Неточные совпадения
Холера — это слово, так знакомое теперь в Европе, домашнее в России до того, что какой-то патриотический
поэт называет холеру единственной верной союзницей Николая, — раздалось тогда в первый раз на севере. Все трепетало страшной заразы, подвигавшейся по Волге к Москве. Преувеличенные слухи наполняли ужасом воображение. Болезнь шла капризно, останавливалась, перескакивала, казалось, обошла Москву,
и вдруг грозная весть «Холера в Москве!» — разнеслась по городу.
Итак, скажи — с некоторого времени я решительно так полон, можно сказать, задавлен ощущениями
и мыслями, что мне, кажется, мало того, кажется, — мне врезалась мысль, что мое призвание — быть
поэтом, стихотворцем или музыкантом, alles eins, [все одно (нем.).] но я чувствую необходимость жить в этой мысли, ибо имею какое-то самоощущение, что я
поэт; положим, я еще пишу дрянно, но этот огонь в душе, эта полнота чувств дает мне надежду, что я буду,
и порядочно (извини за такое пошлое выражение), писать.
Соколовский, автор «Мироздания», «Хевери»
и других довольно хороших стихотворений, имел от природы большой поэтический талант, но не довольно дико самобытный, чтоб обойтись без развития,
и не довольно образованный, чтоб развиться. Милый гуляка,
поэт в жизни, он вовсе не был политическим человеком. Он был очень забавен, любезен, веселый товарищ в веселые минуты, bon vivant, [любитель хорошо пожить (фр.).] любивший покутить — как мы все… может, немного больше.
Милорадович был воин-поэт
и потому понимал вообще поэзию. Грандиозные вещи делаются грандиозными средствами.
Это были люди умные, образованные, честные, состарившиеся
и выслужившиеся «арзамасские гуси»; они умели писать по-русски, были патриоты
и так усердно занимались отечественной историей, что не имели досуга заняться серьезно современностью Все они чтили незабвенную память Н. М. Карамзина, любили Жуковского, знали на память Крылова
и ездили в Москве беседовать к
И.
И. Дмитриеву, в его дом на Садовой, куда
и я езживал к нему студентом, вооруженный романтическими предрассудками, личным знакомством с Н. Полевым
и затаенным чувством неудовольствия, что Дмитриев, будучи
поэтом, — был министром юстиции.
«Изувеченный» — это тот
поэт, который написал пасквиль на Сикста V
и выдал себя, когда папа дал слово не казнить виновного смертью.
Другие были слишком здоровы
и слишком мало
поэты, чтоб надолго остаться в спекулятивном мышлении без перехода в жизнь.
Отсюда легко понять поле, на котором мы должны были непременно встретиться
и сразиться. Пока прения шли о том, что Гете объективен, но что его объективность субъективна, тогда как Шиллер —
поэт субъективный, но его субъективность объективна,
и vice versa, [наоборот (лат.).] все шло мирно. Вопросы более страстные не замедлили явиться.
Поэты в самом деле, по римскому выражению, — «пророки»; только они высказывают не то, чего нет
и что будет случайно, а то, что неизвестно, что есть в тусклом сознании масс, что еще дремлет в нем.
При главном корпусе состояли православные гегельянцы, византийские богословы, мистические
поэты, множество женщин
и проч.
и проч.
Его диалектика уступала диалектике Хомякова, он не был поэт-мыслитель, как
И. Киреевский, но он за свою веру пошел бы на площадь, пошел бы на плаху, а когда это чувствуется за словами, они становятся страшно убедительны.
Умирающей рукой некогда любимый
поэт, сделавшийся святошей от болезни
и славянофилом по родству, хотел стегнуть нас; по несчастию, он для этого избрал опять-таки полицейскую нагайку.
Поэт, нашедший слово
и голос для этой боли, был слишком горд, чтобы притворяться, чтоб страдать для рукоплесканий; напротив, он часто горькую мысль свою высказывал с таким юмором, что добрые люди помирали со смеха.
У одного вода размягчит мозг, другой, падая, сплюснет его, оба останутся идиотами, третий не упадет, не умрет скарлатиной —
и сделается
поэтом, военачальником, бандитом, судьей.
Дорога эта великолепно хороша с французской стороны; обширный амфитеатр громадных
и совершенно непохожих друг на друга очертаниями гор провожает до самого Безансона; кое-где на скалах виднеются остатки укрепленных рыцарских замков. В этой природе есть что-то могучее
и суровое, твердое
и угрюмое; на нее-то глядя, рос
и складывался крестьянский мальчик, потомок старого сельского рода — Пьер-Жозеф Прудон.
И действительно, о нем можно сказать, только в другом смысле, сказанное
поэтом о флорентийцах...
Против горсти ученых, натуралистов, медиков, двух-трех мыслителей,
поэтов — весь мир, от Пия IX «с незапятнанным зачатием» до Маццини с «республиканским iddio»; [богом (ит.).] от московских православных кликуш славянизма до генерал-лейтенанта Радовица, который, умирая, завещал профессору физиологии Вагнеру то, чего еще никому не приходило в голову завещать, — бессмертие души
и ее защиту; от американских заклинателей, вызывающих покойников, до английских полковников-миссионеров, проповедующих верхом перед фронтом слово божие индийцам.
В это время явился
поэт лавреат Теннисон с женой, — это было слишком много лавров,
и я по тому же беспрерывному дождю отправился в Коус.
Неточные совпадения
Когда чтец кончил, председатель поблагодарил его
и прочел присланные ему стихи
поэта Мента на этот юбилей
и несколько слов в благодарность стихотворцу. Потом Катавасов своим громким, крикливым голосом прочел свою записку об ученых трудах юбиляра.
Левин доказывал, что ошибка Вагнера
и всех его последователей в том, что музыка хочет переходить в область чужого искусства, что так же ошибается поэзия, когда описывает черты лиц, что должна делать живопись,
и, как пример такой ошибки, он привел скульптора, который вздумал высекать из мрамора тени поэтических образов, восстающие вокруг фигуры
поэта на пьедестале.
Он скептик
и матерьялист, как все почти медики, а вместе с этим
поэт,
и не на шутку, —
поэт на деле всегда
и часто на словах, хотя в жизнь свою не написал двух стихов.
С тех пор как
поэты пишут
и женщины их читают (за что им глубочайшая благодарность), их столько раз называли ангелами, что они в самом деле, в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая, что те же
поэты за деньги величали Нерона полубогом…
— Вот он вас проведет в присутствие! — сказал Иван Антонович, кивнув головою,
и один из священнодействующих, тут же находившихся, приносивший с таким усердием жертвы Фемиде, что оба рукава лопнули на локтях
и давно лезла оттуда подкладка, за что
и получил в свое время коллежского регистратора, прислужился нашим приятелям, как некогда Виргилий прислужился Данту, [Древнеримский
поэт Вергилий (70–19 гг. до н. э.) в поэме Данте Алигьери (1265–1321) «Божественная комедия» через Ад
и Чистилище провожает автора до Рая.]
и провел их в комнату присутствия, где стояли одни только широкие кресла
и в них перед столом, за зерцалом [Зерцало — трехгранная пирамида с указами Петра I, стоявшая на столе во всех присутственных местах.]
и двумя толстыми книгами, сидел один, как солнце, председатель.