NWT. Три путешествия по канадской Арктике

В. И. Боярский, 2010

Канадская Арктика! У многих это словосочетание вызывает вполне определенные и отнюдь не теплые ассоциации. Огромная малонаселенная территория, простирающаяся на тысячи километров от южного побережья Гудзонова залива до Ледовитого океана, – мир белых медведей и эскимосов, загадочный и таинственный. Автору посчастливилось в течение трех лет – с 1992 по 1994 год, в период подготовки к Трансарктическому переходу, участвовать в трех экспедициях по канадской Арктике. Об этих путешествиях и рассказывает предлагаемая книга. Помимо дневниковых записей, в книге содержится глава, посвященная полной драматизма многовековой истории исследований этой страны. Для широкого круга читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Оглавление

  • Пролог
  • 1992 год. Путешествие первое: Черчилл – Арвиат – Черчилл

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги NWT. Три путешествия по канадской Арктике предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

1992 год

Путешествие первое: Черчилл — Арвиат — Черчилл

Я думал — это лишь в кино,

Но оказалось — факт:

Быть может счастлив эскимос

Без лыж и без собак…

Мы в Арвиате, в просторной и уютной квартире Линн — молодой канадки, работающей здесь учителем по контракту. Другое название этого эскимосского поселка на западном берегу Гудзонова залива, километрах в двухстах севернее Черчилла, — Эскимо-Пойнт. Чаще все-таки употребляется более официальное название Арвиат, по-видимому, чтобы не вызвать массового паломничества сюда любителей мороженого со всех Северо-Западных территорий.

Сегодня первый официальный день отдыха. Вообще, в экспедициях, особенно полярных, редко удается отдохнуть в заранее запланированный день (по нашему расписанию мы планировали отдыхать каждый десятый день пути) — обязательно вмешается непогода, вынудит взять тайм-аут в незапланированное время. Основное и принципиальное отличие запланированных выходных от внеплановых в том, что в запланированные можно совершенно безмятежно спать по утрам до полного и безоговорочного высыпания. Так и сегодня мы безмятежно проспали до 7 часов, а уж провалялись почти до 9 часов.

Утром, взглянув в зеркало, я обнаружил, что физиономия моя изрядно опухла — то ли надуло ветром, то ли много воды выпил накануне, а может быть, по какой-то еще не известной мне причине. Во всяком случае, чувствовал я себя пусть и опухшим, но отдохнувшим.

Уилл выполз из соседней комнаты, и примерно в 9 часов мы все встретились в нашей кухоньке и выпили кофе. Как и вчера, светило солнце, но ветер сегодня задувал уже посильнее — пронизывающий такой ветерок с северо-востока.

С утра незлобиво и неторопливо, как и подобает в выходной, мы занялись делами насущными, перебирали имущество. Я заменил верхний чехол от палатки, перевесил крючки, подклеил свои лыжи с помощью клейкой ленты. Носы моих лыж знаменитой марки «Фишер» — компании, которая была нашим неофициальным перевозчиком в Трансантарктической экспедиции, начали почему-то расслаиваться, хотя я не замечал, чтобы как-то особенно ожесточенно ковырял ими снежно-ледовую поверхность на нашем переходе в Арвиат. Нижняя поверхность лыж была поцарапана значительно — здесь в отличие от Антарктики все-таки иногда приходилось идти по камням, а это чувствительно даже для «Фишера».

В середине дня Джон и Уилл куда-то исчезли, и мы продолжили работать с Мицуриком.

Мицурик — человек интересный. По его словам, он фермер, и это неоднократно находило практическое подтверждение в нашей экспедиции. Некоторые его поступки и впрямь создавали впечатление, что он совсем недавно оторвался «от сохи». Своей непосредственностью и способностью порой неподдельно удивляться самым обычным вещам он производил впечатление взрослого ребенка. Практически всегда он со всем соглашался. Случалось — попросишь его о чем-либо, и он незамедлительно кивает головой в знак согласия сделать просимое немедленно и с удовольствием. Вскоре, однако, выясняется, что он и не думал приступать к исполнению обещанного, причем вовсе не оттого, что забыл или не захотел, — просто он изначально не понял, о чем его попросили, но посчитал невежливым переспросить и уж тем более отказаться. Словом, опять почти как у классика: «Вы не смотрите, что Мицурик все кивает — он соображает, но не все понимает, а что молчит, так все от уваженья и от отсутствия к английскому раденья…».

Делать было особенно нечего. Мы с Мицуриком поговорили о Японии, и я еще раз показал ему, как определять направление по карте. Пришла Линн и сообщала, что сейчас в помещении местной церкви не то собрание, не то встреча местных жителей, среди которых в основном старенькие бабульки-эскимоски — собираются попить чайку, поделиться новостями и просто посидеть. Линн нас туда пригласила, сказав, что если мы хотим сделать фотографии, то это самые подходящие место и время.

Только мы с Мицуриком собрались туда отправиться, как распахнулась дверь и ввалились совершенно счастливые Джон и Уилл с тюками покупок. Среди прочего был и мой спецзаказ — галеты и трубочный табак, о котором я все время говорил. Пришлось остаться выпить кофе и выкурить трубку.

Линн, тем не менее, настойчиво повторила свое приглашение, сказав: «Ребята, вас школьники уже ждут в школе, заодно и бабулек в церкви навестите». Отказывать нашей гостеприимной и сверхтерпеливой хозяйке было неудобно, да, впрочем, и нам самим хотелось посмотреть, как здесь живут.

В церкви действительно в кружок на корточках сидели сморщенные, обветренные бабульки, пили чай с какими-то замысловатыми печеньями. Они очень обрадовались нашему появлению. По всей видимости, мы пришли как раз вовремя — все темы на сегодня были исчерпаны. Мы прошли по кругу, пожимая всем руки, чтобы оказать уважение — таков обычай.

Сделав несколько фотографий, мы попросили Мицурика привести нашего самого представительного Горди. Правда, Линн нас предупредила — и это было для нас совершенно неожиданно, что эскимосы с опаской относятся к собакам, и это эскимосы, которые, как мне казалось, и «изобрели» ездовых собак! Как пояснила Линн, это связано с тем, что основным методом воспитания собак у эскимосов является кнут, и, естественно, собаки при полном отсутствии пряника иногда на это совершенно адекватно реагируют, поэтому определенная напряженность в их отношениях есть.

Я вспомнил, что когда мы вчера триумфально въехали в Арвиат на наших собаках и остановились у школы, дети, высыпавшие нам навстречу, первым делом спросили, кусаются ли наши собаки. Только затем ребята с опаской к ним подошли — и это, несмотря на то, что собаки для них должны быть совершенно привычными и близкими животными.

Сбегать за Горди Мицурик, как обычно, тут же согласился, сказав, что понял, куда надо вести собаку, после чего исчез, увы — надолго. Напрасно мы поджидали его у церкви — он не пришел. Мы отправились в школу, в глубине души надеясь, что он уже там.

В школе Мицурика тоже не было. Джон, высунув язык, носился по Арвиату в его поисках, а мы с Уиллом в это время начали беседу со школьниками.

Школа оказалась просто прекрасной для столь удаленного и изолированного места. Представьте, поголовно все ученики в белых, исключительно чистых носочках, в каждом классе компьютер, чистота необыкновенная. Я с грустью подумал о наших школах, расположенных в культурной столице России. Стала наших школ мечта былью Арвиата! «Нет, ребята, все не так, все не так, ребята!» — пропел я про себя, оглядываясь по сторонам с восхищением.

Обувь здесь снимается у самого порога, и далее все ходят без всяких тапок, просто в носках. Везде ковровые покрытия, и, в общем-то, очень тепло.

В большом зале со скамейками, расположенными амфитеатром, сидели ребятишки — человек, наверное, семьдесят, а может быть, даже сто. Мы с Уиллом находились в середине арены, в фокусе внимания. Уилл рассказывал о нашей экспедиции, а я поддакивал по мере необходимости. Опять никто вразумительно не ответил на вопрос, что такое Россия. Говорили что-то очень-очень неопределенное. Потом мы перешли к ответам на вопросы.

Внезапно из-за кулис появился Мицурик с Горди. Горди был встречен овациями. Он вообще любит позировать. Мы его брали в Лас-Вегас, и там он тоже с удовольствием ходил по кругу в центре внимания, поворачиваясь к непрерывно щелкающим фотокамерам то одним могучим боком, то другим. Здесь, в натопленном зале, ему было жарковато, и когда Мицурик его отпустил, он сразу же завалился на пол, где было прохладнее. Ребятишки, присмирев, спускались по одному, по двое, по трое погладить его, теребили старика, но Горди терпеливо сносил эту детскую экзекуцию.

Вернувшийся Джон весьма красноречиво посмотрел на отыскавшегося Мицурика, но не стал ему выговаривать, отложив воспитание нашего простодушного фермера на будущее.

Наконец вся наша команда была в сборе, и мы еще около часа беседовали с ребятами. Вопросы были самые разные: например, как мы в таких длительных экспедициях умудряемся избежать собачьего воспроизводства. Мы объяснили, что берем в основном кобелей. Был также задан вопрос о самых опасных моментах в экспедициях. Я рассказал о том, как дважды терялся в пургу, и, в свою очередь, спросил, были ли здесь в поселке подобные случаи. Оказалось, что таких случаев не было, и это меня, в общем-то, не очень удивило — эскимосы все-таки. Удивило меня другое: на мой вопрос о том, кто может кататься на лыжах, — странный вопрос для такого района — поднялись только две или три руки. По-моему, эти ребята еще в трехлетнем возрасте садятся на снегоход и больше ничего не признают. Во всяком случае на лыжах я здесь никого не видел.

Зато здесь очень много велосипедистов. Весьма странное впечатление производят люди, разъезжающие по снежным улицам на велосипедах самых ярких раскрасок. Одеты все самым разным образом, но поголовно во вполне современных комбинезонах и куртках. Несмотря на пронизывающий ветер и мороз минус 25 градусов, много ребятишек без головных уборов, к чему взрослые относятся совершенно спокойно. Чего здесь только ни увидишь — минитрактора, квадроциклы, снегоходы, но вот так, по-нашему, на саночках и лыжах, никого нет. Пришли другие времена и в этот далекий северный край.

Часто можно встретить на улицах молодых эскимосских мамаш с детьми, одетыми, на мой взгляд, более чем легкомысленно. Детей таскают в основном на спине или на маленьких саночках без всяких особых подстилок. В общем, свой достойный эскимосский стиль, конечно, присутствует.

Из признаков современной цивилизации бросались в глаза большие спутниковые телевизионные антенны практически у каждого дома.

Учителя в школе — белые в возрасте 35–45 лет, в основном женщины, но есть и несколько парней. Работают они по трехлетним контрактам. Было похоже, что у них нормальный контакт с учениками, возраст которых 8—12 лет.

Не отпуская Мицуру, чтобы он вновь не затерялся, мы вместе с собакой пошли навестить бабулек.

Горди, как обычно, оказался в центре внимания. Здесь же нам удалось договориться о том, куда поместить наши нарты, — им требовался небольшой ремонт в достаточно теплом помещении. Нам выделили небольшой гараж.

Я помог Уиллу вытащить его сани наверх, и он покатил по улице в гараж, а мы с Джоном воспользовались услугой двух миловидных эскимосок на тракторе: прицепив к нему наши сани, мы с гиканием пронеслись по улицам, где прохожие встречали нас приветственными жестами. Население здесь очень приветливое. Все здороваются, улыбаются издалека — атмосфера теплая, несмотря на низкую температуру и пронизывающий ветер. Такие радушие, открытость и гостеприимство вообще свойственны людям, проживающим в суровых северных условиях — они просто очень хорошо знают всему этому истинную цену. В этом смысле цивилизация, или, точнее, урбанизация и как следствие разобщение людей еще не коснулись, к счастью, этих мест. Здесь без спроса ходят в гости друг к другу, причем всегда с детьми, которых немало и которые все чрезвычайно симпатичные.

Вчера Джон, занимавшийся социологическим опросом местного населения в клубе по темам, его особенно интересовавшим, принес вечером такое известие: все девчонки в возрасте 12–17 лет здесь озабочены тем, чтобы иметь парня со стороны — не местного. С их точки зрения это, может быть, и правильно и было бы полезно для продолжения рода. Здесь очень тесное переплетение всех родов: практически все родственники, поэтому им может грозить вырождение.

Продолжая волновавшую его тему, Джон рассказал забавную историю, которая произошла с ним в Резольюте. На рыбалке он познакомился с каким-то эскимосом, и эскимос со свойственным этому народу гостеприимством предложил Джону и удочку, и дом, и свою половину. Джон, взглянув на обветренное, загрубевшее лицо эскимоса, тут же представил себе, как выглядит его жена, и отказался. Однако, увидев женщину, Джон пожалел о своем решении, потому что, по его словам, она была прекрасна. Изменил ли он в результате свое решение, мы так и не узнали.

Сегодня по случаю выходного дня ужин у нас особенный. Уилл с утра поставил готовиться знаменитый миннесотский дикий рис. От привычного домашнего риса этот отличался цветом и формой зерен — они были черно-белые, удлиненной формы. К вечеру томившийся в кастрюле дикарь обрел достойные размер и формы — разбух так, что даже приподнял крышку. Мицурик опять притащил собу — сушеные морские водоросли, и японо-американское меню стало достойным украшением вечера.

Завтра в Арвиат должна подойти экспедиция Лонни Дюпре, завершающая многомесячный маршрут на собаках через Северо-Западный проход. Наверное, мы завтра с ним встретимся, что тоже будет интересно.

Решили продлить выходной день и на завтра и лишь затем выйти в западном направлении. Погода нам пока благоприятствует.

За ужином произошел небольшой миролюбивый диспут между мною, Уиллом и Джоном о том, кто все-таки первым пришел на Северный полюс. Они уверены, что это был Пири. Прочитав совершенно замечательную книгу Кука «Мое обретение Полюса», я больше склонялся к тому, что Кук все-таки был первым в этом многолетнем споре.

Мои товарищи привели несколько фактов, свидетельствующих о том, что Кук достаточно часто давал неверную информацию. Так, он утверждал, что взошел на Мак-Кинли, прежде чем идти на Полюс. Фотография вершины, которую Кук представил в качестве доказательства восхождения, после детального анализа оказалась, по словам некоторых экспертов, фотографией места, не имеющего ничего общего с указанной вершиной. Кроме того, известно, что он воспользовался чужими результатами 25-летней работы в Центральной Америке над словарем местных наречий и опубликовал этот труд под своим именем, что характеризует его как человека, способного на достаточно низкий поступок.

Уилл, вообще, считает, что на Северном полюсе Кук не был и видел его лишь в своих мечтах. Может быть, они знают больше, и мне что-то не известно. Что касается Пири, то он всегда производил на меня впечатление человека, способного на обман. Современные исследователи этой проблемы склоняются к тому, что ни Пири, ни Кук на самом Полюсе ни в 1908, ни в 1909 году не были, но детальное рассмотрение доказательств этого факта явно выходит за рамки книги. Ясно одно, что ничего нельзя утверждать наверняка, не имея веских объективных доказательств.

Затем разговор свернул к более реальным темам, касающимся предстоящей в следующем году экспедиции. Планировали мы ее провести с марта по май, и Уилл надеется, что примут в ней участие шесть человек. Кроме меня и него, это, по-видимому, будут Мицурик, один эскимос, который участвовал в походе на Северный полюс вместе с Робертом Сваном, еще один парень из Дании и кто-то из Китая или из какой-нибудь другой страны. Вот такая команда должна собраться в следующем году.

Я все собирался поговорить с Уиллом насчет контракта, относительно следующей экспедиции, поскольку, конечно, мне участвовать на совершенно добровольных началах не годится, хотя бы потому, что покидаю дом надолго и надо что-то все же получать взамен.

Конечно, работа в таких экспедициях мне очень нравится и перспектива участвовать в них меня радует. Появляется возможность узнать много интересного, которая навряд ли появилась бы в другое время и в другом месте. Я надеюсь, что мы с Уиллом все-таки найдем правильное решение, хотя бы потому что это уже третья наша совместная экспедиция и, надеюсь, не последняя. Будем работать вместе — мы подходим друг другу.

16 апреля

В углу Гудзонова залива

В плену координат

Живет в снегах неторопливо

Поселок Арвиат.

Друг другу там не моют кости,

Не школят детвору,

И там всегда любые гости

Все время ко двору…

Мы все еще в Эскимо-Пойнт — он же Арвиат. Наш вчерашний праздничный ужин, когда мы с вожделением приручали дикий миннесотский рис, имел неожиданное и приятное продолжение: в гости к нам, а точнее, к себе — ведь именно она милостиво уступила нам свою квартиру — пришла Линн. Как я уже говорил, она работает в Арвиате по контракту вот уже восемь лет и занимается организацией культурного досуга местного эскимосского населения главным образом на базе здешней церкви. Получается у нее это неплохо. Местные детишки, во всяком случае, ее любят.

Отклонив дружное приглашение присоединиться к нашему праздничному столу, она пригласила нас… поиграть в теннис, причем не где-нибудь, а все в том же клубе при церкви, в котором мы сегодня уже приветствовали местных старейшин. Отказать Линн было совершенно невозможно, и мы в нарушение всех правил экспедиционного распорядка, предписывающих полный покой после сытного ужина, собрались быстренько и пошли — все, кроме Уилла. Хоть кто-то из нашей команды должен соблюдать правила!

Мы пошли и не пожалели об этом. Игра получилась азартной. Несмотря на то что давно не брал в руки теннисную ракетку, я занял почетное второе место в команде, пропустив вперед только Мицурика, который всех превзошел своими японской хваткой и занудностью, а также непробиваемой защитой. Он стоял, как стена: в него можно бить сколько угодно, но шарик неизменно отскакивал на твою сторону стола, не оставляя никаких шансов нападавшему.

В клубе, помимо нас, собралось много детишек, совсем маленьких девчоночек, которые с нами очень здорово играли — дети везде одинаковы. Клуб был украшен воздушными шарами, но благодаря усилиям дяди Джона и остальных не занятых в турнире огромных мощных мужиков эти шары разлетелись очень быстро к немалому огорчению маленьких эскимосок, которых надо было срочно успокаивать, носить на руках, катать на шее и так далее, и так далее. Потом в заключение все дружно поели поп-корна.

Местные ребята что повзрослее, сначала просто наблюдавшие со стороны за нашей игрой, решили померяться силами с залетными мастерами и подключились к игре. Один из них играл довольно здорово, и если бы ни вмешательство Линн, призвавшей игроков закончить встречу ввиду позднего времени, неизвестно сумел ли бы Мицурик удержать свое первенство.

Линн пришлось настойчиво, несколько раз повторить, что пора заканчивать и расходиться, потому что у них в Арвиате есть правило: если дети до 14 лет находятся на улице после 10 часов вечера, то их родителям светят некие штрафные санкции. У них, эскимосов, все здесь строго…

Вернулись домой около полуночи — день отдыха удался на славу. Уилл отдыхал, телевизор работал — шла очередная серия про устрашающие похождения Дракулы. Однако мы с Джонатаном быстренько, не досмотрев заключительный покус, завалились спать.

C утра было пасмурно, пошел снежок и казалось, что погода изменится, но этого, к счастью, не произошло, и к обеду небо вновь разъяснилось.

Уилл со свойственной ему непосредственностью бросил кусок туши оленя, который нам позавчера принесли эскимосы, в ванную, чтобы она оттаивала. Зрелище, конечно, не для слабонервных: в ванне кровь и огромная туша, и Уилл даже не удосужился повесить на дверях ванны предупреждающую табличку типа «Входа нет, под душем отмокает туша!». Оставалось только надеяться на то, что Линн не вернется из церкви раньше обычного и не убедится таким страшным образом в том, что поступила опрометчиво, уступив свою квартиру кровожадным путешественникам. Этой злополучной туше суждено было еще сыграть свою роль сегодня вечером, но об этом позже.

После завтрака мы отправились в гараж, где оттаивали наши сани, и последующие полдня провели за работой по ремонту саней. Ремонт этот оказался вполне под силу нашему международному коллективу. Было установлено следующее разделение труда: Уилл намечал отверстия, Мицура сверлил, а я закручивал болты. При этом я ухитрился сорвать головки у двух алюминиевых болтов не менее 12-го калибра, подтвердив тем самым свою репутацию «magic touch», завоеванную без особых с моей стороны усилий в предыдущих экспедициях. Мой очередной «подвиг» вызвал у Уилла только печальный вздох — он никак не мог предположить, что такие болты, тем более американские, можно так легко свернуть. Однако оказалось, что если русский постарается, то и это ему под силу.

После ремонта саней мы вновь отправились в школу на встречу с учениками младших классов. Здесь, в Арвиате, на тысячу человек населения имеются две школы: одна для детей среднего и старшего возраста на четыреста человек, другая для детей младшего возраста, поменьше, но тоже прекрасно оборудованная.

В школе мы увидели прекрасные классы, детишек в группах было всего по 5—10 человек, на вид все эскимосики. Все это нас удивляло и радовало. Однако мне показалось, что не все дети имеют здоровый вид: у многих были большие мешки под глазами, но, возможно, это просто такое строение глаз.

Классы в школе отлично оборудованы: компьютеры, много всяких приспособлений для занятий индивидуальным трудом. Рядом совершенно естественно располагается небольшой аккуратный туалет — все удобно, прекрасно и совершенно. Белые учителя с детьми достаточно серьезно занимаются. Везде по стенам самодельные рисунки, плакаты — чувствуется, что свобода творчества здесь полная.

Надо было видеть, в какой дикий восторг приходили ребята, когда мы вводили в каждый класс нашего Горди. Первая реакция у них — сбиться в кучу в дальнем углу, на всякий случай подальше от собаки. Потом один из смельчаков подходит и, поощряемый нами, гладит собаку, и тут же вся стая ребятишек срывается и наваливается на Горди, который только добродушно жмурится, щурится и подставляет свою много раз чесаную голову под детские любопытные руки. Во время такого истязания Горди вел себя очень достойно — махал хвостом и, несмотря на грозный вид, выказывал полное добродушие и удовольствие. Тем не менее одна маленькая девчоночка даже заплакала, испугавшись, скорее всего, его величины: ее голова оказалась ниже кончиков ушей Горди — настолько он могуч.

Посетив школу, вновь вернулись в гараж и на починенных санях покатили (точнее, потянули их) к месту постоянной дислокации. Там нас встречали гости — члены экспедиции Лонни Дюпре, завершившей в Черчилле маршрут от Аляски по Северо-Западному проходу. Вышли они в ноябре и находились в пути около шести месяцев. Передвигались на санях без лыж, которые, по их словам, оставили за ненадобностью в самом начале пути. Маршрут проходил через эскимосские поселки, где ребята могли отдохнуть и пополнить запасы.

Лонни рассказал, что благодаря удачному выбору направления движения — с запада на восток — они все время имели попутный ветер, что, конечно, очень и очень облегчало передвижение. Однако незадолго до окончание маршрута приключилась беда: во время особенно холодной ветреной ночи, когда они с упряжками вынуждены были заночевать на бесснежном льду, погибло сразу 15 собак! Собаки просто были не подготовлены к таким условиям. Когда нет снега, который зачастую служит отменным одеялом для ездовых собак, им становится очень трудно пережить ветер и холод.

Собак было очень жаль, но их не вернешь, а пресса, по словам Лонни, уже точила перья, чтобы заклеймить путешественников. Двум членам экспедиции пришлось сойти с дистанции, потому что не оказалось упряжки. Начинали маршрут вчетвером, а заканчивают его вдвоем. 24 апреля они должны вернуться в Черчилл и оттуда отправиться домой, в Миннесоту — Лонни оказался земляком Уилла. Чувствовалось, что молодые (а им было лет по тридцать) путешественники в этой непростой ситуации искали поддержкиу Уилла — признанного гуру в кругу путешественников на собачьих упряжках. Они выспрашивали, как лучше вести себя с прессой, как и где публиковать книги о путешествии и т. д.

Мы пригласили их на ужин, они притащили виски, а мы с Мицуриком сварили рису.

Уилл вечером перед уходом на связь — он где-то отыскал работающий телефон — попросил меня препарировать уже оттаявшую тушу. Необходимо было разрезать ее на мелкие куски и вновь заморозить, чтобы завтра взять с собой.

Вооружившись длинным ножом, я, как заправский мясник, начал отслаивать от туши куски мяса. Мицурик мне ассистировал, держа большой полиэтиленовый пакет. Кости и то мясо, что казалось нам подозрительным, шли собакам. В общем разделывал я эту тушу около часа под восторженные причитания Мицурика.

Наша прозекторская работа была прервана довольно неприятным и, прямо скажем, неожиданным событием. Будь мы поопытнее и проживи мы в этом доме дольше чем два дня, мы, наверное, сумели бы это событие предотвратить, но увы… Мы не придали никакого значения внезапно раздавшемуся сильному стуку в стену дома — постучали, постучали да и успокоились. Однако, что гораздо хуже, совершенно спокойными остались и мы, а ведь оказалось, что нас, дураков, этим стуком предупреждали…

Минут через пять после этого стука внезапно, казалось, разверзлись хляби небесные: со стены ванной комнаты хлынула потоком вода, с шумом наполняя помещение. Вода прибывала очень быстро, на пол налилось, наверное, сантиметров десять, пока я сообразил крикнуть Мицурику, выскочившему в коридор, чтобы он выбежал на улицу и прекратил это безобразие.

Через минуту в ванную заглянул какой-то испуганный старенький эскимос и сказал: «Я ведь вам стучал — хотел кого-нибудь вызвать. Похоже, что-то там у вас замерзло, перекрылось, но я до вас не достучался и решил подать воду». Короче говоря, поток был остановлен, и вода стала стекать в отверстие ванны. Как водится, в разгар нашего злополучия прибежала Линн и неожиданным образом завершила дело, сказав: «Вот, наконец-то, выпал случай помыть пол!». Удивительная женщина — ни слова упрека ни по поводу окровавленной ванной, ни по поводу потопа. Так просто и совсем буднично она сказала: «Бывало и хуже». Возникло ощущение, что и крови бывало побольше, и перелив случался посерьезней.

Несмотря ни на что, я все же разделал тушу и вынес все на балкон, а Мицурику отдал кости и оставшиеся куски мяса и велел отнести собакам. Однако понял Мицура, что надо делать, или нет мне было не ясно. Японский синдром прогрессировал — Мицура продолжал со всем, что ему говорилось, соглашаться, а делать все совершенно наоборот. Так, сегодня с утра мы с Уиллом и Джоном пошли звонить, договорившись встретиться в мастерской. Неожиданно для нас Мицура поплелся за нами. Уилл, не выдержав преследования, повернулся и долго изучающее смотрел на приближающегося Мицурика.

— Мицура, куда ты идешь? — спросил он.

— Иду за вами.

— Мы же договорились встретиться в мастерской!

— А-а-а, да-да-да, — сказал Мицура и пошел в мастерскую.

Джон, проводив взглядом удаляющуюся фигуру нашего загадочного друга, сказал мне печально: «Sometimes he looks mentally retired…», то есть немножко свихнувшийся. Действительно, иногда Мицурик кажется очень странным, но, возможно, это связано с плохим знанием языка.

Вопреки ожиданиям Мицурик к нашему приходу уже был в мастерской, причем не один. С ним был Лонни. Немного потолкавшись около саней, мы по предложению Мицурика — здесь он оказался куда проворнее нас — пошли в кафе. Еще одна приятная особенность Арвиата, которая отличает его от более крупных населенных пунктов на Большой земле: пирожных и кексов в кафе оказалось значительно больше, чем посетителей. Не избалованный, как видно, вниманием владелец этого заведения принял нас чрезвычайно радушно, и мы отдали должное всему богатому ассортименту. Кофе лилось рекой, пирожные таяли во рту, а не в руках.

Дома нас поджидали Джон с Уиллом, и мы, вполне удовлетворенные прошедшим днем, стали обсуждать планы на завтра.

Завтра собираемся выйти, пойдем на запад. Кое-какую информацию о районе, куда мы собирались, мы получили от местного охотника — молодого на вид парня (возраст эскимосов зачастую трудно определить по их внешнему виду), который помогал нам чинить сани. Он только что вернулся из тех краев с неплохой даже по здешним меркам добычей, уложив ни много ни мало семь волков. Работал он чрезвычайно сноровисто, завязывая многочисленные узлы на веревках, которые в конце концов связали наши сани в единое целое. Загорелое до черноты его лицо при этом не покидало выражение явного удовольствия. Мы просто любовались его работой.

Сделали три дополнительных рейки у стойки нарт, чтобы можно было держаться и скользить на лыжах всем. Не знаю, будут ли использовать лыжи мои товарищи по команде, посмотрим завтра. В общем, все было готово к завтрашнему выступлению, и оставалось только подшить собачьи постромки. Это надо было сделать еще три дня назад, но никто так за это и не взялся и, наверное, уже не возьмется.

В который раз объяснил Джону, что надо говорить «спасибо», а не «спасиба», потому что «спасибо» — это действительно «спасибо».

17 апреля

С погодой — полный непротык,

Куда идем — не знаем сами.

Собаки, вывалив язык,

Послушно следуют за нами.

Здесь путеводней нет звезды

Чем эскимосские следы…

Мы снова в пути. Ветерок достаточно умеренный, но в отношении видимости — полная безнадежность. Снежок, температура примерно градусов двадцать.

Сегодня мы покинули гостеприимный Арвиат, распростились с ребятами. Кроме Лонни и Малколма, которым вскоре предстояло возвращение в Черчилл, провожать нас вышла целая толпа местных ребятишек. Естественно, пока мы собирались, собаки неистовствовали и рвались в бой. Им в отличие от нас отдых был, скорее, в нагрузку — так уж устроены ездовые собаки, приученные с самого малого возраста тянуть лямку час за часом, день за днем, а иногда и месяц за месяцем.

Чтобы облегчить продвижение в нужном нам направлении, надо было отыскать накатанную местными охотниками тропу. В том, что она существует, не было никаких сомнений, ибо именно в направлении на запад от поселка раскинулась бескрайняя лесотундра, все еще изобиловавшая дичью. Несмотря на уверения местных охотников, что найти этот след совсем просто, мы нашли его не сразу, и это было не удивительно, учитывая исключительно плохую видимость и полное отсутствие тени и контраста. Вскоре, правда, мы его опять потеряли. Наши блуждания в это утро продолжались достаточно долго.

Я шел все время впереди. Снег очень рыхлый, проваливается даже под лыжами, а там, где кустарник, была просто хрупкая корочка наста и под ним — пустота. Идти было достаточно трудно, и двигались мы медленно, но, что называется, уверенно, а уж собаки наши были, как обычно, на высоте.

В конце концов, уже во второй половине дня, я все-таки вышел на след около старой полуразрушенной иглу и уверенно взял его. При этом, правда, мне пришлось значительно отклониться к северо-западу и даже к северу. След повел нас точно на запад, но метров через сто я его благополучно потерял.

Сегодня очень плох Рекс. Скорее всего, что-то случилось с желудком — он и в Арвиате два дня чувствовал себя неважно: его периодически рвало и он отказывался от еды. Сегодня в упряжке он выступал, скорее, в роли влекомого, чем влекущего, практически не натягивал постромок, еле-еле успевая за остальными собаками. Рвота продолжалась, и, в конце концов, нам пришлось уложить его на нарты Уилла.

Мы не представляли, что с ним делать — казалось, судьба его висит на волоске. Чертовски было жаль его, ведь мы прошли с ним вместе всю Антарктиду, где он показал себя настоящим бойцом. Да и молод он еще — всего четыре года, самый расцвет для ездовой собаки. Нам оставалось только ждать и надеяться, что, может быть, все обойдется.

Потеряв след в очередной раз, я плюнул и пошел на запад по снежному бездорожью. Через некоторое время навстречу мне попался снегоход с санями. Он подрулил ко мне и остановился. На снегоходе сидел эскимос — старенький, но плечистый и уверенный с виду, беззубый, конечно, со сморщенным лицом. За стариком на санях лежало что-то загадочное — очевидно, туша какого-то убитого животного.

«Where are you going?» — спросил меня эскимос. Собак еще видно не было, и ему показалось, наверное, странным увидеть в этих безлюдных краях одинокого лыжника, идущего к тому же в совершенно неверном направлении — в противоположную от поселка сторону. Я ответил: «We are going to the west, where is the track up here?» Его ответ меня немало порадовал: «You are right on that track — just simply follow my route and everything will be well!». Я поклонился этому удивительному следопыту в пояс и пришпорил лыжи, теперь уже более уверенно, так как след эскимосских саней был прекрасно различим на снегу.

Дальше мы без труда нашли дорогу. Благодаря этому дедку мы не сбились с пути и продолжили путешествие в нужном для нас направлении.

Движение по трассе сегодня было очень оживленным. Только мы выехали, как увидели сразу четыре упряжки, которые шли впереди нас. Потом нас несколько раз обгоняли снегоходы, мчащиеся в сторону Арвиата и обратно. При таком обилии самых разнообразных следов, ведущих в разных направлениях, было не удивительно, что до конца дня мы еще несколько раз теряли нужный нам след и вновь его находили.

К вечеру, в очередной раз отыскав след, мы разбили лагерь прямо на нем. На ужин я изготовил жареную оленину. Выяснилось, причем самым наглядным образом, что олень этот пал не своей смертью, а был застрелен — Джон чуть было ни сломал зуб о кусочек свинца, оказавшийся расплющенной пулей, который он демонстративно извлек изо рта. Хорошо еще, что зубы не пострадали.

Эта интересная находка подтвердила, что мясо это можно есть без опасения — олень помер не от дурной болезни. Вчера, когда я разделывал тушу в ванной, этого нельзя было утверждать наверняка, и потому я про себя решил, что буду прожаривать мясо основательно, дабы избежать осложнений. После «детективной» находки Джона можно было немного снизить требования к термической обработке мяса.

Прошли мы сегодня достаточно точно, по карте, на запад километров тридцать, несмотря на то что вышли в 11 часов и много блуждали. Сейчас координаты наши: 61°7′ 30'' с. ш., 94°36′ з. д.

Буквально через 10 минут после того, как я заполз в палатку, к нам неожиданно явился Уилл и без всяких объяснений начал деловито раскапывать наше продовольствие. Так же молча он и ушел, захватив с собой четыре куска сыра, которые не далее как вчера пожертвовал для нашей общей вечеринки. Это напомнило мне известный анекдот времен вьетнамской войны: для выполнения боевого задания бойцу выдавалась граната, которую он по возвращении обязан был вернуть. Так и у нас: полюбовались сыром, входившим, как мы успели заметить, в первую пятерку излюбленных продуктов Уилла, и хватит — сыр должен знать свое место в экспедиции, а этим местом, как нетрудно догадаться, была походная сумка Уилла. Ничего не пропадает бесследно. Все уходит, и все остается на своих местах.

В качестве гарнира у нас была растворимая фасоль, очень напоминавшая мне мое излюбленное грузинское лобио, которое так вкусно готовила мама, когда мы жили в Грузии. День прибавился и довольно заметно — вот уже 9 часов вечера, и все равно светло, без свечей сидим. Все нормально, полегче стало и не так холодно.

Купили в Арвиате галет — теперь, под хруст галет, жить стало веселее. На запад мы собираемся пройти около 150 миль (примерно 240 км) до какого-то озера загадочного, потом оттуда повернем на юг, на Черчилл, если погода будет благоприятствовать.

Связь сегодня была не очень удачной. Марвин пытался что-то сообщить нам, перекрикивая помехи, мы отзывались. Кое-что удалось передать, но не очень много, потому что голод брал свое, и мы хотели быстренько развязаться с этой связью, как всегда.

18 апреля

Апрельским скованы морозом

И тундра, и хрустящий наст.

Здесь зябко даже эскимосам,

Не говоря уже про нас…

Вечер. Еще светло. Вот что значит настоящий спальный мешок (в Арвиате я заменил свой мешок, в котором здорово мерз, пока мы шли по берегу Гудзонова залива): спал как у царя за пазухой: спокойно, в одной смене белья. Когда я бился о стенки мешка, то ощущал, какие они теплые, а вот предыдущий мешок промерзал насквозь.

Вчера был туман, плохая видимость, но относительно тепло — минус 22 градуса и слабый ветерок, а сегодня все разъяснилось. Ночью ветер усилился и изрядно потрепал нашу палатку.

Выспался прекрасно, даже встал раньше, подняв ложную тревогу — вытащил Джона из мешка, заявив, что сейчас уже четверть седьмого. На самом деле было без четверти шесть. Тем не менее мы выползли.

Утро встретило нас ясной погодой с поземком и температурой минус 30 градусов. Ветер был все тот же — от севера, северо-востока — и при нашем шествии на запад он будет дуть как раз в правую щеку, что очень неприятно, можно даже сказать, противно. Вообще, боковой ветер более опасен в смысле обморожения, чем даже лобовой. При встречном ветре и правильном капюшоне выдыхаемый теплый воздух отбрасывается к лицу и создает определенный микроклимат, препятствуя обморожению. При боковом ветре этот воздух нещадно сдувается и уносится вместе со своим теплом в бескрайние просторы Арктики, оставляя кожу лица и его выдающиеся части, как то нос и щеки, совершенно беззащитными со всеми «вымерзающими» отсюда последствиями.

Утро разворачивалось хорошо: после хорошего сна хороший снежный душ. Джон выполз из мешка на полчаса позже и от душа отказался — все нежился.

Я решил после долгого перерыва снова сварить эту несчастную овсянку, от которой, признаться, уже давно отвык. Тем не менее время было, и я поставил ее вариться. Однако, опять не рассчитав количество, я сварил столько, что, съев по миске, мы оставили еще полкастрюли.

Чтобы добру не пропадать, точнее, чтобы от него избавиться, я решил отнести кашу Рексу, который все никак не мог придти в себя и не ел предлагаемый ему обычный корм. Я надеялся, что от овсянки, которую он обожал, он не сможет отказаться, и это пойдет ему на пользу. Я оттащил кашу к палатке Уилла, где, свернувшись клубочком, лежал Рекс, и поставил перед его заснеженной мордой миску с дымящейся овсянкой. Он к моей радости живо на это среагировал и начал ее есть довольно энергично. Я порадовался и сообщил об этом Уиллу. Реакция Уилла делала ему честь — он моментально просунул остатки своей недоеденной овсянки мне в окно, сказав, чтобы я все отдал Рексу, что я и сделал. Ждать, пока Рекс разберется со всем этим количеством овсянки, мне не хотелось — я изрядно подмерз и поспешил ретироваться в палатку.

Выйдя, мы пошли по следу. Ветер тревожил правую щеку. Я не надел парку, потому что рассчитывал идти на лыжах, и шел в одной легкой куртке. Вообще, все было теплым за исключением лица и вечно обледеневающих бороды и усов — они практически закрыли всю нижнюю половину лица. Я понял, почему у эскимосов генетически выродилась вся эта растительность на лице — она никак им не помогает, только доставляет хлопоты.

Примерно часов до десяти я шел впереди, потом Джон меня догнал, и пришлось идти вместе, что мне не очень нравилось, потому что страдала моя левая рука, которой я держался за стойку нарт. Местность была пересеченная, с большими надувами рыхлого снега высотой до 70 сантиметров. Лыжи в этом рыхлом снегу, понятно, тормозили, а собаки шли ходко, и нарты тем временем увлекали меня вперед. От этого моя левая рука вытягивалась по направлению движения, то есть на запад, буквально на глазах и в считанное время стала превосходить по длине правую руку в два с половиной раза.

Я все время пытался оторваться от нарт и выскочить вперед, на свою привычную позицию. Наконец мне это удалось, правда, ненадолго, и я вновь постепенно скатился назад, на этот раз к нартам Уилла.

Обед протекал по антарктическому сценарию, в котором роль рук не была прописана четко — иными словами, совершенно не хотелось вытаскивать руки из рукавиц — так было холодно.

Только мы приступили к так называемому ланчу, как на трассе показались два снегохода с санями. Эскимосы — один постарше, другой помоложе — остановились рядом с нами и выскочили нас поприветствовать. Младший был одет в традиционную парку из нерпы и штаны. «Hi, how are you doing?» — произнес он. Посмотрев на мою заиндевевшую бороду, он, не дождавшись очевидного ответа, произнес сакраментальную, во всяком случае из уст эскимоса, фразу: «It is cold out here!» Услышать эту фразу из уст эскимоса показалась мне очень забавным. «Холодновато чего-то!» — именно эта фраза, сказанная местным, привычным к холоду эскимосом, сыграла ключевую роль в судьбе нашей экспедиции. Действительно, подумали мы, очень холодно, не повернуть ли нам на юг уже сейчас, не дожидаясь встречи с неизвестным озером, не сулившей, по всей видимости, ничего хорошего…

По всем статьям забавная встреча, особенно если взглянуть на нее со стороны. Представьте, белые люди, придумавшие снегоход, идут на собаках, а эскимосские люди, придумавшие ездовых собак, идут на снегоходах. Преимущество было на их стороне — они нас, естественно, обошли и со свистом унеслись в заснеженную даль.

У них на лице не было никаких масок, а только небольшие очки. При этом не было заметно следов обморожения. Все наши за исключением меня в отличие от них были закутаны в черные маски. Я покамест обходился без нее, зато борода была вся обвешана сосульками.

Рекс продолжает ехать на нартах Уилла, по обыкновению самых разгруженных. Тем не менее собаки Уилла шли заметно медленнее наших.

После обеда я шел полчасика впереди, чтобы разогреться, а потом уступил место Джону. На этот раз, памятуя о руке своей, я не стал цепляться к нартам Джона и откатился постепенно на заднюю позицию, к Мицурику. Мы с Мицуриком некоторое время шли вместе, потому что дальше мне откатываться было уже некуда, а отставать неохота.

Пересекли следы медведя. Помимо этого свидетельства населенности края, было множество других, таких как торчащие из-под снега в изобилии вдоль всей трассы оленьи рога. Вообще, трасса ориентирована, видимо, на более теплую погоду, на лето, и проходит по буграм. На буграх свистит ветер, и уже проступают лишайники, мхи и булыжники. Трасса здесь накатанная, хорошая. Только в низинах она переметена сугробами. Пересекли несколько озер.

Уже примерно часа в четыре — начале пятого подъехали к домику. Домик с сараем, с антеннами радиомачт производил впечатление хорошо обустроенной зимовки, однако, по всей видимости, заброшенной. Никого там не было. Мы обошли его стороной, и потом я не без труда нашел след. Прошли настоящее кладбище оленьих рогов. Очевидно, здесь разделывают оленей. Торчащие из-под снега рога представляли опасность для наших собак, и потому я обошел это место стороной, что на этот раз не помешало мне потом быстро выйти на след.

Спустя некоторое время впереди я увидел палатку. Два отделившихся от нее снегохода, сверкая фарами, понеслись ко мне. Оказалось, что это тот самый парень, который нам помогал чинить нарты в Арвиате. С ним был его товарищ с дочкой. Дочке, наверное, лет десять — двенадцать, такая маленькая толстуха-эскимоска, лицо открытое совершенно, смотрит с ужасом на мою заросшую инеем бороду. Первое, о чем спросил меня молодой эскимос, не хочу ли я пить. Думаю, вопрос этот был бы более уместен в Сахаре, чем здесь. Пить я не хотел, но мне хотелось зайти к ним в палатку. Увы, времени для этого у нас не было, поэтому, осведомившись, правильно ли идем, мы продолжили маршрут.

Правда, след я тут же, естественно, потерял. И шел дальше на запад уже просто по солнцу, которое светило, слава Богу, в лицо и немного скрашивало это однообразие. Ветер надоел — дует постоянно и очень интенсивно.

В 6 часов остановились лагерем в небольшом распадке на берегу озера. Во время установки лагеря у Уилла и Мицурика сломалась трубка от палатки, и они пришли к нам за запасными, которые у нас имелись. Быстренько организовав лагерь, мы занырнули в палатки.

Связь сегодня была великолепная. GPS показал наши координаты: 61°10′ с. ш., 95°25′ з. д., то есть мы немного продвинулись на север, но в основном держали западное направление.

Этот день путешествия против ветра несколько поколебал уверенность Уилла в завтрашнем дне, и он заявился к нам уже после связи и сообщил, что мы пойдем немножко к юго-западу, к другому озеру, которое ближе и кажется доступнее. Это заявление было полностью в его духе: то, что нам так вот весь день пришлось пройти, проехать против ветра да еще при таком пронизывающем холоде, привело к смене ранее утвержденного плана.

Однако это не сильно расстроило наши планы. Завтра изменим курс, с тем чтобы по системе озер и протоков спуститься к реке Карибу и по ней выйти в океан и потом вернуться уже испытанной дорогой.

Сегодня я сварил усиленный ужин — лапшу с мясом, а на второе просто мясо плюс сыр. После такого сытного ужина мы с Джоном сошлись на мысли о том, что самый приятный момент в экспедиции наступает, конечно, когда вползаешь в палатку перед ужином, когда пьешь кофе, расслабляешься в предвкушении ужина. А потом уже наступает благодать.

Можно об этом смело говорить всем, кто будет интересоваться и спрашивать: «Что самое лучшее в путешествии?». Ответ прост и верен: не идти, конечно, против ветра девять часов, а забраться в палатку, запустить примус и… закусить!!!

19 апреля

Не искушать судьбу напрасно

Нам опыт жизненный велит.

Идем на юг, там так прекрасно,

Пусть милый Север нас простит.

Начало сегодняшнего дня было очень хорошим. Ветерок, поначалу вполне ощутимый, пока мы собирали лагерь, стал стихать. Температура минус 24 градуса, солнышко светит, и все вокруг достаточно красиво. Мы двигались в направлении 240 градусов — это на юго-запад, поэтому ветер был в правую щеку и даже немножко за ухо задувал.

Сегодня я надел на голову черную повязку, с тем чтобы предотвратить поддувание под очки, которое досаждало мне вчера, и определенное обмерзание. Однако уже через час после старта пришлось с этой повязкой расстаться, потому что стало жарко.

Местность трудная пошла: увалы, перевалы и снег очень глубокий — иногда даже на лыжах проваливаешься по колено. Однако держать направление мне удавалось достаточно хорошо. Собачки шли с остановками, потому что периодически достигали меня. Тундра сегодня выглядела как-то уныло и однообразно. Лишь один раз я пересек несколько следов, а так от края до края все холмы, холмы и белое-белое безмолвие — точно как в Антарктиде.

Правда, перед самым обедом пришлось пересечь реку. Поднявшись на очередной из бесконечного ряда холм и, как всегда, ожидая чего-то нового по ту сторону, я был наконец-то вознагражден. Столь величественная картина открылась впервые: пойма реки с обрывистыми берегами, голубой лед внизу просвечивает, и при этом мне было совершенно неочевидно, где следует спускаться.

Тем не менее я отыскал это место, и мы все удачно спустились вместе с упряжками. А потом пришлось подниматься на другой пологий берег. Я пошел зигзагом, но собаки этот мой зигзаг решили спрямить и атаковали склон что называется в лоб. Просто удивительно, как они в такую гору тащат такой груз практически без понуканий. Только и оставалось, что в очередной раз ими восхищаться — мощные собаки, здоровяки.

После ланча на верхушке горы дела пошли медленнее, прежде всего, потому что не было ориентиров. Компас вел себя совершенно неадекватно, и я на карте сегодня прочел примечание, что в этой местности компас может обманывать. На языке карты это звучало: «In this area the compass may be incorrect…». Что эта фраза означала для нас, мы в полной мере ощутили, когда вечером подытоживали результат сегодняшнего перехода. Оказалось, что мы вышли в точку 60°57′ с. ш., 95°57′ з. д., находившуюся чуть южнее того места, которое лежало на линии, соединявшей нас с прежней позицией и с тем озером, куда мы стремились. Однако это не страшно — при наших темпах перемещения подобные ошибки легко корректируются.

Дошли до первых, чахлых деревьев. Елочки здешние очень интересно растут — такими островками, чуть торчащими из-под снега. Видел зайца, кувыркавшегося в снегу.

В общем прошли порядка 36–37 километров. При такой поверхности и моей скорости это очень даже неплохо. Однако к концу дня я совсем вымотался — в конце перехода ноги подгибались.

Установили лагерь в середине какого-то озера. Тишь, благодать, ветра нет. Солнце садится красное. Я принял снежный душ, потому что вспотел сегодня за день, и такая усталость навалилась, что решил немножечко отдохнуть.

Джон попытался зажечь свечу, но у него ничего не получилось. То, что он по этому поводу сказал, звучало примерно как «Fucking candle!», что в переводе на русский язык, по-видимому, означало «нехорошая свеча». Джон предпринял еще несколько попыток, но зажечь свечу так и не удалось. Это становилось интересным! Неужели на этом свете есть что-то, в чем Джон не является экспертом? Хотя, скорее, следует допустить менее невозможное: по-видимому, в нашей палатке совсем нет кислорода! К счастью, Джон, затратив с четверть коробка спичек, восстановил свою репутацию — свеча, наконец, зажглась! Ура!

Блаженствуя в палатке, мы, лежа на мешках, доели вчерашнюю лапшу, потом приготовили еще лобио. Я поджарил себе немножко мяса, а Джон, этот несгибаемый Джон, неизвестно откуда черпающий свою энергию, от мяса отказался.

Сегодня во время обеденной остановки, когда мы по обыкновению сидели на снегу, прислонившись спинами к нартам, и, растягивая удовольствие, грызли орешки с шоколадом, запивая чаем из термосов, Рекс подошел поближе и естественно получил от меня кусочек нашего пеммикана. Этому, в общем-то, ординарному событию предшествовала короткая походная драма…

Я заметил, что Рекс что-то жует — оказалось, веревку, которая стоит 5 долларов за фут. Уилл, будучи материально ответственным лицом в нашей экспедиции, не мог этого перенести. Моментально подскочив к преступнику, он огрел его лыжной палкой, а через три секунды после этого я дал Рексу пеммикан. Тот, судя по его морде, некоторое время пребывал в полной растерянности, не зная, как оценить эту ситуацию и, главное, какие сделать для себя практические выводы в дальнейшем, а именно, как строить свое собачье поведение в понимании неизбежности по Достоевскому связки «Преступление и наказание» или все-таки, надеясь на неопубликованное, но заманчивое «Преступление и поощрение»…

Джон хотел отрастить бороду, такую как у меня, но потом передумал. Заявив сегодня, что борода ему надоела, он побрился в той же миске, в которой мы обычно готовим завтрак. Однако здесь, в Арктике, это совершенно не страшно: овсянку, как известно, мылом не испортишь.

Чай закипел, все нормально работает — благодать! Жаль только, что вставать завтра рано придется.

Радиосвязь не удалась. Далекий Марв что-то непонятно кричал сквозь сиплый эфир — он так и не понял, куда мы собираемся переходить и зачем. После недолгой, но энергичной борьбы за прохождение радиоволн мы отключили Марва и принялись за ужин, решив, что лучше поесть нормально, чем упражняться в этой эфирной борьбе.

Вроде, все идет нормально, и я думаю, что завтра мы дойдем до озера, а потом уж придется менять курс и идти на юг, на Черчилл, петлять по речкам — чувствую, что там мы еще намотаемся.

Уилл сегодня после остановки подскочил к нашим нартам и потребовал свою долю карибу — пришлось дать, жалко старика. Попытался сторговаться с ним этой проклятой овсянкой, но не выманишь из него ничего. Я ему говорю: «Давай рис взамен овсянки, потому что овсянки у нас скопилось до черта, мы ее не едим практически», но он отказался, подлец. Ну, ничего страшного.

Благодать Божья, 19 апреля проходит, завтра 20-е. Когда выпадают такие минуты расслабления, я раз за разом возвращаюсь к мысли о необходимости поговорить с Уиллом о заключении какого-то контракта, связанного с моим участием в этих тренировочных экспедициях да и в главной тоже. С одной стороны, здесь все здорово, мне это очень интересно, я о такой жизни все время и мечтал, а с другой стороны, я понимаю, что для меня, человека семейного и, естественно, стремящегося к лучшей жизни, было бы непозволительной роскошью вот так просто тешить себя, путешествуя в разные стороны и при этом уезжая из дома довольно надолго. Мне представлялось вполне законным и естественным получать за свое участие какие-то деньги, тем более что я в отличие от Уилла не мог рассчитывать на то, что смогу получить их в качестве гонораров от лекций, публикаций и интервью, освещающих эти экспедиции, особенно в нашей стране, где подобная деятельность, хотя и приветствуется, но поощряется только морально. Путешествовать же исключительно ради собственного удовольствия представлялось мне непозволительной роскошью.

Тем не менее я всячески откладывал эти разговоры с Уиллом — все казалось, что момент неподходящий, да и тема мне вообще-то не нравилась. Кроме того, я примерно знал его ответ, который уже однажды слышал во время первых тренировок (точнее, работ без найма по строительству уилловского замка в Миннесоте в феврале 1988 года, когда мы готовились к экспедиции Трансантарктика). Этот ответ, скорее, представлял собой вопрос и в переводе на русский звучал как: «А зачем, собственно, орлам деньги?». Тем не менее, особенно после трудных переходов, когда мне выпадала большая часть работы по поискам пути и прокладыванию лыжни, я чувствовал, что разговора этого не избежать.

20 апреля

Как пагубна порой привычка,

Беспечность — следствие ее.

У всех у нас с лихвой обычно

Надежд на то, что пронесет.

Продолжаем наше путешествие. Сегодня, мягко говоря, день рождения… Гитлера. Навряд ли бы кто-то из нас об этом вспомнил — этот день не отмечен красной краской в календаре у меня на Родине, да и здесь он, собственно, никогда не приравнивался ко Дню Благодарения. Однако события прошедшей ночи заставили всех нас вспомнить кровавого Адольфа сегодняшним утром.

Ночью отвязался Тэкс — одна из наших замечательных собак, не отличавшаяся, впрочем, особенным трудолюбием. Мы, лежа в мешках, не придали этому значения, потому что он все время отвязывался — одним словом, отвязанная была собака. Тень Тэкса периодически появлялась на стенке палатки, он рыл снег, ворчал, всячески пытаясь лишить нас заслуженного отдыха. То, что он совсем не старался скрыть факт своей незаконно обретенной свободы, впоследствии сыграло свою роль при вынесении ему приговора за содеянное, так как указывало на отсутствие изначально в его действиях преступного умысла, тем более что мы поленились вылезти из палатки и привязать бродягу, и это привело, в конце концов, к маленькой трагедии. Тэкс не только вскрыл наш любимый мешок — даже не мешок, а сумку с молнией, которая не открывается никак, но и полностью уничтожил наши запасы продовольствия с мясом.

Теперь у нас не оставалось мяса за исключением того, что было в палатке. Не то что бы мы удивились, но были неприятно поражены этим открытием. А прояснилось это так. Утром, когда мы выходим для отправления известных надобностей, Тэкс, если отвязался, считал своим святым долгом помочь нам в этой не всегда приятной процедуре, выступая в роли чистильщика. На этот же раз он отнесся к нашим деяниям совершенно равнодушно, и сразу закралось подозрение, что он сыт. Действительно, живот нашего «героя» чуть ли не по земле волочился. Но почему же он сыт? Печальный для нас ответ был получен очень скоро: он сожрал все мясо, зараза такая!

Вот так я теперь и называю его: Гитлер. Потому что он поступил по отношению к нам, как Гитлер в свое время поступил по отношению к большинству людей. Хотя, конечно, не то что бы он поставил нас на грань голодного существования — у нас был сыр и некоторые другие продукты, да и, в общем-то, дней мало осталось. Просто было обидно, тем более что в связи с этим происшествием возникла другая проблема.

После такого начала дня я в сердцах швырнул кол от палатки в снег, который оказался настолько глубоким, что пришлось потом минут пять копать, чтобы этот кол найти. «Не делай ничего в сердцах, — твердил я себе, неистово размахивая лопатой и углубляясь в снег в поисках злосчастного колышка, — потому что потеряешь больше, чем найдешь!».

После такого переполненного эмоциями утра двинулись далее. На этот раз я опять взял немного к западу и, как выяснилось потом, напрасно. День разгорался медленно и очень многозначительно, потому что солнце сияло, ветер стих и стало даже жарко. К обеду погода установилась, вообще, летняя — около минус 8 градусов, и я разоблачился совершенно.

А дальше все пошло почти, как у Высоцкого: «А пока я прохлаждался, пал туман, и оказался в гиблом месте я». Тумана правда не было, но место, куда мы пришли, казалось действительно гиблым: страна каких-то бесчисленных булыжников и моренных наносов, ни входа, ни выхода. Пришлось определять координаты по GPS, чтобы разобраться, где мы находимся, потому что по исчислению мы должны были выйти в то место, где нужно было поворачивать на юг, но оказалось, что мы еще до него не дотянули.

Пришлось подкорректировать курс и после обеда пройти еще 10 километров до того места, где нужно было повернуть. Двинулись дальше, пересекли речушку, вскрывшуюся от льда, в которой можно было бы половить рыбу. Уже попадались деревья по пояс высотой — признаки приближения к более оживленной местности. Видели многочисленные следы лисиц и несколько следов карибу, которые разрывали снег в поисках мха.

Дойдя до нужного места и определив наше положение, мы опять повернули и наконец оказались примерно на линии, на которой и нужно было находиться. Завтра я пойду строго на юг.

Мы раскинули палатки на озере. Было тихо и спокойно, однако позже с юго-запада натянуло облачность, заслонившую вскоре весь небосклон. Природа, казалось, замерла в напряженном ожидании какой-то перемены.

Сегодня, когда мы ставили палатку, опять возник вопрос о том, как ориентировать антенну, чтобы она была направлена на Черчилл. Однако, несмотря на мои разъяснительные беседы, для Джона все еще оставалось загадкой, как ставить эту антенну злополучную. Здесь трудно объяснить, что и как происходит. Я был уверен, что выдерживать направление с точностью более пяти градусов не имеет никакого смысла. Направление определили примерно, тем не менее сеанс связи состоялся и слышимость была нормальной. Мы даже получили ответ на шахматный ход в игре, которую вели по радио с одной из школ Миннесоты, где преподавал Марв. Детишки играли примерно на том же уровне, что и мы, где-то ниже 18-го разряда, так что игра обещала быть затяжной и интересной.

Отведали риса, его даже еще немного осталось, а вот мясо давал экономнее. В нашей палатке завязалась небольшая дискуссия. Джон прочитал в журнале о каком-то пешем переходе через Элсмир. Выяснилось, что средняя скорость в этом переходе была четыре километра в день, и Джон этому очень удивился. Я возразил, что по сравнению с путешествием на собаках это намного труднее, ну и, конечно, мой оппонент тут же заявил, что он тоже не лыком шит, много раз путешествовал и что почем знает. Кто бы сомневался!

В общем-то, выяснилось, что, помимо различий в оценке физической формы этих далеких и не известных нам путешественников с Элсмира, мы с Джоном также по-разному относимся к своей собственной экспедиции. Если я, как уже говорил, путешествовать сейчас только ради собственного удовольствия позволить себе по известным причинам не могу, то мои товарищи по команде, и в частности Джон, получающий, к слову, заработную плату у Уилла, могут. С их точки зрения это правильно, они позволяют себе это делать и пусть себе на здоровье делают — это нормально.

Просто я знал, что стиль жизни у нас и у них немножко разный, и даже не немножко, а довольно существенно. Жизнь диктует свои правила поведения, и поэтому наши подходы ко многому очень различаются.

Сейчас уже начало десятого, тем не менее в палатке светло, печка урчит, а завтра 21 апреля. Пойду я завтра строго на юг, потому что стрелка компаса здесь все-таки отклоняется. Даже по карте примечаешь, что компас магнитный в этой области может врать — наверное, из-за залежей здесь железистых руд или чего-нибудь в этом роде. Здесь везде, а уж в тех местах, где булыжники, особенно, стрелка показывает все что угодно, только не то направление, которое показывать должна. А если солнца нет, то становится, вообще, проблематично ориентироваться.

Надеюсь, что завтра солнце выглянет, хотя идти на юг при этом будет, естественно, труднее, потому что моя собственная тень, которая служит лучше, чем стрелка компаса, при ориентировании по солнцу, будет располагаться в заднем секторе. Ну, ничего. Думаю, здесь мы не потеряемся, тем более что у нас есть два GPS, и мы каждый раз можем скорректировать свое положение.

Сегодня наши координаты были 60°47′ с. ш., 96°28′ з. д., т. е. мы сместились по прямой примерно на 30 километров, хотя с учетом поворотов прошли все-таки километров тридцать пять. Сегодня было полегче. Солнце припекало, ветра не было, и часть поверхности все-таки была потверже, особенно здесь, на озере, так что я не так устал, как вчера.

Сочинил небольшую поэму для школьников, называется она «Представление команды» и с моей точки зрения является вершиной моего сочинительства на английском языке.

Hi, kids! Let’s start with Introduction

Of our International team?

We are doing well an crazy action

Against the cold and strong head wind.

Is number one of course Will Steger —

Well known explorer in the world?

His carrier started on the river,

When he was fifteen years old.

He traveled down Mississippi,

He went from Andes to Yellow Knife,

He looks sometimes almost as hippy,

But he is happy with his Life.

He wrote three bestsellers already

About North and South Poles.

His heart and soul are always ready

To follow his the greatest goal.

Protect the Earth against pollutions,

Protect the Earth against the war —

Be sure he will find solutions

If you will help him outdoor.

Is number two my friend John Stetson.

With dogs he’s doing very good.

With his moustache he looks so handsome

Almost as star of Hollywood!

Few years ago he was a teacher

Somewhere in secondary school.

That‘s why he knows how to reach you

And when it’s better push then pull…

Is number three Mitsuro Oba —

It seems that he is from Japan

It could be but in Manitoba —

He looks almost as local man.

He drinks a beer instead of sake,

He eats the cheese instead of rice,

He looks always so kind and happy,

His smile is able to melt all ice.

He took already lots of lessons

Of English language, not just few,

He knows the answers to your questions

By saying first of all: «Thank You!».

As scientist I have no questions

To be «Lead dog» and ski in front.

I am good in finding right direction

Without «Jeee», without «Chooo»[1].

21 апреля

Когда, мой друг, в конце апреля

Отважишься идти на юг,

Чтоб твои ноги уцелели

Брось лыжи возле параллели

По имени «Полярный круг».

Тепло и сыро. Что еще нужно полярнику? Все, что угодно, кроме этого!

Сегодня вся ночь была проникнута ожиданием перемены погоды: небо заволокло тучами, ветер изменился. Я думал, что ночью он задует во всю силу, но было тихо, иногда только палатка наша вздрагивала судорожно, а потом опять опадала. Утром с западной стороны показалось прояснение, и всю эту грязь ночную согнало на восток. Опять мы вышли практически под палящим солнцем, и, в общем-то, хорошо, что солнышко с утра немножко задержалось, потому что результаты его разрушительного действия на снег проявились очень быстро.

Jeee, Chooo — эскимосские команды собакам для поворота вправо и влево.

В первой половине дня мы этого еще не почувствовали. Я шел строго на юг, подставляя свое обветренное лицо лучам солнца. Ребята лениво передвигались за мной, то достигая меня, то останавливаясь и ожидая, пока я уйду подальше. Снег, иногда очень глубокий, как всегда проваливался.

Я пожалел, что не сменил обычные маклаки на резиновые, потому что прямые лучи солнца превращали снег на маклаках в воду, и они у меня моментально промокли. Шел я, конечно, налегке — скинув парку, без рукавиц.

Примерно часа через полтора справа по курсу на расстоянии метров, наверное, трехсот мы увидели большое стадо, голов тридцать, карибу. Они, как всегда, очень внимательно нас изучали. Потом все стадо пересекло наш курс и опять остановилось. Неистовавших собак сдерживали каюры. Уилловская упряжка, правда, пошла немножко в сторону, на карибу, но их удалось с помощью Джона удержать. Только мы миновали этих бедняг карибу, как над нами закружили каких-то два черных ворона. Жизнь кипела вокруг, чувствовалось приближение юга. Справа и слева вдалеке показались темные полоски леса. Перед обедом пошла очень пересеченная местность, пришлось идти на подъем по глубокому снегу, но собаки с этой очередной задачей пока справлялись, и до обеда обошлось без особых происшествий.

По карте убедились, что я шел строго на юг, потому что долгота практически не изменилась. То, что мне удалось отклониться не более чем на 400 метров на расстоянии 18 километров, — очень неплохо. После этого мы определились и решили пойти на юго-запад, чтобы, срезав уголок, выйти на реку Тхелайз.

Это было нашей ошибкой. Буквально через полтора часа после того, как я повернул, мы попали в зону густой растительности — такой густой, что пройти нам через нее было практически невозможно. Я петлял, вилял, пытаясь выйти на более или менее ровное место. Наконец, идя вдоль кромки леса, я поднялся на какую-то горушку и смог оттуда осмотреться. Впереди были леса, и нужно было держать строго на юг, чтобы обойти эти лесные массивы.

Несмотря на то что я утаптывал лыжню, собаки проваливались в глубокий снег, буквально ныряли туда. Интересно было смотреть, как они, проваливаясь целиком, с головой, плывут под снегом.

После обеда солнце настолько разогрело снег, что лыжи стали неподъемными, и идти было очень трудно — вообще никакого скольжения. Снег налипает, и просто переставляешь ноги — вверх, вниз. Достаточно утомительное занятие. Я попросил ребят подождать, а сам поднялся на горушку. Осмотревшись, я спустился на разведку и, вроде, нашел спуск в лесу, который позволял пересечь линию леса и выйти на озеро, видневшееся внизу, метрах в двухстах под горой.

Я дал знак ребятам, и они перестроились. Естественно, вперед пустили Мицурика, потому что настоящие исследователи всегда отсиживаются сзади, со своими собаками. Мицурик пошел, понукая своих собак, потому что они, бедняги, не привыкли идти впереди, хотя его упряжка считается самой сильной.

Я проложил тропу и потом ждал ребят у заветного поворота на спуск, предупредив, что спуск здесь довольно крутой. Однако рыхлый снег позволял надеяться на успех. И, действительно, первая упряжка прошла нормально до самого озера, однако там попала в зону рыхлого, по пояс, снега и застопорилась.

Потом спускался Джон. На уже разъезженной трассе нарты вынесло, и они уперлись в какой-то ствол, который пришлось срубить, чтобы проехать. Уилловские собаки стояли на пригорке, нетерпеливо подрагивая в ожидании команды «О' кей!», и Уиллу стоило большого труда их сдерживать, чтобы они не наехали на нарты, идущие впереди.

Мы с Мицуриком с трудом стронули с места его собак, потому что собаки разомлели и не было у них единого порыва. Хотя нарты легкие и благодаря плоской поверхности днища как бы плывут по снегу, все равно определенных трудов стоит сдернуть их с места. Стащив их, мы вышли на огромное озеро, где снег был более плотным, что принесло всем нам, и в первую очередь собакам, некоторое облегчение.

Дальше опять пришлось проводить разведку боем, и я, в очередной раз поднявшись на горушку, увидел, что идти к юго-востоку — безнадежный вариант. Если же опять немножко сместиться на юго-запад и потом повернуть, можно было бы выйти на ровное место. Так мы и сделали. Взяв еще одну позицию по GPS, мы определили, что находимся примерно там, куда и стремились. Остаток дня шли уже без особых приключений.

На солнце лицо горит, и тепло совсем стало. Утром температура была минус 9 градусов. Потом, днем, она повысилась, наверное, до минус 2–3 градусов — все мокрое. Пришлось взять другие маклаки, а мои сушатся на нартах. Остановились на озере вблизи устья реки — злополучной реки Тхелайз.

Благодаря моей предусмотрительности ужин был приготовлен еще вчера. Огромного количества риса хватит еще и на завтрашний завтрак. Вот и прекрасно! После ужина даже покурил немножко трубку, чем вызвал страшный кашель и недомогание моего спортивного соседа — бедолаги Джона, который немедля распахнул палатку и все проветрил.

Уилл сидит вместе с Мицуриком в палатке, метрах в ста, и на связь не явился. Марв неистовствует и передает всем приветы.

По новому плану первого числа мы должны быть в Черчилле. Там денек постоим, и потом очередная затея — тренировка с каноэ. Уилл и Джон считают, что необходимо тренироваться тащить каноэ. Ну, может быть, это действительно необходимо. Потащим! Если уж я иду здесь по этому рыхлому, мокрому, глубокому, по колено, снегу, то как-нибудь справимся и с каноэ. Почти что уверен!

Остановился минут на десять раньше полюбоваться открывшейся панорамой и заодно подождать отставших собак и потом двинулся дальше. Сегодня тепло, и это, конечно, совсем другое дело, несмотря на ветер, который сейчас неистовствует.

Расположились лагерем. Как же это приятно — лежать в палатке сверху на спальном мешке после целого дня на лыжах и рассуждать о жизни.

Сегодня, пока шел, все время думал о том, что если вдруг Стас, не дай Бог, провалит экзамены, надо все-таки привезти его сюда на несколько месяцев, чтобы он поработал здесь, подучил язык. Такая возможность есть, я буду обсуждать ее с Уиллом и, может быть, даже в контракт заложу. Посмотрим, как пойдет разговор.

Ну, а пока будем тянуть лямку к юго-востоку, в нужном нам направлении.

22 апреля

С советом я поторопился

Оставить лыжи позади,

Еще б чуть-чуть, и провалился

Под тонкий лед, что притаился

На неизведанном пути…

Страшная жара наступила в этих краях. Трудно себе представить, что 18 апреля, четыре дня назад, температура была минус 30 градусов и ветер дул с северо-востока. Сегодня же с утра было примерно минус 7, а к обеду такая наступила жарища, что мы чуть не расплавились. Однако, выйдя утром, мы пошли очень хорошо и ходко.

Я впереди, с картой наперевес, прокладываю лыжню. Иду в поисках загадочной реки Тхелайз. Реку мы нашли, но потом немножко пришлось поплутать около одного островка, потому что найти протоки в этом заснеженном пространстве довольно трудно. Тем не менее сообща разобрались и затем практически до полудня продолжали движение по реке. Голубой, необычайной красоты лед был совершенно прозрачен на всю его толщину, и сквозь него можно было разглядеть воду.

Ближе к полудню дошли до огромного участка открытой воды, где бурлило и кипело течение. Уилл уже объяснил с утра, что если будет какая-нибудь открытая вода, то нужно не просто обходить, а подождать, пока подойдут все собаки, потому что, увидев кого-то на противоположной стороне промоины, собаки могут пойти напрямик и угодить в воду.

К счастью, нам удалось аккуратно обойти этот участок стороной, и к обеду мы прошли достаточно много километров. Иногда нас освежал ветерок, без которого становилось уже совершенно невмоготу от жары. Снег, естественно, подкис, и идти на лыжах стало практически невозможно — шарканье сплошное. Снег налипал на лыжи, особенно на северных склонах, где похолоднее, — там снег сразу прихватывало к скользящей поверхности лыж, и это моментально превращало приятное скольжение в настоящую муку. Однако делать нечего, так и приходилось идти, пока не обнаруживался какой-нибудь твердый участок, где можно было почистить лыжи.

Тем не менее движение продолжалось. Местность вокруг очень красивая — холмы с перелесками, которых мы тщательно избегаем, потому что в этих зонах, как правило, снег глубокий и рыхлый. Собаки в такой снег проваливаются и еле тащат нарты, язык на плечо.

Такая ранняя и дружная весна заставила нас все-таки изменить наши планы: вместо того чтобы идти к озеру Идохан, мы решили свернуть на юго-восток и идти в новом направлении, чтобы быстрее выбраться из зоны лесотундры к побережью Гудзонова залива.

Уже буквально перед самым окончанием сегодняшнего дня, достаточно трудного, забравшись на очередной холм, я попытался сверху наметить дорогу на юго-восток. В этом направлении простирались совершенно однообразные холмы, зато справа, то есть к западу от нас, картина была чрезвычайно живописной, особенно освещенная солнцем, — пересеченная местность с озерами с лесами.

Однако нам еще предстояло пройти эту злополучную реку Тхелайз. Я шел впереди без лыж с одними только лыжными палками, потому что идти на лыжах было невозможно, и я оставил их на нартах Джона. В одном месте мое внимание привлек такой белесый «глаз», похожий на занесенную снегом лунку, оставленную рыбаками.

Я подошел к этому месту и так незлобливо ткнул туда палкой. При этом примерно квадратный метр снега осел, и обнажилась огромная черная промоина, в которой бурлила вода с довольно зловещим течением. На срезе я увидел, что льда там вообще нет — маленькая корочка, один снег. Осторожненько отошел назад, подождал, пока подойдут собаки, надел лыжи и стал прощупывать поверхность. Она легко поддавалась под палкой и рушилась на глазах. Это опасное место оказалось всего метрах в десяти от нашего следа.

Такие предательские промоины часто встречаются на речном льду в местах, где рельеф дна круто идет вверх и скорость течения реки возрастает. Лед там не намерзает даже в сильные морозы. Особенная опасность для всех тех, кто путешествует по речному льду, заключается в том, что, как правило, такие промоины занесены снегом и практически неразличимы с поверхности. Поэтому лыжи, еще раз лыжи и никакого расслабления — это я сказал себе и такой совет могу дать всем, кому подобные путешествия еще предстоят.

Оставив упряжки на одной стороне, я пошел вперед на лыжах, проверяя поверхность палками, и прошел так метров четыреста. Показал ребятам, как пройти, и все мы выбрались на твердое место. Переход наш закончился благополучно, и мы, вздохнув с облегчением, еще раз подумали о том, что приняли правильное решение идти на юго-восток, к дому.

Вечером нашел открытое местечко — может быть, озерцо, а может быть, просто открытую полянку, где мы и встали лагерем. Лагерь мы поставили за полчаса, не спеша и совершенно, так сказать, не напрягаясь. Вот что значит хорошая погода!

Сегодня надел резиновые маклаки, поскольку вчерашнее таяние снега на замшевых привело к тому, что они окончательно промокли. Сейчас они у меня на лыжах висят — сохнут, наверное, задубели уже совсем.

Поскольку время уже было довольно позднее, я разжег примус и даже не стал закрывать дверь, потому что и так было жарко. Сегодня моей задачей было как-то сберечь мясо. Я подсчитал, что у нас осталось три куска, и один кусок решил отнести Уиллу.

Сегодняшний день был очень хорош для снежного душа, и, конечно, все не преминули этим воспользоваться. Даже осторожный Уилл выполз нагишом из палатки и обтерся. Взяв мясо, я вышел из нашей палатки в столь же богатом наряде. Выглядел я, наверное, как людоед: с куском оленины в руке я, голый, иду по снегу под лучами солнца и под одобрительные возгласы Джона.

Оставшееся у нас мясо я варил, наверное, часик. Поварил его и положил опять в пакет. Думаю, ничего с ним не случится, несмотря на такую температуру. А остатки, осколки всякие мы поджарили. К мясу я сварил лапшу, но в процессе варки, увы, потерял над ней контроль, и она превратилась в обойный клей. Блюдо это я основательно сдобрил сыром, надеясь, что как-то пройдет. И, действительно, прошло, но лапши еще осталось столько, что глаза мои на это уже не смотрят. Может, завтра выбросим, а может, поедим — не знаю.

Сегодня мы продвинулись неплохо: наши координаты 60°21′ с. ш., 96°54′ з. д. Мы повернули на юго-восток и будем постепенно смещаться к дому. Похоже, завтра погода опять будет достаточно жаркой, потому что тихо и тепло, и нас что-то совершенно разморило.

Сегодня Мицурик пришел к нам в гости со своей миской риса, устроился в ногах и начал аккуратненько его подъедать. Мы в это время тоже ужинали, и Джон даже вытащил кекс по случаю дня рождения Ленина.

Я как-то к слову сказал про день рождения, и он достал откуда-то кекс, достаточно вкусный — мы его с чайком втроем умяли. Мицурик попил молочка, а мы — чая с кофе. В общем, компания у нас сегодня была более разнообразная, и мы неплохо провели время. Мицурик сейчас удалился. Ходит босиком по снегу по моему совету, чтобы ноги отдохнули.

23 апреля

Шли да шли, глотая мили,

Поначалу резво мы,

На привалах много пили,

Оставаясь трезвыми…

Солнце нынче не щадило,

Наст весь разворочило.

Господи! Ну где взять силы,

Чтоб дойти до Черчилла?

Так замечательно было спать сегодня, потому что ни дуновения ветерка, теплынь редкая. Выспались прекрасно. Однако эта же теплынь обернулась для нас печальными событиями во второй половине дня. Начали маршрут мы очень резво. Я бы даже сказал, что я шел на рекорд, Джон шел за мной, остальные шли за Джоном.

В первую половину дня продвигались довольно быстро — прошли около 22 километров, потому что наст держал прекрасно. Выбор дороги был удачным, и рекогносцировка показала, что я иду точно на юго-запад. Это еще более вдохновило меня, но солнце палило так нещадно, что пришлось снять практически все. Я, конечно, остался в рубашке, потому что иначе солнце обжигает, но, естественно, без головного убора и рукавиц, в более легких брюках и в резиновых маклаках. Ноги, правда, намокли сразу, потому что маклаки не успели просохнуть. Я совершил ошибку, оставив их в палатке, поэтому пришлось надевать их мокрыми, и соответственно тут же промокли носки.

Поскольку температура днем была примерно плюс 2 градуса, снег стал рыхлым и прилипал к лыжам так, что невозможно было провернуть. Если нарты останавливались, собакам с трудом удавалось стронуть их с места.

В общем, печально, что весна пришла так рано — я имею в виду сумбурно и быстро. И если менее недели назад впору было, нисколько при этом не лицемеря, напевать на трассе одну из самых любимых моих песен: «Когда весна придет не знаю…», то сейчас приходилось с ужасом констатировать: «Прошли дожди, сошли снега…».

Интересно, что, останавливаясь на обед, мы обедаем кое-как. Сегодня просто пить хотелось: разводил воду из термоса снегом и пил много, но этого все равно было недостаточно. По пути несколько раз поддавал палкой снег, чтобы поесть его и хоть немного утолить жажду. Однако воды из него удавалось выжать совсем мало — в основном просто освежал рот.

Собаки во время обеда, естественно, сразу заваливаются спать, потому что для них жара, наверное, еще более невыносима. Они просто зарываются мордой в снег, стараясь как-то в него вжаться.

Для того чтобы идти, опережая основную группу, я всегда выхожу немного раньше. Однако стоит мне только надеть лыжи и выйти, как тут же первая упряжка, начиная с Тэкса, у которого после той памятной мясной фиесты вдруг прорезался какой-то необычайно сочный баритон (совсем как у людей: «хочешь петь басом — ешь больше мяса!»), затягивает такую красивую жалобную песню — хотят идти со мной. Концерт устраивают, и все упряжки подхватывают. Многоголосие это на необъятных просторах тундры звучит, конечно, мощно.

Опять перелески, холмы. Слава Богу, перелесков не очень много, и можно обходить их, не отклоняясь особенно от выбранного направления. Пересекли несколько озер. В общем, рывок сегодня удался — прошли 37,5 километра. Однако последняя вершинка далась с огромным трудом: лыжи совершенно не шли, упирались, потому что на них налипало огромное количество снега.

К счастью, поднялся легкий ветерок, и сразу стало прохладнее — пришлось даже рукавицы надеть, потому что ветерок был северным. Небо пасмурное, температура близка к нулю или чуть выше.

Доедали сегодня остатки приготовленного мною накануне блюда. Этой смеси лапши с мясом осталось столько, что можно было бы накормить целый полк! Я часть бросил на сковородку, а то, что осталось, отнес незаметно, ползком, Горди, который первый сидит на линии и поэтому тут же башку свою чугунную поднял и сразу сообразил что к чему. Остальные тоже как-то лениво зашевелились, но, слава Богу, Горди успел разделаться с едой прежде, чем среди собак возникла паника. Теперь довариваю оставшееся мясо, с тем чтобы больше к этому не возвращаться.

Сейчас состоялся довольно удачный сеанс связи — было хорошо слышно, и я поговорил с Марвом. Он все требует информации. Я рассказал, как мог, о том, что у нас происходит, о тяжелеющих день ото дня лыжах и проявляющем все большее беспокойство компасе.

Получили информацию о Лонни Дюпре — они от нас в шестидесяти милях. Будут послезавтра в Черчилле и улетают во вторник, так что мы их, к сожалению, не увидим.

Мы рассчитываем прийти в Черчилл к первому мая. Конечно, при такой скорости мы могли бы там быть гораздо раньше, но путь наш извилист, и, кроме того, мы собираемся устроить себе день отдыха.

Координаты наши на сегодня 60° 6,2' с. ш., 96° 25,5' з. д. — в целом мы сместились на юго-восток. Здесь держать направление легко, потому что есть ориентиры, очень много следов. Обнажается кусками поверхность — лишайники, булыганы. Весна приходит в тундру, а это означает, что нам пора из тундры уходить. Что мы теперь и делаем достаточно благополучно.

Сегодня в первой половине дня шлось легко, и завтра надеюсь тоже с утра по насту пройти как можно больше, с тем чтобы иметь запас к обеду, потому что после обеда идти уже гораздо сложнее.

Никогда раньше не предполагал, что придется здесь столкнуться с такими препятствиями, как мокрый снег, по которому лыжи не идут. Ничего себе, дожили, полярники. Хотя, с другой стороны, ожидать чего-то иного весной на широте 60° было несерьезно — ну что это за широта!

Из дома сведений пока никаких нет, и я еще ничего не послал, потому что, если использовать нашу связь, это будет, наверное, достаточно долго.

Джонатан побрился и выглядит сейчас, как новенький доллар. Готовится к встрече в Черчилле с Марвом.

Тем временем мясо в кастрюльке бурлит — быстро растет аппетит…

Пленка на кассете заканчивается, и скоро надо будет переворачивать ее на другую сторону. Однако немного пленки еще осталось, и можно поделиться некоторыми своими мыслями. А мысли меня обуревают самые разные.

Иногда, когда совсем тяжело, когда лыжи не идут, что только не лезет в башку! Думаешь о том, что столько раз уже все это видел, что поскорее бы вообще отсюда выбраться. Зато когда лыжи скользят нормально, погода хорошая и ориентиры видны, так и душа поет. Конечно, такое времяпрепровождение дает мощный эмоциональный заряд, особенно, если сам выбираешь дорогу, ведешь остальных и знаешь, когда и где остановиться.

Экспедиция — это, конечно, тренировка, но тренируемся, чувствую, в основном я и собаки. Конечно, собачкам достается будь здоров, когда они тащат нарты по этому рыхлому снегу, так что им не позавидуешь.

Джон научился сматывать антенну, сидя в палатке. Сматывать стометровую антенну на улице очень холодно, поэтому раньше он бегал вокруг нее, грея зажатые в кулачок пальцы, а сейчас сидит спокойненько и наматывает катушки прямо в палатке.

Маклаки сейчас у нас проветриваются. Мы повесили их на лыжи, как вешают горшки на тын на Украине, — это моя идея. Дело в том, что резину сушить в тепле бесполезно, потому что, как только температура понижается, на ней конденсируется вся влага. Поэтому резиновые маклаки надо сушить на ветру или на морозике. Надеюсь, ночью будет небольшой морозик, и все маклаки более или менее просохнут. Во всяком случае, завтра не так быстро промокнут.

Сегодня в начале дня, когда не было ветра, все разделись. Я обернулся — едут такие лихие ребята на нартах, насвистывают, подставив голые животы солнцу. Я же только немножко задрал рукава и расстегнулся, и теперь у меня по локоть красные руки и такой гималайский галстук на груди.

Хотя, вообще, этот загар какой-то несущественный — как пришел, так и пройдет, никаких проблем здесь я не вижу. Лицо к нему уже попривыкло. Однако я все же дважды умылся спитым чаем — он дубит хорошо, и после загара кожа не облезает.

Несколько раз задумывался о том, что если бы снег не был таким рыхлым и скольжение было нормальным — я имею в виду хорошую морозную погоду, то по такой пересеченной местности можно было бы развить невиданную скорость, особенно спускаясь с холмов, да и здесь, по озерам. Хотя по озерам и так ход получается достаточно мощный.

Сделал несколько снимков. Здесь попадаются очень интересные деревца, такой саксаулистой формы, но в основном елочки облезлые торчат — то выше, то ниже. Лес жмется полосками между холмами, между гольцами, покрытыми булыганами совершенно разных размеров — от огромных, с приличную избушку, до совсем маленьких.

К сожалению, сегодня не встретили открытой воды, откуда можно было бы наполнить чайники, а снег вокруг такой рыхлый, что отдача от него невелика.

Ну, сейчас чайник кипит уже в который раз, термосы наполнены, и я, наконец, заканчиваю варить мясо. Завтра сварим овсянку нашим собакам, потому что самим нам ее уже просто не съесть.

Галеты я потребляю с большим энтузиазмом, а у ребят они не идут, поэтому они и становятся предметом торгов между мною и ними — я уступаю им пеммикан.

24 апреля

Присыпанная пудрой

Расплывчатая тень

Ведет меня по тундре,

А я, забыв про утро,

Жду вечера весь день…

Мы все еще в канадской тундре. Конца и края этой тундре нет: холмы, перелески, булыганы, озера — все смешалось, потому что с утра сегодня наполз белый туман, контраста никакого. Ветер задувал всю ночь, но к утру стих. Радости, правда, не прибавилось, потому что температура была около минус 9 градусов. Однако не в температуре дело, а в безликости того дня, который нам предстоял.

Тем не менее мы, естественно, вышли. На сборы времени ушло немного. Уилл посоветовал мне держаться к югу, чтобы выйти на озеро, которое было расположено как раз в направлении нашего движения. Длина его составляла примерно 15 километров, что в общем-то упрощало нашу задачу, и дело теперь было за небольшим — отыскать это самое озеро. Определив направление по карте, я вышел на маршрут.

Наст, хотя и был сегодня достаточно прочным, иногда проваливался, не выдерживая моего веса, — дело, как видно, было в достаточно плотном завтраке. Думаю, собаки по этой же причине шли сегодня медленнее обычного. После того как я ушел утром из лагеря, в первый раз они достали меня только в половине двенадцатого, хотя до этого обычно нагоняли очень быстро. Солнца не было видно, и я шел по компасу, не спеша, держась в основном к югу.

По дороге я увидел белую куропатку. Она сидела совсем рядом со мной, метрах примерно в трех, но сфотографировать ее не удалось: пока я доставал свою фотокамеру, она улетела. Инстинкт самосохранения у этих птичек оставляет желать лучшего (для них, разумеется). Мне приходилось участвовать в охоте на этих арктических куриц в Черском, на Колыме, и еще тогда меня поразила их «безрассудная смелость»: подстрелишь одну из сидящих на снегу рядышком птиц и можешь целиться в соседку — они не разлетались.

Забравшись на очередной холм, слева по курсу я увидел озеро и, взяв направление на него, вывел команду точнехонько к его «изголовью».

Во время обеда мы определили наши координаты и выяснили, что они как раз соответствуют вершине этого озера. Все это свидетельствовало о том, что «найденное» озеро — именно то, к которому мы стремились, и это, безусловно, укрепило мою уверенность в правильности выбранного курса..

В целом наше движение сегодня я определил бы, скорее, как заунывное. Ветер дул, слава Богу, в спину, но солнце припекало изрядно даже через облака. Шею немного саднило. Опять я ухитрился ее подпалить, хотя и была она, в общем-то, все время закрыта воротником. Солнце все же как-то проникает под одежду. Руки же, вообще, по локоть красные от загара, потому что я практически все время шел без перчаток и с закатанными рукавами.

Снег на озере был значительно плотнее, и идти стало намного легче. Видели шесть оленей карибу метрах в четырехстах от нас — слишком далеко для фотографирования.

Перед самой остановкой пришлось поискать место для лагеря, потому что местность, куда нас вывела кривая моего маршрута, представляла собой практически лунный ландшафт. Перед нами расстилалась всхолмленная равнина совершенно безрадостного вида, усеянная к тому же заснеженными булыжниками при полном отсутствии какой бы то ни было растительности. В конце концов мы отыскали небольшой участок, где можно было приткнуться лагерю, а главное, можно было расстелить нашу бесподобную антенну.

Собаки сегодня подустали, и неудивительно: весь день они буквально горели своим особенным собачьим энтузиазмом, который позволил им дважды в течение второй половины дня настигать меня. Стоило мне тогда на миг обернуться, как они, не слушая команд погонщиков, рвались ко мне с визгом и лаем. Так что лучше было не оборачиваться, а продолжать свое движение — только так их можно было остановить.

Усталость неизбежно сказалась на настроении собак. Когда мы их развели по местам, Горди бросился на Маши — молодого, очень трудолюбивого и сильного пса (это был один из сыновей нашей антарктической красавицы Тьюли), который шел с ним в паре. Горди, габариты которого вызывали немой восторг и благоговение у всех видевших его впервые людей без исключения, легко повалил нашего Маши и стал его нещадно трепать. Пришлось вмешаться Джону. Это был поистине поединок двух равных по весу противников. Правда, на стороне одного из них была лыжная палка, дававшея ему определенные надежды на успех в поединке. Однако мне в очередной раз показалось, что для Горди это высшее удовольствие — кого-то пожрать, а потом получить по башке. Башка у него чугунная, еще с Антарктиды заметил. Его можно молотить сколько угодно, а он жмурится от удовольствия и облизывается. И что бы ты с ним только не делал, все бесполезно — он улыбается и просит добавки. Маши, слава Богу, не пострадал — скорее всего, это было одно из показательных выступлений нашего гиганта, спровоцированное усталостью.

После ряда мелких стычек между собаками из-за заслуженного, вне всяких сомнений, сегодня куска хлеба насущного все успокоились, и мы разошлись по палаткам.

Устав, наверное, не меньше наших четвероногих друзей, я, тем не менее, не набросился на своего соседа по палатке, а, напротив, предложил ему отведать мяса, которое с перерывами варил уже второй день. Джон упорно отказывался его есть, заявив, что тратит не так уж много калорий (это его неожиданное заявление вызвало у меня некоторое чувство зависти, которое, правда, было тотчас же вытеснено не менее острым и естественным чувством голода), так что я с большим удовольствием отдал должное вареному мясцу и усугубил все это японской лапшой.

На сытый желудок и думается легче. После ужина я наконец-то набрал текст очередного репортажа Марву, который мне не удалось передать накануне. Несмотря на то что вчерашний сеанс связи был удачным и мне удалось поговорить с Марвом в базовом лагере по радиотелефону, передача данных, набранных на нашей замечательной клавиатуре, не получилась, и это вызвало соответствующую реакцию Уилла сегодня утром.

Джон, в обязанности которого, помимо прочего, входила малоприятная процедура по разворачиванию и сворачиванию нашей бесконечной антенны, решил немедленно воспользовался тем, что радиообмен состоялся в полном объеме, и выполз из палатки, чтобы свернуть антенну уже сейчас, ведь это сулило ему лишних 20 минут сна завтра. Не успел он задернуть за собой молнию входного полога палатки, как к нам в гости, прыгая на одной ноге, заявился Мицурик. Он начал пытать меня, как пользоваться клавиатурой (вслед за мной наступила его очередь сообщать внешнему миру о том, что с нами происходит). Между делом он сообщил, что Уилл чувствует себя неважно — у него насморк и потому он лег спать ранее обычного.

Получив необходимые указания, Мицурик потащил клавиатуру к себе, чтобы с ней разобраться. Он все еще стесняется набирать какие-то тексты из-за слабого, по его мнению, знания языка, на котором работает клавиатура. Мне кажется, нам удалось его успокоить, сказав, что это все ерунда, что главное — набирать какие-то связные предложения, и совершенно неважно, будет там большой смысл или маленький, и даже если его не будет вовсе, то Марв знает, что с этим делать. Чтобы уже окончательно успокоить нашего совестливого товарища, перед его уходом я попытался всучить ему его любимый мисо суп, но в ответ он замахал руками и со вздохом заявил: «Мы это не едим!». При этом лицо его было печально отрешенным.

— Как не едим? — вскричал я. — Это ведь любимая твоя еда.

— Нет, мы едим утром oats meal (то есть попросту овсянку), а вечером то, что приготовит Уилл…

— Так что же ты сам себе не приготовишь?

Его ответ нас потряс:

— А разве так можно? Я и не знал…

Короче говоря, скромный и нежный Мицурик, подавленный величием и мощью нашего гиганта Уильяма, даже не мог помышлять о том, чтобы приготовить себе хоть кусочек своего японского блюда. Поэтому нам с Джоном пришлось его убеждать и убеждать, что сейчас не та ситуация, когда надо экономить газ и провиант. Осталась неделя до финиша экспедиции, так что ешь, что хочешь.

Когда, раскланиваясь по-японски и пятясь задом, Мицурик удалился, мы крикнули ему вслед:

— Так что, завтра мису будет?

— Нет, — печально ответил он, — на завтра оутсмилл с утра. Бедный Мицурик.

Мы решили, что, может быть, если удастся сделать еще день выходным, устроим небольшой торжественный ужин. Это предложение было встречено с пониманием.

На сегодня наши координаты 59°48′ с. ш., 96°08′ з. д. — довольно неплохо шагнули. Девять часов ходу каждый день, потому что рано собираем лагерь и мало времени тратим на обед.

Завтра мы перейдем на другую карту и пойдем вдоль реки Карибу, к океану.

25 апреля

Как просто путешествовать по карте:

Приставил карандашик — и иди!

Озера, реки, горы на пути

Находишь в упоительном азарте.

Совсем иное, если снег и лед,

И ветер, и морозные ожоги

Вокруг бело, и кто там разберет,

Где та река… Ужели карта врет?

Иль сбились мы с намеченной дороги?

Утром, когда мы с Джоном выползли из палатки, выяснилось, что вторая пара — Мицурик и Уилл — уже собирают свой лагерь. При этом на наше появление они ровным счетом никак не отреагировали. Нам же с Джоном не терпелось поделиться с ними нашим великолепным расположением духа после отличного отдыха ночью.

— Джон, — говорю я, — давай-ка мы их поприветствуем!

Мы им закричали: «Халло!», и они в ответ тоже закричали — от неожиданности. Сразу же с души немного отлегло — все как у людей (если напоминать, конечно). Что же это за команда и командный дух, если не начинать день с простого, но столь необходимого приветствия. В противном случае у нас не команда получается, а какое-то сборище единоличников.

Минурику мы даже предложили каждый день здороваться на разных языках. Он вполне внятно произнес: «Доброе утро». Посмотрим, как получится завтра.

Что же было у нас сегодня?

С утра, конечно, такой паршиндарий был (от слова «паршиво»), потому что из-за высокой влажности все обледенело. Все флаги, которыми я доверчиво разукрасил наш лагерь накануне вечером, развесив их на торчащих в снегу лыжах, покрылись ледяной коркой. Такой же ледяной коркой покрылись и другие обращенные к ветру поверхности. Мело всю ночь, и продолжало подметать под утро. Правда, ветер стал послабее, да и температура понизилась до минус 7–8 градусов, но видимость была паршивая.

Тем не менее мы, конечно, вышли. При плохой видимости и полном отсутствии контрастов было трудно понять, как собаки будут держать след.

Довольно долго я шел впереди без остановок, однако потом понял, что собаки вряд ли меня догонят. Пришлось несколько раз останавливаться. Я едва различал их где-то вдалеке. На такой пересеченной местности, усеянной огромными камнями, очень трудно следить за собаками на большом расстоянии.

Мы двигались все время в направлении примерно 150 градусов. Незадолго до обеда я решил остановиться, потому что отсутствие ребят становилось загадочным, однако в конце концов, минут через двадцать, они появились, и я продолжил свой путь.

Корочка наста подо мною периодически проваливалась. Даже на лыжах по такому снегу идти тяжело, а уж о собаках и говорить не приходится — тащат нарты, увязая в снегу по брюхо, стараются, кряхтят. Ветер сегодня северный, поэтому, когда они приближаются ко мне сзади, я иду в волнах таких ароматов, которые соответствуют очень тяжелой собачьей работе — потеют собачки и пукают. В общем, стараются ребятишки.

После обеда решили держаться поближе друг к другу, чтобы энтузиазм у собак не пропал.

Задача наша была — найти реку Карибу. Однак сделать это было не так-то просто. Поскольку все вокруг бело и река в этом месте не очень широкая — метров двести, мы все понижения принимали за реку. А на самом деле подойдешь, ковырнешь палкой, а там булыжник.

Ходили, искали буквально на ощупь, пытаясь определить, где же все-таки эта река. Пришлось даже дважды определять свое местоположение по GPS — по карте получается, что мы совсем рядом, а реки все так и нет.

Поиски были особенно тщательными еще и потому, что с утра была мысль: если найдем реку, остановиться на денек на дневку.

Увы, этим вечером нам не повезло — реку мы так и не нашли. Пришлось в 6 часов остановиться и расположиться лагерем на усыпанной валунами поляне в надежде на завтра.

Новостей сегодня особых нет. По-прежнему планируем прийти в Черчилл вечером 30 апреля, а уже 2 мая утром начать тренировки с каноэ.

Состоялся не слишком удачный сеанс радиосвязи с Черчиллом. У одного из молодых сотрудников экспедиционного офиса в Сен-Поле сегодня свадьба, и я по традиции и в качестве тренировки написал на английском языке стихотворное поздравление. Хотел его сегодня передать с помощью магической клавиатуры, но, увы, ничего не вышло.

Выяснилось, что вчерашнее недомогание Уилла было вызвано тем, что он спалил себе лицо жестким ультрафиолетовым огнем весеннего арктического солнца. Ожог довольно сильный — жжет очень и к шее до сих пор не прикоснуться. Конечно, при такой облачности подобные ожоги кажутся удивительными, тем более что шея была закрыта. По-видимому, помимо всего прочего, сказывается минимум озона.

Сейчас апрель, разгар весны, и мы идем все время на юго-восток, на юг, так что от солнца, даже скрытого облаками, не увернуться никоим образом. Вот и приходится страдать…

Мицурик пришел, чтобы передать свой выстраданный днями текст. Однако, поскольку связь была плохая, мы не передали того, что в нашей машине уже содержалось. Теперь она полна, я бы даже сказал, переполнена, и поэтому набить туда еще что-нибудь не удается.

Завтра, если устроим день отдыха, собираемся поупражняться в стрельбе из винтовки. Я сказал Мицурику, что будем стрелять на меткость на расстояние 500 метров, чтобы попугать нашего молодого японского путешественника. Он все причитал, хлопал себя по бедрам: как же это, 500 метров, — мы же ничего не увидим! Я его успокоил, что зато можно сразу сказать, что попал, — никто не пойдет проверять!

Весь вечер прошел под леденящие душу своими подробностями рассказы Мицурика о былых путешествиях. Он начал с описания того, как в одиночку сплавлялся по Амазонке от Перу до Атлантического океана за 62 дня на деревянном бальсовом плоту 4 на 2 метра: семь бревен, небольшая плетеная хижина и Мицурик внутри.

Идешь по Амазонке, по спокойной, как зеркало, воде, — рассказывает он, — и вдруг налетает шквал, все взбаламучивается, и полдня огромные волны вздымаются вокруг, и посередине всего этого он, Мицурик.

Еще интересней стало, когда он приблизился к джунглям: то змеи каким-то образом заползут не куда-нибудь, а непосредственно к нему в спальный мешок, то рубиново-красные глаза крокодила следят за его перемещениями. А уж москитов и всякой прочей летающей кровососущей братии и вовсе не счесть.

Я сразу же вспомнил один из вопросов, наиболее часто задаваемых нам во время разного рода встреч и конференций: «Почему вы заинтересовались Арктикой, как попали в Арктику?». Так вот, для Мицурика есть хороший ответ: «В Арктике нет москитов и холодно». (Впрочем и меня эта характерная особенность арктических путешествий тоже привлекает.)

Такого он натерпелся на своей Амазонке, — он так и сказал, — что захотел испытать себя там, где похолоднее, — уж очень на Амазонке было жарко.

Не дав нам с Джоном перевести дух, Мицурик тут же рассказал еще одну историю, от которой наша кровь заледенела и волосы встали дыбом. Поведал он нам о том, как в одной из экспедиций, когда он не смог открыть бочку с бензином, для того чтобы заправить примус, он решил сделать это ковбойским способом, выстрелив в бочку из ружья, тем более что именно так открывали бочки знаменитые ковбои в его любимых фильмах. Он выстрелил в бочку метров с пяти, и, что самое примечательное, после этого еще было кому и для кого готовить на заправленном примусе. По его словам, получилось «довольно удачно»: пуля не прошила бочку насквозь, и бензин стал вытекать только с одной, обращенной к мужественному путешественнику стороны. Когда на следующее утро я передал его рассказ Уиллу, тот стал относиться к своему соседу по палатке с каким-то обостренным и, может быть, даже болезненным вниманием, стараясь всячески предупреждать любое проявление инициативы с его стороны, особенно если это было как-то связано с решением бытовых вопросов.

Несмотря на принятые меры предосторожности, Мицурику удалось еще раз всем нам доказать свою исключительность или, если хотите, избранность. Оставленный на мгновение без присмотра в палатке, Мицурик взялся проверить, сколько патронов у него в ружье, и при попытке извлечения пятого патрона, который отчего-то никак не хотел вылезать сам, ружье выстрелило. Слава Богу, в палатке никого больше не было — один Мицурик! А пуля вылетела и до сих пор, наверное, где-то летает. Да, за ним нужен глаз да глаз. Так я и говорю: Мицурик-оба (а это его полное имя — Мицурооба) — смотрите за ним в оба!

Мы с Джоном в один голос уважительно поблагодарили рассказчика за доставленное удовольствие и попросили вспомнить еще что-нибудь столь же интересное. Мицурик распрощался и побрел в свою палатку, где мирно спал «утомленный солнцем» Уилл. Собаки тоже спали, и это радовало: драк не будет, и все отдохнут перед завтрашним днем.

Сегодня к вечеру мне показалось, что мы наконец вышли на реку, но мои надежды подтверждения не нашли.

Где же все-таки эта злополучная река?!

Координаты на сегодня: 59°33′ с. ш., 95°52′ з. д. Вот мы и перебрались на новую карту.

27 апреля, утро

Цвет утомленных солнцем кож

Весьма красноречиво

Просил пощады. Хошь не хошь —

Пришлось прислушаться, и что ж?

День отдыха подпортил дождь

Нежданный и тоскливый.

Роптать не стоит впопыхах —

На все есть Воля Божья…

Хоть на Гадюкино никак

Канада не похожа…

26 апреля я ничего не записал, потому что вечером магнитофон не работал — очевидно, сели батареи. Пришлось все отложить на утро.

Утро уже наступило, а я все еще, мягко говоря, в постели, потому что у нас сегодня выходной день. Ура, ура, ура!!!

Время 9 часов, жара стоит невыносимая! Вчера был дождь — вообще кошмар!

Утром 26 апреля я проснулся от того, что, в общем-то, прохладно. Оказалось, действительно, минус 25 градусов! Погода ясная, солнечная. Все в инее — красота неописуемая! Спокойный, легкий ветерок с юго-востока. Поднялись. Встали.

Начало дня было довольно удручающим. Палатка вся подмерзла, и я, разбирая ее, сломал одну из стоек, на которые натягивается палаточный тент. Хотя такая поломка в любой экспедиции — дело вполне обычное и, можно даже сказать, ожидаемое, все-таки она меня расстроила больше, чем всегда, хотя бы потому, что запасной стойки у нас не было. Весь запас стоек (в количестве двух штук) был уже исчерпан при ремонте палатки Уилла и Мицурика, сломавших стойки раньше нас при невыясненных обстоятельствах.

Отслужив краткий поминальник по утерянной стойке, я пошел вперед, стараясь держаться направления 140°, сулившего (во всяком случае по карте) встречу со злополучной рекой. Густая лесная поросль с восточной (левой по ходу движения) стороны практически не позволяла придерживаться выбранного курса. Обходя заросли, я все больше и больше отклонялся к югу. При этом заросли иногда были настолько густыми, что след мой петлял весьма замысловато. Помня, что за мной идут собаки, я старался не делать крутых поворотов и не огибать лыжами стволы отдельно стоящих небольших деревьев, как это легко и непринужденно делали лыжники из фильма «Самогонщики», скрываясь всего от одной преследующей их собаки. Здесь же за мной шли две упряжки, и собаки вряд ли бы простили мне подобную вольность.

Красота вокруг была необыкновенная. Малейшее дуновение ветерка — и невесомое облако инея слетало с веток елочек, рассыпаясь вокруг хрустальными осколками, переливающимися на солнце радужными бликами.

Идти было хорошо — я легко взбирался на холмы, проходил перелески. Оторвался от ребят довольно здорово. Часов в одиннадцать — начале двенадцатого я скатился к реке. Это, вне всяких сомнений, была река, потому что хорошо заметный снежный желоб русла тянулся в обе стороны. Это была молодая Карибу.

Река шла примерно параллельно нашему курсу в направлении юго-восток — северо-запад. Я быстро принял опрометчивое, как оказалось впоследствии, решение и пошел вдоль реки на юго-восток. Однако река неожиданно круто завернула к югу, а потом вообще пошла к западу.

Пройдя километра полтора, я понял, что иду куда-то не туда. Вернулся назад, надеясь, что ребята уже подошли. Никого еще не было. Посмотрев на карту, я выяснил, что, оказывается, отклоняясь к югу, я вышел на один из рукавов реки Карибу, однако не на тот, который был нам нужен. Теперь же, по моим понятиям, для того чтобы выйти на нужный рукав, нам следовало идти от развилки как раз в северном направлении.

Пришлось подождать ребят, чтобы определить позицию по GPS. Ждать пришлось еще минут пятнадцать, то есть общее отставание упряжек этим утром составило не менее сорока минут, что было вызвано глубоким и рыхлым снежным покровом на лесистых участках. Собаки проваливались в снег по брюхо, и тащить тяжелые нарты им было чрезвычайно тяжело.

Мы все скатились к реке и повернули на север. На этот раз выбор был правильным, и уже через полтора километра мы вышли на нужный рукав реки и повернули по нему на юго-восток. Так и шли вдоль реки, не теряя ее из виду.

Несмотря на относительно ровный рельеф, наше передвижение было достаточно медленным из-за того, что похожие на корыто берега этой реки как бы фокусируют лучи солнца. Беспощадное светило не оставляло снегу никаких шансов на выживание, приводя его в совершенно раскисшее состояние. Ветерок почти не ощущался нашими разгоряченными телами. Лишь изредка усиливаясь и заходя навстречу, он немного охлаждал наши лица и приносил небольшое облегчение.

Я миновал участок реки (по всей видимости, пороги), где образовалась большая черная промоина с нависшими над ней со всех сторон пухлыми снежными карнизами. Я подождал ребят — надо было предупредить их, чтобы они туда не рухнули.

После короткого перерыва на обед мы продолжили путь и примерно часа в четыре вышли на Долгое озеро, как вчера и предполагали. По озеру надо было пройти еще примерно километров двенадцать.

Когда мы вышли на озеро, небо закрыли тучи, и ветер разгулялся вовсю. Температура, мне кажется, была примерно градуса два. Ветер, хотя и теплый, все время дул навстречу и тормозил, буквально толкал меня в грудь. Если же учесть еще и рыхлый снег, а также то, что близился конец дня, становится понятно, что передвигаться стало намного труднее, и ноги, мягко говоря, устали. Я удивлялся, как они у меня вообще держатся, потому что выдирать лыжи, облепленные снегом, с глубины примерно сантиметров пятнадцать по четыре, а иногда и по восемь часов в день — это очень непросто (а каково нашим собакам, которые не могли даже пожаловаться на усталость!).

Часа через полтора этого мучительного во всех смыслах движения мне показалось, что я достиг берега. Однако, согласно карте, в этом месте озеро соединяется узким проливом с другим озерцом меньших размеров. В самой середине пролива я разглядел огромную промоину, и мы совершенно разумно решили отложить исследование этих мест до завтра, тем более что местность по сторонам была неплохая. Несмотря на то что до шести оставалось еще полчаса, мы решили расположиться здесь лагерем.

Лагерь мы поставили довольно удачно. Ветер неистовствовал, но я, укрывшись за нартами, достаточно быстро, минут за пятнадцать, починил палатку, и мы ее установили. После этого уже все пошло своим чередом.

Как только мы забрались в палатку, по крыше редкими каплями забарабанил дождь. Это было совершенно неожиданно, но, слава Богу, дождь быстро закончился — ветер сделал свое полезное дело и согнал набрякшие тучи куда-то в сторону.

Пока я варил лапшу, Джон с Уиллом пытались установить связь с далеким Марвом. На этот раз успех им сопутствовал, и нам удалось отправить все накопившиеся в памяти клавиатуры послания, включая мое стихотворное посвящение новобрачным Рику и Джейн. Эта поэма в авторском исполнении звучала примерно так:

We ‘re continuing dogsledding

Every day, every day!

Happy Wedding, Happy Wedding

Rick and Jane, Rick and Jane!

Hope, you ‘ll receive our greetings

Not too late, not too late.

Happy Wedding, Happy Wedding

Rick and Jane, Rick and Jane!

And we hope that you are ready

In the May, in the May

For Explorers make this Wedding

Once again, once again.

Be the best for every season

Rick and Jane, Rick and Jane.

Don’t have please at all the reasons

To complain, no complain.

In the mirror of barrens waters

Have we seen, have we seen

Couple brothers for your daughters

Two at least, two at least.

And we hope that in Churchill

In the May we again

We make toast for lucky Fortune

Rick and Jane, Rick and Jane!

Уилл, преодолев тяжелые последствия загара, набил сразу тысячу знаков — настоящий писатель. Когда же я довел до ума поэму, было совсем темно, совершенно ничего не видно. Тем не менее отнес эту машинку бедолаге Мицурику, который был последним в очереди на набивку (очередь устанавливалась Уиллом в алфавитном порядке по названиям стран проживания очередников, откуда ясно, что Мицурику с его японским происхождением в нашей интернациональной команде рассчитывать было не на что).

Мы с Джоном залегли спать, да и Марв на другом конце связывавшего нас невидимого провода уже наверняка спал, а добросовестный Мицурик в своей палатке все еще набивал текст.

Примерно часов в одиннадцать он притащил машинку и доверчиво просунул ее нам в дверь, очевидно, полагая, что без нее нам никак не уснуть. Поскольку это было не совсем так и, более того, мы уже легли спать, то из глубин спальных мешков мы предложили ему оставить машинку под половичком у входа. Утром Джон проверил содержимое памяти клавиатуры и не обнаружил там никаких следов творчества Мицурика! Обидно, конечно, но Мицурику придется набивать все снова.

На этом мои воспоминания о дне 26 апреля заканчиваются.

Будем жить днем сегодняшним и проводить его в праздном безделье — мы это заслужили. Ветра сегодня нет, и, судя по всему, очень тепло. Я думаю, нам будет чрезвычайно трудно выбираться отсюда, хотя, по нашим понятиям, до Черчилла осталось всего два с половиной дня ходу. Тем не менее, если погода будет такая теплая, мы тут закиснем. Вчера, например, ноги были абсолютно мокрые, несмотря на носки Gore-Tex, а, как мы знаем, эта компания стала всемирно известной, уверяя всех и вся: «GORE-TEX GUARANTEED to KEEP YOU DRY!», что означает, что Gore-Tex гарантирует всем, кто носит изделия с применением замечательного материала этой фирмы, возможность выйти сухим из воды!

На этот раз не получилось — в борьбе со вчерашним мокрым снегом и Gore-Tex оказался бессилен. Сегодня, я думаю, маклаки хорошо посушить не удастся, а если и удастся, то все равно промокнет все очень быстро.

Координаты наши на сегодня: 59°24′ 40'' с. ш., 95°26′ з. д., и, судя по карте, мы находимся немножко дальше того места, где предполагали быть.

27 апреля, вечер

Так называемый day off — выходной — близится к концу. Кстати, в соответствии со смыслом, который вкладывает в это понятие англоговорящая публика, в этот день каждый свободен (off duty) от ежедневной обрыдлой рутины. С другой стороны, можно было бы отнести off к самому дню, а не к его заполнению, и в этом смысле это понятие означало бы понапрасну выкинутый из жизни день. Такое толкование, наверное, ближе тем, кто не умеет отдыхать и просто не способен оценить того блаженства, которое иногда может принести сознательное безделье…

Для нас сегодня этот день был не слишком удачным, потому что практически полдня лил дождь! Ну, может быть, лил — это слишком сильно сказано, но бил по крышам изрядно. Поднялся ветер, и видимость ухудшилась.

Сейчас дождь сменился на снег, но вокруг каша сплошная, и вопрос о том, как мы завтра пойдем на лыжах, а вернее, о том, как я завтра пойду на лыжах, выглядит пока достаточно вопросительно. Однако выбираться хотя бы кое-как надо, потому что чем дальше, тем, естественно, теплее, а все надежды на похолодание тают вместе с остатками снега.

Сегодня мы поспали примерно часов до десяти, а потом я выполз наружу. В это время погода еще была совсем неплохая: полное безветрие и никакого дождя, но тепло, очень тепло.

Мимо меня к своим нартам проследовал Уилл в костюме «от Адама» — действительно, почему не прогуляться нагишом, когда тепло и не дует?! В общем-то, все мы были одеты, или, вернее, раздеты, примерно одинаково.

Погуляли по лагерю, собрались. На завтрак я прикончил те слипшиеся в обойный клей макароны, что приготовил накануне. Джонатан их есть не стал — хороший партнер по палатке, я просто не нарадуюсь. Всякий раз, когда я начинаю готовить, он проявляет неподдельный интерес к процессу, и мне кажется, что приготовленного не хватит на нас двоих, поэтому я стараюсь приготовить побольше. Как только дело доходит до раздачи, он вдруг отказывается и оставляет меня одного на поле боя, однако это не всегда меня расстраивает.

А потом началась ставшая уже традиционной возня с радиосвязью, потому что в 11 часов мы услышали Марва, а он нас нет. Это было вполне естественно: антенна такой конструкции, лежа на снегу, пропитанном водой, не работала. Я поднял ее на лыжах так, чтобы она повисла в воздухе. Следующий сеанс связи был назначен только на час. Подошли Уилл и следом Мицурик. Темы неторопливых бесед (куда спешить — все-таки выходной) в основном крутились вокруг радиосвязи. Несмотря на это, в час очередной сеанс связи не состоялся, потому что на этот раз и мы не слышали Марва.

Следующий сеанс связи, назначенный на 3 часа, состоялся, несмотря на усиливающийся дождь, причем Марв слышал нас довольно хорошо. Мицурик притащил свой текст, который вчера он набивал до половины двенадцатого и который затем таинственно затерялся в памяти клавиатуры.

Я предложил ему помочь восполнить его текст, тем более что тот был лишен всякой повествовательности. Это был просто набор фраз: видели куропатку, похожую на курицу; видели курицу, похожую на куропатку; деревья высокие, а снег мокрый и т. д. Примитивность текста совершенно очевидно объяснялась плохим знанием английского языка.

Возможно, такой текст кого-нибудь и позабавит, но мне кажется, что взрослому, сознательному человеку лучше выражать свои мысли и чувства на родном языке — на том языке, который он знает в совершенстве, дабы он смог сделать это более адекватно своему возрасту, положению и восприятию мира, чем это ему позволяет скудное знание незнакомого языка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

  • Пролог
  • 1992 год. Путешествие первое: Черчилл – Арвиат – Черчилл

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги NWT. Три путешествия по канадской Арктике предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

Эта поэма была прочитана Марву по радио. Как она выглядела на приемном конце с учетом перебоев в связи и моего грузинского произношения, судить не берусь. Скорее всего, никак, потому что по приходе в Черчилл Марв деликатно попросил меня написать текст на бумаге.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я