Неточные совпадения
Кругло говоря, и Никитушка и Марина Абрамовна
были отживающие типы той старой
русской прислуги, которая рабски-снисходительно относилась к своим господам и гордилась своею им преданностью.
— Нет, видите, — повернувшись лицом к Лизе и взяв ее за колено, начала сестра Феоктиста: — я ведь вот церковная, ну, понимаете, православная, то
есть по нашему, по
русскому закону крещена, ну только тятенька мой жили в нужде большой.
Выросши в России и воспитавшись в
русских училищах, он
был совершенно
русский и даже сам не считал себя поляком.
В комнате не
было ни чемодана, ни дорожного сака и вообще ничего такого, что свидетельствовало бы о прибытии человека за сорок верст по
русским дорогам. В одном углу на оттоманке валялась городская лисья шуба, крытая черным атласом, ватный капор и большой ковровый платок; да тут же на полу стояли черные бархатные сапожки, а больше ничего.
Из окна, у которого Женни приютилась с своим рабочим столиком,
был если не очень хороший, то очень просторный
русский вид. Городок
был раскинут по правому, высокому берегу довольно большой, но вовсе не судоходной реки Саванки, значащейся под другим названием в числе замечательнейших притоков Оки. Лучшая улица в городе
была Московская, по которой проходило курское шоссе, а потом Рядская, на которой
были десятка два лавок, два трактирных заведения и цирюльня с надписью, буквально гласившею...
В описываемую нами эпоху, когда ни одно из смешных и, конечно, скоропреходящих стремлений людей, лишенных серьезного смысла, не проявлялось с нынешнею резкостью, когда общество слепо верило Белинскому, даже в том, например, что «самый почтенный мундир
есть черный фрак
русского литератора», добрые люди из деморализованных сынов нашей страны стремились просто к добру.
— Вот русская-то натура и в аристократке, а все свое берет! Прежде
напой и накорми, а тогда и спрашивай.
Позволительно думать, что они могли хлестаковствовать и репетиловствовать совсем иначе, изобличая известную солидарность натур с натурою несметного числа Зарницыных (которых нисколько не должно оскорблять такое сопоставление, ибо они никаким образом не могут
быть почитаемы наихудшими людьми земли
русской).
— И как она… то
есть, я хоцу это знать… для
русского географицеского обсества. Это оцэн вазно, оцэн вазно в географическом отношении.
— Что выбрал, Евгения Петровна!
Русский человек зачастую сапоги покупает осмотрительнее, чем женится. А вы то скажите, что ведь Розанов молод и для него возможны небезнадежные привязанности, а вот сколько лет его знаем, в этом роде ничего похожего у него не
было.
По мнению Женни, шутливый тон не должен
был иметь места при этом разговоре, и она, подвинув к себе свечки, начала вслух прерванное чтение нового тома
русской истории Соловьева.
— Ну, это
будет новость, а я себе такого современного
русского человека как-то не могу представить.
Это
была русская женщина, поэтически восполняющая прелестные типы женщин Бертольда Ауэрбаха. Она не
была второю Женни, и здесь не место говорить о ней много; но автор, находясь под неотразимым влиянием этого типа,
будет очень жалеть, если у него не достанет сил и уменья когда-нибудь в другом месте рассказать, что за лицо
была Марья Михайловна Райнер, и напомнить ею один из наших улетающих и всеми позабываемых женских типов.
Этого нельзя
было сделать: сын швейцарца Райнера и его
русской жены не мог
быть лютеранином.
Пансион
был распущен, деньги собраны, Марья Михайловна съездила с сыном в Москву поклониться
русским святыням, и Райнеры оставили Россию.
Это
было вскоре после сорок осьмого года, по случаю приезда к Райнеру одного
русского, с которым бедная женщина ожила, припоминая то белокаменную Москву, то калужские леса, живописные чащобы и волнообразные нивы с ленивой Окой.
— Это
будет! — крикнул
русский.
Был опять
русский священник с дьячком, который
пел над гробом Марьи Михайловны о мире, где нет печали и воздыхания, но жизнь бесконечная.
В Гейдельберге Райнер ближе всех держался славянского кружка и преимущественно сходился с
русскими и поляками. Чехов здесь
было немного, но зато из среды их Райнер выбрал себе крепкого друга. Это
был Иосиф Коляр, поэт, энтузиаст и славянский федералист, родом из окрестностей Карлова Тына.
По соображениям Райнера, самым логическим образом выведенным из слышанных рассказов
русских либералов-туристов, раздумывать
было некогда: в России каждую минуту могла вспыхнуть революция в пользу дела, которое Райнер считал законнейшим из всех дел человеческих и за которое давно решил положить свою голову.
Русская публика становилась очень пьяна: хозяин и Ярошиньский
пили мало; Слабодзиньский
пил, но молчал, а Розанов почти ничего не
пил. У него все ужасно кружилась голова от рюмки польской старки.
Рогнеда Романовна от природы
была очень правдива, и, может
быть, она не лгала даже и в настоящем случае, но все-таки ей нельзя
было во всем верить на слово, потому что она
была женщина «политичная». — Давно известно, что в
русском обществе недостаток людей политических всегда щедро вознаграждался обилием людей политичных, и Рогнеда Романовна
была одним из лучших экземпляров этого завода.
Задняя фигура могла
быть очень удобна в живой картине, где
был бы нужен тип известного
русского человека, торгующего своим братом, скотом.
— А у вас что? Что там у вас? Гггааа! ни одного человека путного не
было, нет и не
будет. Не
будет, не
будет! — кричала она, доходя до истерики. — Не
будет потому, что ваш воздух и болота не годятся для
русской груди… И вы… (маркиза задохнулась) вы смеете говорить о наших людях, и мы вас слушаем, а у вас нет терпимости к чужим мнениям; у вас Марат — бог; золото, чины, золото, золото да разврат — вот ваши боги.
Розанов еще поддержал общий разговор, и у Соловейчика еще два раза вырвалось польское со?
Русская же речь его
была преисполнена полонизмов.
Первая мысль
была еще раз окреститься и взять вспомоществование, но негде
было достать еврейского паспорта, не из чего
было сделать печати, даже
русского паспорта приобресть не на что.
— За Оничку страшно мне, — отвечала маркиза голосом, в котором слышна
была наша простоволосая
русская мать, питательница, безучастная ко всякой политике.
— Зачем же вы, господа, раскольников-то путаете? — начал Стрепетов. — Ну, помилуйте, скажите:
есть ли тут смысл? Ну что общего, например скажем, хоть с этими вашими сойгами у
русского человека?
Нужно
быть хорошим художником, чтобы передать благородное и полное, едва ли не преимущественно нашей
русской женщине свойственное выражение лица Лизы, когда она, сидя у окна, принимала из рук Помады одну за друг гой ничтожные вещицы, которые он вез как некое бесценное сокровище, хранил их паче зеницы ока и теперь ликовал нетерпеливо, принося их в дар своему кумиру.
Но зато, вот помяните мое слово, проснется общественное сознание, очнутся некоторые из них самих, и не
будет для них на
русской земле людей, поганее этих Красиных; не
будет ни одного из них, самими ими неразоблаченного и незаплеванного.
— Да, один дом и именно дом, а не семейная тюрьма. Этот один дом покажет, что нет нужды глодать свою плоть, что сильный и бессильный должны одинаково досыта наесться и вдоволь выспаться. Это дом… это… дедушка осмысленного
русского быта, это дом… какими должны
быть и какими непременно
будут все дома в мире: здесь все равны, все понесут поровну, и никто судьбой не
будет обижен.
Все это в переводе на разговорный
русский язык может
быть выражено в следующей форме...
В один прекрасный день он получил по городской почте письмо, в котором довольно красивым женским почерком
было выражено, что «слух о женском приюте, основанном им, Белоярцевым, разнесся повсюду и обрадовал не одно угнетенное женское сердце; что имя его
будет более драгоценным достоянием истории, чем имена всех людей, величаемых ею героями и спасителями; что с него только начинается новая эпоха для лишенных всех прав и обессиленных воспитанием
русских женщин» и т. п.
Вспомните, что вы ведь
русская, зачем вам
быть с нами?
Примите мой совет: успокойтесь;
будьте русскою женщиною и посмотрите, не верно ли то, что стране вашей нужны прежде всего хорошие матери, без которых трудно ждать хороших людей».
— Мы, Лизавета Егоровна,
русской земли не знаем, и она нас не знает. Может
быть, на ней
есть и всякие люди, да с нами нет таких, какие нам нужны.
Кроме того, что отрядам инсургентов в ней можно
было формироваться и скрываться от преследования сильнейших отрядов
русского войска, в пуще
есть поляны, на которых стоят стога сена, заготовляемого для зубров на все время суровой зимы; здесь по лесу пробегает несколько ручьев и речек, и, наконец, лес полон смелой и ненапуганной крупной зверины, которою всегда можно пропитать большую партию.
— Чья это
была банда? — спросил, подходя к пленным, начальник
русского отряда.
— Н… ну, какие склонности! Помилуйте, это все выдумки. Я сказала, чтобы у меня в доме этих
русских романов не
было. Это всё
русские романы делают. Пусть читают по-французски: по крайней мере язык совершенствуют.
— Граждане тоже люди
русские, — перебил Розанов, — еще посмотрим, что из них
будет, как они промеж себя разбираться станут.