Неточные совпадения
А тебе, отец дьякон… я и о
твоей трости, как ты меня просил, думал сказать, но нашел, что лучше всего, чтобы ты с нею вовсе ходить
не смел, потому что это
твоему сану
не принадлежит…
Чего эти слезы? — сие ее тайна, но для меня
не таинственна сия
твоя тайна, жена добрая и
не знающая чем утешать мужа своего, а утехи Израилевой, Вениамина малого, дать ему лишенная.
— Все, отец, случай, и во всем, что сего государства касается, окроме Божией воли, мне доселе видятся только одни случайности. Прихлопнули бы
твои раскольники Петрушу-воителя, так и сидели бы мы на своей хваленой земле до сих пор
не государством великим, а вроде каких-нибудь толстогубых турецких болгар, да у самих бы этих поляков руки целовали. За одно нам хвала — что много нас:
не скоро поедим друг друга; вот этот случай нам хорошая заручка.
Пишет: „Дабы ожидающее семью
твою при несчастии излишне тебя
не смущало у алтаря предстоящего, купи себе хибару и возрасти тыкву; тогда спокойнее можешь о строении дела Божия думать“.
Любопытен я весьма, что делаешь ты, сочинитель басен, баллад, повестей и романов,
не усматривая в жизни, тебя окружающей, нитей, достойных вплетения в занимательную для чтения баснь
твою?
„Кто сии черти, и что
твои мерзкие уста болотом назвали?“ — подумал я в гневе и,
не удержав себя в совершенном молчании, отвечал сему пану, что „уважая сан свой, я даже и его на сей раз чертом назвать
не хочу“.
Вот ты, поп, уже и потребовался. Воевал ты с расколом —
не сладил; воевал с поляками —
не сладил, теперь ладь с этою дуростью, ибо это уже плод от чресл
твоих возрастает. Сладишь ли?.. Погадай на пальцах.
— Ну, изволь, братец, исполняю
твою просьбу: воистину ты дурак, и я тебе предсказываю, что если ты еще от подобных своих глупых обычаев
не отстанешь, то ты без того
не заключишь жизнь, чтобы кого-нибудь
не угодить насмерть.
— Да, кажется что двенадцать, но
не в том дело, а он сейчас застучал по столу ладонью и закричал: «Эй, гляди, математик,
не добрались бы когда-нибудь за это до
твоей физики!» Во-первых, что такое он здесь разумеет под словом физики?.. Вы понимаете — это и невежество, да и цинизм, а потом я вас спрашиваю, разве это ответ?
— Что же ты
не поднимаешь вон этих
твоих астрагелюсов?
— А ты, отец дьякон, долго еще намерен этак свирепствовать?
Не я ли тебе внушал оставить
твое заступничество и
не давать рукам воли?
— Полагаешься? Ну так
не полагайся.
Не сила
твоя тебя спасла, а вот это, вот это спасло тебя, — произнес протопоп, дергая дьякона за рукав его рясы.
«Сестрица! шепчу, сестрица, попросите ручку поцеловать!» Марфа Андревна услышут, и сейчас все и конец: «Сиди уж, мать моя, — скажут сестрице, —
не надо мне
твоих поцелуев».
А потом опять, как Марфа Андревна
не выдержат, заедем и, как только они войдут, сейчас и объявляют: «Ну слушай же, матушка генеральша, я тебе, чтобы попусту
не говорить, тысячу рублей за
твою уродицу дам», а та, как назло,
не порочит меня, а две за меня Марфе Андревне предлагает.
— Ага! вот этак-то лучше! Смирись, благородный князь, и
не кичись своею белизной, а то так тебя разрисую, что выйдешь ты серо-буро-соловый, в полтени голубой с крапинами!
Не забывай, что я тебе, брат, послан в наказанье; я терн в листах
твоего венца. Носи меня с почтеньем!
— Я тебе дам «как моей милости угодно»! А
не угодно ли
твоей милости за это от меня получить раз десять по рылу?
— И пусть их знают, все
твои господа здешние чиновники, а мы
не здешние, мы петербургские. Понимаешь? — из самой столицы, из Петербурга, и я приказываю тебе, сейчас подписывай, подлец ты треанафемский, без всяких рассуждений, а то… в Сибирь без обыска улетишь!
Пусть лучше будет празднен храм, я
не смущуся сего: я изнесу на главе моей тело и кровь Господа моего в пустыню и там пред дикими камнями в затрапезной ризе запою: «Боже, суд
Твой Цареви даждь и правду
Твою сыну Цареву», да соблюдется до века Русь, ей же благодеял еси!
Полагайтесь так, что хотя
не можете вы молиться сами за себя из уездного храма, но есть у вас такой человек в столице, что через него идет за вас молитва и из Казанского собора, где спаситель отечества, светлейший князь Кутузов погребен, и из Исакиевского, который весь снаружи мраморный, от самого низа даже до верха, и столичный этот за вас богомолец я, ибо я, четши ектению велегласно за кого положено возглашаю, а про самого себя шепотом
твое имя, друже мой, отец Савелий, потаенно произношу, и молитву за тебя самую усердную отсюда посылаю Превечному, и жалуюсь, как ты напрасно пред всеми от начальства обижен.
Ахилла вздохнул и вслед за ним сделал то же. В торжественной тишине полуночи, на белом, освещенном луною пустом огороде, начались один за другим его мерно повторяющиеся поклоны горячим челом до холодного снега, и полились широкие вздохи с сладостным воплем молитвы: «Боже! очисти мя грешного и помилуй мя», которой вторил голос протопопа другим прошением: «Боже,
не вниди в суд с рабом
твоим». Проповедник и кающийся молились вместе.
— Полно, братец, приходить в отчаяние, — сказал он, — все это ничего
не значит; мне в банке обменяют
твои бумажки, а ты бери у меня другие и строй памятник попу Савелию, я его любил.
Неточные совпадения
Хлестаков. Я уж
не помню
твоих глупых счетов. Говори, сколько там?
Анна Андреевна. Ну, Машенька, нам нужно теперь заняться туалетом. Он столичная штучка: боже сохрани, чтобы чего-нибудь
не осмеял. Тебе приличнее всего надеть
твое голубое платье с мелкими оборками.
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них?
не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать
твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как
твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на
твою голову и на
твою важность!