Неточные совпадения
— Ничуть это
не выражает его глупости. Старик свое дело делает. Ему так приказано, он так и поступает. Исправный слуга, и
только.
— Исправиться? — переспросила игуменья и, взглянув на Лизу, добавила: — ну, исправляются-то или меняются к лучшему
только богатые, прямые, искренние натуры, а кто весь век лгал и себе, и людям и
не исправлялся в молодости, тому уж на старости лет
не исправиться.
— Вы же сами, тетечка,
только что сказали, что институт
не знакомит с жизнью.
— Этой науки, кажется,
не ты одна
не знаешь. По-моему, жить надо как живется; меньше говорить, да больше делать, и еще больше думать;
не быть эгоисткой,
не выкраивать из всего
только одно свое положение,
не обращая внимания на обрезки, да, главное дело,
не лгать ни себе, ни людям. Первое дело
не лгать. Людям ложь вредна, а себе еще вреднее. Станешь лгать себе, так всех обманешь и сама обманешься.
— И
не так уж очень трудно. Брыкаться
не надо. Брыканьем ничему
не поможешь,
только ноги себе же отобьешь.
Я
только не пристала к вралям и
не рассталась со смыслом.
Ну я уж была на возрасте, шестнадцатый годок мне шел; матери
не было, братец в лакейской должности где-то в Петербурге, у важного лица, говорят, служит,
только отцу они
не помогали.
Только были эти купцы староверы…
не нашего, значит, закона, попов к себе
не принимают, а все без попов.
Уж
не знаю, как там покойничек Естифей-то Ефимыч все это с маменькой своей уладил,
только так о спажинках прислали к тятеньке сватов.
— Что вы, что вы это, — закрасневшись, лепетала сестра Феоктиста и протянула руку к
только что снятой шапке; но Лиза схватила ее за руки и, любуясь монахиней, несколько раз крепко ее поцеловала. Женни тоже
не отказалась от этого удовольствия и, перегнув к себе стройный стан Феоктисты, обе девушки с восторгом целовали ее своими свежими устами.
— Что, мол, пожар, что ли?» В окно так-то смотрим, а он глядел, глядел на нас, да разом как крикнет: «Хозяин, говорит, Естифей Ефимыч потонули!» — «Как потонул? где?» — «К городничему, говорит, за реку чего-то пошли, сказали, что коли Федосья Ивановна, — это я-то, — придет, чтоб его в чуланчике подождали, а тут, слышим, кричат на берегу: „Обломился, обломился, потонул!“ Побегли — ничего уж
не видно,
только дыра во льду и водой сравнялась, а приступить нельзя, весь лед иструх».
И
не знаю я, как уж это все я
только пережила!
Мать Агния тихо вошла в комнату, где спали маленькие девочки, тихонько приотворила дверь в свою спальню и, видя, что там
только горят лампады и ничего
не слышно, заключила, что гости ее уснули, и, затворив опять дверь, позвала белицу.
— Давно-с,
только они
не спали, должно быть.
— Нет-с, нынче
не было его. Я все смотрела, как народ проходил и выходил, а
только его
не было: врать
не хочу.
— Да ведь я и
не докладала, что она чем-нибудь тут причинна, а я
только…
— Нет, матушка, верно, говорю:
не докладывала я ничего о ней, а
только докладала точно, что он это, как взойдет в храм божий, так уставит в нее свои бельмы поганые и так и
не сводит.
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак
не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь
только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
— И то правда.
Только если мы с Петром Лукичом уедем, так ты, Нарцис, смотри!
Не моргай тут… действуй. Чтоб все, как говорил… понимаешь: хлопс-хлопс, и готово.
«Что ж, — размышлял сам с собою Помада. — Стоит ведь вытерпеть
только. Ведь
не может же быть, чтоб на мою долю таки-так уж никакой радости, никакого счастья. Отчего?.. Жизнь, люди, встречи, ведь разные встречи бывают!.. Случай какой-нибудь неожиданный… ведь бывают же всякие случаи…»
— Что такое? что такое? — Режьте скорей постромки! — крикнул Бахарев, подскочив к испуганным лошадям и держа за повод дрожащую коренную, между тем как упавшая пристяжная барахталась, стоя по брюхо в воде, с оторванным поводом и одною
только постромкою. Набежали люди, благополучно свели с моста тарантас и вывели,
не входя вовсе в воду, упавшую пристяжную.
Уроков Помада никак
не мог набрать и имел
только два урока в доме богатого купца Конопатина, который платил ему восемь рублей в месяц за работу с восемью бестолковыми ослятами.
Кого бы вы ни спросили о Помаде, какой он человек? — стар и мал ответит
только: «так, из поляков», и словно в этом «из поляков» высказывалось категорическое обвинение Помады в таком проступке, после которого о нем уж и говорить
не стоило.
Но как бы там ни было, а
только Помаду в меревском дворе так, ни за что ни про что, а никто
не любил. До такой степени
не любили его, что, когда он, протащившись мокрый по двору, простонал у двери: «отворите, бога ради, скорее», столяр Алексей, слышавший этот стон с первого раза, заставил его простонать еще десять раз, прежде чем протянул с примостка руку и отсунул клямку.
— Полно. Неш я из корысти какой! А то взаправду хоть и подари: я себе безрукавочку такую, курточку сошью; подари.
Только я ведь
не из-за этого. Я что умею, тем завсегда готова.
— Конечно, конечно,
не все,
только я так говорю… Знаешь, — старческая слабость: все как ты ни гонись, а всё старые-то симпатии, как старые ноги, сзади волокутся. Впрочем, я
не спорщик. Вот моя молодая команда, так те горячо заварены, а впрочем, ладим, и отлично ладим.
Народ говорит, что и у воробья, и у того есть амбиция, а человек, какой бы он ни был, если
только мало-мальски самостоятелен, все-таки
не хочет быть поставлен ниже всех.
Вот тоже доктор у нас есть, Розанов, человек со странностями и даже
не без резкостей, но и у этого самые резкости-то как-то затрудняюсь, право, как бы тебе выразить это… ну,
только именно резки,
только выказывают прямоту и горячность его натуры, а вовсе
не стремятся смять, уничтожить, стереть человека.
— А например, исправник двести раков съел и говорит: «
не могу завтра на вскрытие ехать»; фельдшер в больнице бабу уморил ни за што ни про што; двух рекрут на наш счет вернули; с эскадронным командиром разбранился; в Хилкове бешеный волк человек пятнадцать на лугу искусал, а тут немец Абрамзон с женою мимо моих окон проехал, — беда да и
только.
— Что ж делать. Я
только узнал о его несчастье и
не могу тронуться к нему, ожидая с минуты на минуту непременного заседателя, с которым тотчас должен выехать.
— Ни-ни-ни! — остановил ее Бахарев. — У нее целую ночь были истерики, и она
только перед утром глаза сомкнула,
не ходи к ней,
не буди ее, пусть успокоится.
— Они тоже обе
не спали. Садитесь-ка, вот пейте пока чай, Бог даст все обойдется.
Только другой раз
не пугай так мать.
— Нет; мы ходили к ней с папой, да она нездорова что ль-то была:
не приняла. Мы
только были у Помады, навещали его. Хочешь, зайдем к Помаде?
Только один отец
не брюзжит, а то все, таки решительно все.
—
Только не бегайте, бога ради,
не суетитесь: голову всю мне разломали своим бестолковым снованьем. Мечутся без толку из угла в угол, словно угорелые кошки, право.
—
Только легальным путем. Я
не верю в успех иного движения.
— Нет,
не таков. Ты еще осенью был человеком, подававшим надежды проснуться, а теперь, как Бахаревы уехали, ты совсем — шут тебя знает, на что ты похож — бестолков совсем, милый мой, становишься. Я думал, что Лизавета Егоровна тебя повернет своей живостью, а ты, верно,
только и способен миндальничать.
— Ну, брат, если одного
только требуешь, так уж по этому холоду далеко
не пойду отыскивать.
Не спала
только холодная луна.
Только взглянувши в отворенную дверь гостиной, можно было почувствовать, что это
не настоящий мрак и что есть место, где еще темнее.
— Ну, и прекрасно, и птичницу сюда на минутку пошлите, а мы сейчас переведем Лизавету Егоровну.
Только чтоб она вас здесь
не застала: она ведь, знаете, такая… деликатная, — рассказывал доктор, уже сходя с конторского крылечка.
До приезда Женни старик жил, по собственному его выражению, отбившимся от стада зубром: у него было чисто, тепло и приютно, но
только со смерти жены у него было везде тихо и пусто. Тишина этого домика
не зналась со скукою, но и
не знала оживления, которое снова внесла в него с собою Женни.
Теперь Главная улица была знаменита
только тем, что по ней при малейшем дожде становилось море и после целый месяц
не было ни прохода, ни проезда.
Все уездные любители церковного пения обыкновенно сходились в собор к ранней обедне, ибо Никон Родионович всегда приходили помолиться за ранней, и тут пели певчие. Поздней обедни Никон Родионович
не любили и ядовито замечали, что к поздней обедне
только ходят приказничихи хвастаться, у кого новые башмаки есть.
Тут все имело
только свое значение. Было много веры друг в друга, много простоты и снисходительности, которых
не было у отцов, занимавших соответственные социальные амплуа, и нет у детей, занимающих амплуа даже гораздо выгоднейшие для водворения простоты и правды житейских отношений.
А когда бархатная поверхность этого луга мало-помалу серела, клочилась и росла, деревня вовсе исчезала, и
только длинные журавли ее колодцев медленно и важно, как бы по собственному произволу, то поднимали, то опускали свои шеи, точно и в самом деле были настоящие журавли, живые, вольные птицы божьи, которых
не гнет за нос к земле веревка, привязанная человеком.
А дунет ветерок, гренадеры зашатаются с какими-то решительными намерениями, повязочки суетливо метнутся из стороны в сторону, и все это вдруг пригнется, юркнет в густую чащу початника; наверху
не останется ни повязочки, ни султана, и
только синие лопасти холостых стеблей шумят и передвигаются, будто давая кому-то место, будто сговариваясь о секрете и стараясь что-то укрыть от звонкого тростника, вечно шумящего своими болтливыми листьями.
— Да, прорваться-то прорвется,
только лучше пусть
не прорывается. Пойдем-ка, Помада!
— Из-за вздора, из глупости, из-за тебя, из-за чего ты хочешь…
Только я об этом нимало
не жалею, — добавила Лиза, подумав.
«Ничего; она, говорит,
не дура,
только избалована, много о себе думает, первой умницей себя, кажется, считает».