Познакомился, наконец, случайно в клубе художников с одним
поэтом и, возмущенный тем, что слышал, поговорил с ним о правде и честности.
Неточные совпадения
Я попал на именины
и хотел, разумеется, сейчас же отсюда уйти; но меня схватили за руки
и буквально силой усадили за пирог, а пока ели пирог, явился внезапно освободившийся от своих дел капитан Постельников
и с ним мужчина с страшными усищами: это был
поэт Трубицын.
На этой свадьбе, помню, произошел небольшой скандальчик довольно странного свойства. Постельников
и его приятель,
поэт Трубицын, увезли невесту из-под венца прямо в Сокольники
и возвратили ее супругу только на другой день… Жизнь моя вся шла среди подобных историй, в которых, впрочем, сам я был очень неискусен
и слыл «Филимоном».
Я
и пил вино,
и делом своим не занимался,
и в девичьем вертограде ориентировался, а
поэт Трубицын
и другие наши общие друзья как зарядили меня звать «Филимоном», так
и зовут.
— Ах,
и вправду! — воскликнул Постельников. — Представьте: сила привычки! Я даже
и позабыл: ведь это Трубицын
поэт вас Филимоном прозвал… Правда, правда, это он прозвал… а у меня есть один знакомый, он действительно именинник четырнадцатого декабря, так он даже просил консисторию переменить ему имя, потому… потому… что… четырнадцатого декабря… Да!.. четырнадцатого…
Поэт того же мнения, что правда не годится,
и даже разъяснял мне, почему правды в литературе говорить не следует; это будто бы потому, что «правда есть меч обоюдоострый»
и ею подчас может пользоваться
и правительство; честность, говорит, можно признавать только одну «абсолютную», которую может иметь
и вор,
и фальшивый монетчик.
Поэт встал, зевнул
и, протягивая мне руку, добавил...
Я заплатил за столом деньги за себя
и за
поэта —
и ушел. Это, кстати, был последний день моего пребывания в Петербурге.
И стал мой дядя веселый, речистый: пошел вспоминать про Брюллова, как тот, уезжая из России,
и платье,
и белье,
и обувь по сю сторону границы бросил; про Нестора Васильевича Кукольника, про Глинку, про актера Соленика
и Ивана Ивановича Панаева, как они раз, на Крестовском, варили такую жженку, что у прислуги от одних паров голова кругом шла; потом про Аполлона Григорьева со Львом Меем, как эти оба
поэта, по вдохновению, одновременно друг к другу навстречу на Невский выходили,
и потом презрительно отозвался про нынешних литераторов
и художников, которые пить совсем не умеют.
— Да, если б не ты, — перебил Райский, — римские
поэты и историки были бы для меня все равно что китайские. От нашего Ивана Ивановича не много узнали.
С необыкновенной силой раскрывается в стихах Пушкина столкновение творческой свободы
поэта и утилитарных требований человеческой массы, черни, которая была у него, может быть, более всего чернью дворян, чиновников, придворных, а не трудящихся масс.
Полежаева отправили на Кавказ; там он был произведен за отличие в унтер-офицеры. Годы шли и шли; безвыходное, скучное положение сломило его; сделаться полицейским
поэтом и петь доблести Николая он не мог, а это был единственный путь отделаться от ранца.
Неточные совпадения
Когда чтец кончил, председатель поблагодарил его
и прочел присланные ему стихи
поэта Мента на этот юбилей
и несколько слов в благодарность стихотворцу. Потом Катавасов своим громким, крикливым голосом прочел свою записку об ученых трудах юбиляра.
Левин доказывал, что ошибка Вагнера
и всех его последователей в том, что музыка хочет переходить в область чужого искусства, что так же ошибается поэзия, когда описывает черты лиц, что должна делать живопись,
и, как пример такой ошибки, он привел скульптора, который вздумал высекать из мрамора тени поэтических образов, восстающие вокруг фигуры
поэта на пьедестале.
Он скептик
и матерьялист, как все почти медики, а вместе с этим
поэт,
и не на шутку, —
поэт на деле всегда
и часто на словах, хотя в жизнь свою не написал двух стихов.
С тех пор как
поэты пишут
и женщины их читают (за что им глубочайшая благодарность), их столько раз называли ангелами, что они в самом деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же
поэты за деньги величали Нерона полубогом…
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою,
и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях
и давно лезла оттуда подкладка, за что
и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский
поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад
и Чистилище провожает автора до Рая.]
и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла
и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.]
и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.