Среди общего молчания раздавались только шаги Анниньки и m-lle Эммы: девицы, обнявшись, уныло бродили
из комнаты в комнату, нервно оправляя на своих парадных шелковых платьях бантики и ленточки. Раиса Павловна сама устраивала им костюмы и, как всегда, осталась очень недовольна m-lle Эммой. Аннинька была хороша — и своей стройной фигуркой, и интересной бледностью, и лихорадочно горевшими глазами, и чайной розой, небрежно заколотой в темных, гладко зачесанных волосах.
Неточные совпадения
Кабинет, где теперь сидела Раиса Павловна, представлял собой высокую угловую
комнату, выходившую тремя окнами на главную площадь Кукарского завода, а двумя
в тенистый сад, из-за разорванной линии которого блестела полоса заводского пруда, а за ним придавленными линиями поднимались контуры трудившихся гор.
А тут еще Яшка Кормилицын… — со злостью думала девушка, начиная торопливо ходить по
комнате из угла
в угол. — Вот это было бы мило: madame Кормилицына, Гликерия Витальевна Кормилицына… Прелестно! Муж, который не умеет ни встать, ни сесть… Нужно быть идиоткой, чтобы слушать этого долговолосого дурня…
Она нервно переходила
из одной
комнаты в другую, осматривала
в сотый раз, все ли готово, и с тупым выражением лица останавливалась у окна, стараясь не глядеть
в дальний конец Студеной улицы.
Луша, пошатываясь, вышла
из комнаты, прошла через веранду и
в каком-то тумане побрела к своему нищенскому углу.
«Галки» окружили Раису Павловну, как умирающую. Аннинька натирала ей виски одеколоном, m-lle Эмма
в одной руке держала стакан с водой, а другой тыкала ей прямо
в нос каким-то флаконом. У Родиона Антоныча захолонуло на душе от этой сцены; схватившись за голову, он выбежал
из комнаты и рысцой отправился отыскивать Прейна и Платона Васильевича, чтобы
в точности передать им последний завет Раисы Павловны, которая теперь
в его глазах являлась чем-то вроде разбитой фарфоровой чашки.
Родион Антоныч, не теряя
из виду управительского кружка, зорко следил за всеми, особенно за Братковским, который все время сидел
в комнате, где была Нина Леонтьевна, и только иногда показывался
в зале, чтобы быть на виду у генерала на всякий случай.
Оставаться
в своем флигельке для Луши теперь составляло адскую муку, которая увеличилась еще тем, что Виталий Кузьмич жестоко разрешил после поездки
в горы и теперь почти не выходил
из своей
комнаты, где постоянно разговаривал вслух, кричал, хохотал и плакал.
Луша молчала; ей тоже хотелось протянуть руку Раисе Павловне, но от этого движения ее удерживала какая-то непреодолимая сила, точно ей приходилось коснуться холодной гадины. А Раиса Павловна все стояла посредине
комнаты и ждала ответа. Потом вдруг, точно ужаленная, выбежала
в переднюю, чтобы скрыть хлынувшие
из глаз слезы. Луша быстро поднялась с дивана и сделала несколько шагов, чтобы вернуть Раису Павловну и хоть пожать ей руку на прощанье, но ее опять удержала прежняя сила.
Наконец Тетюев был совсем готов и
в назначенный день и час явился во фраке и белом галстуке со своим портфелем
в приемную господского дома. Было как раз одиннадцать часов утра.
Из внутренних
комнат выглянул m-r Чарльз и величественно скрылся, не удостоив своим вниманием вопросительный жест ожидавшего
в приемной Тетюева. Поймав какого-то лакея, Тетюев просил его доложить о себе.
Те же и множество других гостей. Между прочими Загорецкий. Мужчины являются, шаркают, отходят в сторону, кочуют
из комнаты в комнату и проч. София от себя выходит, все к ней навстречу.
— Ах, если б можно было написать про вас, мужчин, все, что я знаю, — говорила она, щелкая вальцами, и в ее глазах вспыхивали зеленоватые искры. Бойкая, настроенная всегда оживленно, окутав свое тело подростка в яркий китайский шелк, она, мягким шариком, бесшумно каталась
из комнаты в комнату, напевая французские песенки, переставляя с места на место медные и бронзовые позолоченные вещи, и стрекотала, как сорока, — страсть к блестящему у нее была тоже сорочья, да и сама она вся пестро блестела.
Пока ветер качал и гнул к земле деревья, столбами нес пыль, метя поля, пока молнии жгли воздух и гром тяжело, как хохот, катался в небе, бабушка не смыкала глаз, не раздевалась, ходила
из комнаты в комнату, заглядывала, что делают Марфенька и Верочка, крестила их и крестилась сама, и тогда только успокаивалась, когда туча, истратив весь пламень и треск, бледнела и уходила вдаль.
В буфете и внизу заседали отцы семейств, коммерсанты, денежные тузы; вверху сновала
из комнаты в комнату действующая армия невест, находившаяся под прикрытием маменек, тетушек и просто дам, которые «вывозили» девушек в свет.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, —
из чего же ты споришь? (Кричит
в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет
в комнату, ничего не расскажет!
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один
из чертей вылез
из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по
комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но
в лице его погряз и весь Глупов.
На улице царили голодные псы, но и те не лаяли, а
в величайшем порядке предавались изнеженности и распущенности нравов; густой мрак окутывал улицы и дома; и только
в одной
из комнат градоначальнической квартиры мерцал далеко за полночь зловещий свет.
Когда затихшего наконец ребенка опустили
в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая на цыпочки, подошел к ребенку. С минуту он молчал и с тем же унылым лицом смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу на лбу, выступила ему на лицо, и он так же тихо вышел
из комнаты.
Она боялась оставаться одна теперь и вслед за человеком вышла
из комнаты и пошла
в детскую.