого вы не справились с бомбой сами, и она поразила вас: вы впали в Бузу. Но мало того — осколки летят дальше, и вот одиннадцатилетняя девочка самостоятельно замышляет и осуществляет преступление, и мало того — она вовлекает еще одного шестиклассника… И даже если они тут не задержатся, то все равно унесут ее осколок дальше.

— Сами вы тут не задержитесь! — яростно прошипела Настя.

Но на нее никто, кроме Коли, не обратил внимания.

На секунду наступила звенящая тишина.

— Мы запретили ей! — закричала Рута со слезами в голосе. — Я прямо запретила ей вообще что-то делать! Вы же слышали! Все слышали! Настя, я же запретила тебе!

— Мне двенадцать! — зло сказала Настя. — И да, она запретила. Это мы сами с Колей.

Коля молча кивнул ей; ее «мы» поднялось в нем горячей волной и, кажется, даже приподняло его над стулом на какое-то мгновение.

Андрей и бровью не повел.

— Замечу, что это далеко не всё, на что способна когнитивная бомба. Другие бомбы разрушают самые основы человека, делают из него зверя, а это и означает настоящий конец. И он придет раньше, гораздо раньше точки Си.

— А какая разница, раньше или позже? — дерзко спросил Кеша.

— Кеша!.. — сказала Катя.

— Нет, он прав, — подхватил Гена. — Он прав, Катя! Молодец, Кыч! Даже если это действительно когнитивная бомба, как Андрей говорит, то какой смысл ее разбирать и безопасить? Мы все равно обречены, решения нет. Доказано. Точка. Всё — бессмыслица.

Колмогоры задвигались, стали переглядываться. Одно дело — сообщить миру, что он обречен и ему в любом случае конец, независимо ни от чего, и совсем другое — стать причиной этого конца.

— Бессмыслица, говоришь, — сказал Андрей. — Бессмыслица — это искать решение, когда оно и так есть. Как поступать с задачей, которая решения не имеет, вот настоящая проблема. Я, собственно, за этим и пришел, за настоящей проблемой. И, честно сказать, надеялся на вашу помощь, так как доказательство ваше, повторюсь, безупречно. У вас определенно есть задатки.

— Погоди-погоди, постой, — сказала Катя. — Доказательство наше верно, так?

— Так, — сказал Андрей.

— То есть мы правы и человечество обречено, так?

— Так.

— Но ты предлагаешь нам сейчас э-э-э… опровергнуть наше же доказательство?

— Скорее, указать границы, — кивнул Андрей. — Если угодно.

— Ну мы ведь доказали, — заметила Рута. — Численно.

— Как говорил мой учитель, — сказал Андрей, — «если решение только численное, значит, ты чего-то не понимаешь».

— Бред какой-то, — выдохнула Катя и села за парту, обхватив голову руками.

— Границы, — сказал Андрей очень ясно, — есть у всего. Даже у истины.

— Вавилонщина, — сказал Гена. — Чистой воды вавилонщина. «Не все так однозна-а-ачно»! — кривя губы, передразнил кого-то он.

— Интересно, — вежливо произнес Андрей, — если бы вы были математиками в девятнадцатом веке и к вам пришел Лобачевский со своей геометрией, вы бы и ее назвали бредом и вавилонщиной?

Гена, Катя, Кеша и Рута одновременно и совершенно одинаково открыли рты, но не нашли что сказать и одновременно и совершенно одинаково их закрыли.

Коле стало смешно, и он едва сдержался, чтобы не засмеяться. Он не смотрел на Настю, потому что знал, что ей тоже смешно и что если он на нее посмотрит, то они захохочут оба, а такого Верховный Совет Бузы явно им не простит… если переживет.

— Я мог бы, конечно, и сам начать работу, — после длинной-предлинной паузы сказал Андрей таким же вежливым тоном, — или еще с кем-нибудь (здесь он посмотрел на Колю с Настей, что вызвало небольшую волну смешков и хихиканий), но я думаю, что будет этичным предложить сотрудничество сначала вам. Как говорится, в любой непонятной ситуации собирай семинар.

Настя шумно вдохнула, но на этот раз смолчала.

— Сами доказали, сами опровергли, так, что ли? — хмуро сказал Гена.

— Обобщенная теорема Форрестера — Байдингер — Кычакова, — произнес Андрей. — Громоздко, но солидно.

Кеша Кычаков и Катя Байдингер посмотрели друг на друга и одновременно сказали:

— Ну не-ет. Мы не одни же… И идея это твоя…

— Теорема Форрестера — Бузы, — сказал Коля негромко.

Он не знал, откуда это пришло к нему, и не знал, почему он это произнес.

Его услышали все.

Повисла короткая пауза.

И…

— Даешь теорему Бузы! — завопил Гена. — Молодец малёк!

— Ура-а-а-а! — закричал Верховный Совет Бузы и вскочил на парты в полном составе.

Это была чистая, беспримесная радость: Катя и Кеша изображали вальс, Гена размахивал ядерной дубинкой, министр снабжения Рута хлопала в ладоши, все остальные бесились от облегчения и предвкушения сложной, неразрешимой задачи, которую они обязательно — никаких сомнений! — решат.

Староста Андрей морщился укоризненно, но терпеливо и ел бутерброд, салютуя колмогорам кружкой с чаем.

Очень скоро, к смущению ВСБ, выяснилось, что есть как минимум три пути, чтобы обойти приговор человечеству, так поспешно выданный теоремой Форрестера.

Во-первых, можно выиграть время. Это сразу обнаружила и сформулировала группа министра обороны Гены. Растягивая треугольник жизни системы, ускоряя линейные процессы, замедляя экспоненциальные, примеряя их к степенным, можно продлить ее существование. Насколько и как? — вот и задача.

Второй путь, предложенный авторами предыдущего доказательства, Кешей и Катей, — нападение на само понятие «время». Эту смелую идею позже по достоинству оценили и квантовые физики на Ландау, и биоцентристы с Вавилова.

Третий путь, который в качестве разрядки предложил Андрей, слегка извинившись за банальность, — придумывание автоматической системы, которая будет следить за соответствием групп параметров друг другу.

— А если параметры перестанут соответствовать? — иронически спросил Гена. — Она что, их уничто… — И осекся под дружный смех присутствующих.

Впрочем, этот смех тоже прекратился: все вслед за Геной быстро поняли, что эта система уже существует, является частью реальности и один из ее законов они уже открыли и пытаются обойти.

В общем, было здорово.

И тут появился Егор Семенович. Он тихо поздоровался, посидел в уголке, послушал, утыкаясь время от времени в планшет, затем все же подсел к Коле и тихонько спросил, улучив момент:

— Ну, Николай, ты определился? Где ты будешь учиться?

В тот вечер в школе был ужин без единой крупинки соли. Тамара Андреевна объявила диетический четверг и тщательно проследила, чтобы все, а особенно восьмой и девятый классы факультета Колмогорова, доели до конца; возразить ей никто не решился.

А после ужина в учебном корпусе третьего факультета, в аудитории К-212, появился на свет крупный ученый К. А. Буза, создатель теории когнитивных бомб, автор теоремы Форрестера — Бузы в ее сильной формулировке, ведущий специалист в области нечетких логик и сложных систем. Среди широкой же публики Колмогор Андреич более всего стал известен своим затворничеством: он никогда не покидал территории Школы квантонавтов, где преподавал, ограничиваясь отправкой статей (всегда блестящих) в научные журналы СССР и мира, а на конференции вместо него ездили его ученики, коих все годы его плодотворной жизни было в достатке. Многие ставили под сомнение само его существование, но в Школе квантонавтов к таким теориям относились со здоровым смехом. «Что же, — говорили они, — может, тогда и Унт Борис Бабилонович, автор классических учебников по эволюционной динамике, тоже вымышленное лицо? И Б. О. Лотка, признанный авторитет по квантовой неравновесности, гордость факультета Ландау, и М. А. Иданов, второй научный руководитель факультета Черепанова, на чьих идеях выросла половина внеземной инженерии, — это что, тоже, по-вашему, вымышленные лица? Бросьте, право! — говорили они. — Есть занятия поинтереснее, чем утверждать то, чего нет, — например, творить то, что будет».

Но это было несколько позже, и никто еще об этом не знал, а до ужина было еще полтора часа, и отвечать надо было сейчас.

— Так что, Николай? Где ты будешь учиться? Здесь, на Колмогорова?

— Ну, — сказал Николай, — здесь мне ни черта не понятно, вообще. Ну то есть ни слова, Егор Семенович. Правда, ни словечечка.

Его куратор поднял брови, а Настя, смотревшая на него с равнодушным любопытством, чуть прищурила правый глаз.

— Поэтому вы правы, Егор Семенович, — сказал Коля. — Я остаюсь здесь.

И с удивлением понял, что был вполне искренен.

11

Примерно в десятом часу вечера того же дня Коля сидел на кровати в комнате номер 22. Делать было нечего; с другой стороны, была в этом и положительная сторона: первый день в новой школе был слишком насыщен впечатлениями. Колю, еще незнакомого с распорядком дня, немного удивляла пустота жилого корпуса: как и перед обедом, он не встретил никого, пока поднимался и шел по коридору, — и тем более никого не было в его комнате. Хотя вещи его новых соседей были повсюду.

Это выглядело довольно странно, поскольку за день Коля увидел много народу. Можно даже было сказать, что жизнь в школе кипела. Но не в жилом корпусе. Здесь, как и днем, было тихо и безлюдно.

«Пойти прогуляться…» — подумал Коля, встал и направился к двери. Открыл дверь и замер. На пороге стоял мужчина в шляпе. То есть, конечно, на нем была не только шляпа, но Коле в глаза бросилась именно она. Теперь нечасто увидишь людей в таких шляпах. Да и вообще в шляпах.

Незнакомец стоял опустив глаза долу, так что из-за полей шляпы этих самых глаз не было видно. Он медленно поднял голову, и Коля увидел, что это пожилой, с сединой на висках, бурят в очках-велосипедах.

— Здравствуй, Коля, — сказал человек в шляпе.

— Здравствуйте, — свободно ответил Коля.

Наверное, комендант или учитель.

— Когда снова пойдешь к директору — не теряйся, — тихо сказал человек в шляпе.

Секунду мальчик переваривал услышанную фразу.

— Э-э… — сказал он. — А за что к директору?

— Всему свое время, — загадочно улыбнулся человек в шляпе. — Держись.

И ушел по коридору.

А Коля вернулся в комнату, сел на кровать, и снова стало тихо и безлюдно. В голове у него была какая-то невнятная пустота, и совершенно было непонятно, как отнестись к словам человека в шляпе. Скептический Колин ум упорно нашептывал, что более всего это походит на какой-то розыгрыш — в его прежней школе новичков разыгрывали всегда и постоянно, а здесь-то уж сам бог велел. «Надо будет в библиотеку записаться, — подумал невпопад Коля. — Если тут такая тоска вечерами».

И вдруг внизу стукнула дверь. Под окном послышался чей-то возглас. Кто-то пробежал по коридору. Хлопнула еще одна дверь — уже на этаже. И жилой корпус стремительно наполнился быстрыми шагами и звонкими голосами.

Дверь распахнулась, и в комнату номер 22 ввалились три пацана. Все они были как на подбор разные — это первое, что понял Коля, увидев их, и, как показало время, он не ошибся. Первый из них, заметив Колю, замер на пороге, но тут же, получив вместе с возгласом «Чего встал?!» увесистый толчок в спину, проворно преодолел расстояние до середины комнаты.

Коля поднялся с кровати и машинально пригладил волосы. Как и полагается в такой ситуации, ему было слегка не по себе. Начинать жизнь в новом коллективе — это, знаете ли, всегда риск.

— Я Паша, — быстро сказал первый, самый младший, на вид ровесник Коли. — Колмогорова, шестой класс.

— Коля, — ответил Коля и пожал протянутую руку. — Я тоже колмогор, тоже с шестого.

— Одноклассники, стало быть, — сказал черноголовый крепкий мальчик постарше и представился: — Цыремпил, Черепанова-восемь.

— А я тут самый старший, — мрачно сказал крепкий паренек. — Петр, также известный как Пилигрим. В пределах комнаты лучше меня слушаться.

— А за пределами? — с интересом спросил Коля.

— И за пределами желательно тоже.

— Он турист! — белобрысый Пашка упал на кровать. — Он пилигрим! Без него мы пропадим!

— Так, мальки! — громко сказал Петя-Пилигрим. — Приказ: десять минут на вечерний туалет и отбой!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Удá и Селенгá — реки в Республике Бурятия.

2

Комм — коммуникатор, смартфон.

3

Урагшá! — Вперед! (Бур.)

4

Распáдок — элемент рельефа местности, низменность у подножия соседних сопок или пологих гор.

5

Ноблéс облѝж (от фр. noblesse oblige) — «положение обязывает», т. е. положение в обществе накладывает определенный отпечаток на тип поведения.

6

Здесь и далее цитируется песня группы «Агата Кристи».

7

Áктор — здесь: участник преобразований.

8

Нерелевáнтен — незначителен, неважен.

9

Имперсонáтор — тот, кто выдает себя за лицо, которым не является.

10

Джей Фóррестер (1918–2016) — американский кибернетик, автор книги «Мировая динамика», разработавший симулятор развития человеческой цивилизации.

11

Клод Шéннон (1916–2001) — американский инженер и математик. Основатель теории информации.

12

Фрактáл — множество. Здесь: геометрический объект, повторяющий сам себя.

13

Сѝречь — то есть, иными словами (устар.). Сейчас носит немного ироничный оттенок.

14

Вéрнер Гéйзенберг (1933–1976) — немецкий физик-теоретик, один из создателей квантовой механики.

15

Кап — нарост на дереве, деформация волокон древесины.