Неточные совпадения
Бог
знает, до чего бы додержал нас здесь этот невозмутимый
человек, если бы на выручку нам не подоспело самое неожиданное обстоятельство.
Я
знал много рассказов о нехороших
людях, нехороших обществах и боялся попасть в эти общества, частью потому, что не любил их, чувствовал к ним отвращение, частью же потому, что боялся быть обиженным.
За стеной послышались шаги, щелкнула задвижка, и в дверях показался высокий
человек, одетый в серый нанковый казакин. По усам, по полувоенному казакину и по всей манере в этом
человеке нетрудно было
узнать солдата.
Я,
знаете, живу молодым
человеком, потому что юность дважды не приходит, и я вас познакомлю с прекрасными дамочками… я не ревнив; нет, что их ревновать!
«Черт
знает, чего этот
человек так нахально лезет ко мне в дружбу?» — подумал я и только что хотел привстать с кровати, как вдруг двери моей комнаты распахнулись, и в них предстал сам капитан Постельников. Он нес большой крендель, а на кренделе маленькую вербочку. Это было продолжение подарков на мое новоселье, и с этих пор для меня началась новая жизнь, и далеко не похвальная.
— А в чем, ты думаешь, дело? Все дело в том, что у нас до этих пор нет еще настоящих наблюдательных
людей. Оттого мы черт
знает чем и занимаемся. Ты видал У меня нашего офицера Бекасинникова?
— Ах, что, — говорит, — в этом, Филимоша, что жирные эполеты? Разве другие-то это одно до сих пор имеют? Нет, да я, впрочем, на начальство и не ропщу: я сам
знаю, что я к этой службе неспособен. Стараюсь — да неспособен, и вот это меня сокрушает. Я переведен сюда для пользы службы, а службе от меня никакой пользы нет, да и вперед не будет, и я это чувствую и скорблю… Мне худо потому, что я
человек товарищественный. Вы ведь, я думаю, это помните?
— Прекрасно, — говорит, — вот и это прекрасно! Извини меня, что я смеюсь, но это для начала очень хорошо: «не с деньгами жить, а с добрыми
людьми»! Это черт
знает как хорошо, ты так и комиссии… как они к тебе приедут свидетельствовать… Это скоро сделается. Я извещу, что ты не того…
Прежде всего мне пришлось, разумеется, поблагоговеть пред Петербургом; город
узнать нельзя: похорошел, обстроился, провел рельсы по улицам, а либерализм так и ходит волнами, как море; страшно даже, как бы он всего не захлестнул, как бы им
люди не захлебнулись!
Отправился с визитом к своему попу. Добрейший Михаил Сидорович, или отец Михаил, — скромнейший
человек и запивушка, которого дядя мой, князь Одоленский, скончавшийся в схиме, заставлял когда-то хоронить его борзых собак и поклоняться золотому тельцу, — уже не живет. Вместо него священствует сын его, отец Иван. Я
знал его еще семинаристом, когда он, бывало, приходил во флигель к покойной матушке Христа славить, а теперь он уж лет десять на месте и бородой по самые глаза зарос — настоящий Атта Троль.
Матушка говорит: «Маркел Семеныч, ты лучше послушай-ка, что дьякон-то как складно для тебя говорит: помирись ты с отцом Иваном!» А отец Маркел как заскачет на месте: «
Знаю, говорит, я вас,
знаю, что вы за
люди с дьяконом-то». И что же вы, сударь, после сего можете себе представить? Вдруг, сударь мой, вызывает меня через три дня попадья, Марфа Тихоновна, через мою жену на огород.
Я отвечаю, что он-то прав и что я действительно с удовольствием возьмусь за поручаемое мне дело и сделаю все, что в силах, но только жалею, что очень мало
знаю условия теперешнего сельского быта в России, и добавил, что большой пользы надо бы ожидать лишь от таких
людей, как он и другие, на глазах которых начались и совершаются все нынешние реформы.
Даже странно: он
знает, конечно, что в течение семи лет все материальное существо
человека израсходывается и заменяется, а не может убедить себя в необходимости признать в
человеке независимое начало, сохраняющее нам тождественность нашего сознания во всю жизнь.
— Как, — говорю, — Васильева-то увезли! За что же это? Я его
знаю — казалось, такой прекрасный
человек…
— Вот вам и волшебство! — самодовольно воскликнул посредник и, выступив на середину комнаты, продолжал: — Никакого волшебства не было и тени, а просто-напросто административная решительность. Вы
знаете, я что сделал? Я, я честный и неподкупный
человек, который горло вырвет тому, кто заикнется про мою честь: я школами взятки брал!
— Ну вот, он и есть. Философию
знает и богословию, всего Макария выштудировал и на службе состоит, а не
знал, что мы на богословов-то не надеемся, а сами отцовское восточное православие оберегаем и у нас господствующей веры нельзя переменять. Под суд ведь угодил бы, поросенок цуцкой, и если бы «новым
людям», не верующим в Бога, его отдать — засудили бы по законам; а ведь все же он человечишко! Я по старине направил все это на пункт помешательства.
— Ну, как
знаешь; только послушай же меня: повремени, не докучай никому и не серьезничай. Самое главное — не серьезничай, а то, брат… надоешь всем так, — извини, — тогда и я от тебя отрекусь. Поживи, посмотри на нас: с кем тут серьезничать-то станешь? А я меж тем губернаторше скажу, что способный
человек приехал и в аппетит их введу на тебя посмотреть, — вот тогда ты и поезжай.
— Нет, а ты молчи-ка. Я ведь, разумеется, там не так, а гораздо помягче говорил, но только в этом роде чувствовать дал. Так, друг, оба и вскочили, и он и она: подавай, говорят, нам сейчас этого способного
человека! «Служить не желает ли?» Не
знаю, мол, но не надеюсь, потому что он
человек с состоянием независимым. «Это-то и нужно! мне именно это-то и нужно, кричит, чтобы меня окружали
люди с независимым состоянием».
Наслушавшись про тебя, так и кивает локонами: «Василий Иванович, думали ли вы, говорит, когда-нибудь над тем… — она всегда думает над чем-нибудь, а не о чем — нибудь, — думали ли вы над тем, что если б очень способного
человека соединить с очень способной женщиной, что бы от них могло произойти?» Вот тут, извини, я уж тебе немножко подгадил: я
знаю, что ей все хочется иметь некрещеных детей, и чтоб непременно «от неизвестного», и чтоб одно чадо, сын, называлося «Труд», а другое, дочь — «Секора».
Зная это, в твоих интересах, разумеется, надо было отвечать ей: что «от соединения двух способных
людей гений произойдет», а я ударил в противную сторону и охранил начальство.
О чем бишь она хотела от тебя, как от способного
человека,
узнать?..
Я
человек глупый, — ну, так и
знайте.
Это было письмо Фортунатова к предводителю моего уезда. Касающаяся до меня фраза заключалась в следующем: «Кстати, к вам, по соседству, приехал помещик Орест Ватажков; он
человек бывалый за границей и наверно близко
знает, как в чужих краях устраивают врачебную часть в селениях. Прихватите-ка и его сюда: дело это непременно надо свалить к черту с плеч».
Он
человек уже, конечно, не первой молодости, и в эти годы,
знаете, женщина для
человека много значит и легко приобретает над ним влияние.
Если что-нибудь будет нужно… пожалуйста: я всегда готов к вашим услугам… что вы смотрите на моего товарища? — не беспокойтесь, он немец и ничего не понимает ни по-французски, ни по-русски: я его беру с собою для того только, чтобы не быть одному, потому что,
знаете, про наших немножко нехорошая слава прошла из-за одного
человека, но, впрочем, и у них тоже, у господ немцев-то, этот Пихлер…