Михаил Андреевич сидел посреди дивана, обитого белым сукном: он был в легком, светлом пиджаке, в соломенной шляпе, а вокруг него,
не сводя с него глаз, как черные вороны, уселись: Глафира, Горданов и Висленев. С ними же до Москвы выехал и наследник Бодростина Кюлевейн.
Неточные совпадения
Форов, жена его, Подозеров и Синтянина, — все четверо теперь сидели рядом на скамейке и, за исключением майора, который снова читал, все,
не сводя глаз, смотрели на встречу брата
с сестрой. Катерина Астафьевна держала в своей руке стынущую руку генеральши и постоянно ее пожимала, Синтянина это чувствовала и раза два отвечала легким благодарным пожатием.
Форов
провел эту ночь у Подозерова; майор как пришел, так и завалился и спал, храпя до самого утра, а Подозеров был
не во сне и
не в бдении. Он лежал
с открытыми
глазами и думал: за что, почему и как он идет на дуэль?..
И
с этим он снял свою запасную шинель
с передней лавочки дрожек и усадил тут Висленева прямо против себя и тотчас же начал допрашивать,
не сводя своих пристальных, холодных
глаз с потупленного висленевского взора.
Горданов пришел, наконец, в себя, бросился на Висленева, обезоружил его одним ударом по руке, а другим сшиб
с ног и, придавив к полу, велел людям держать его. Лакеи схватили Висленева, который и
не сопротивлялся: он только тяжело дышал и,
водя вокруг
глазами, попросил пить. Ему подали воды, он жадно начал глотать ее, и вдруг, бросив на пол стакан, отвернулся, поманил к себе рукой Синтянину и, закрыв лицо полосой ее платья, зарыдал отчаянно и громко...
Первая пришла в себя Глафира: она сделала над собой усилие и со строгим лицом
не плаксивой, но глубокой скорби прошла чрез толпу, остановилась над самым трупом мужа и, закрыв на минуту
глаза рукой, бросилась на грудь мертвеца и… в ту же минуту в замешательстве отскочила и попятилась,
не сводя взора
с раскачавшихся рук мертвеца.
Так подействовали на них усталость, теплота камина и манипуляции немой,
с которых они долго
не сводили глаз. Глухонемая как будто ждала этого и, по-видимому, очень обрадовалась;
не нарушая покоя спящих, она без малейшего шума приподнялась на ноги, распустила свое платье; тщательно уложила за ним вдоль своего слабого тельца то, что скрывала, и, приведя себя снова в порядок, свернулась и уснула на ковре у ног генеральши.
— Да-с, слава богу, слава ему, — отвечал генерал и,
не сводя глаз с картины и переменив тон, продолжал, — вы знаете, я наконец решился сделать себе операцию: хочу, чтобы вынули эту проклятую пулю.
Он целый вечер
не сводил с нее глаз, и ей ни разу не подумалось в этот вечер, что он делает над собой усилие, чтобы быть нежным, и этот вечер был одним из самых радостных в ее жизни, по крайней мере, до сих пор; через несколько лет после того, как я рассказываю вам о ней, у ней будет много таких целых дней, месяцев, годов: это будет, когда подрастут ее дети, и она будет видеть их людьми, достойными счастья и счастливыми.
Неточные совпадения
— Ну, а ты что делал? — спросила она, глядя ему в
глаза, что-то особенно подозрительно блестевшие. Но, чтобы
не помешать ему всё рассказать, она скрыла свое внимание и
с одобрительной улыбкой слушала его рассказ о том, как он
провел вечер.
То же самое думал ее сын. Он
провожал ее
глазами до тех пор, пока
не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала говорить ему, очевидно о чем-то
не имеющем ничего общего
с ним,
с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Чичиков уверил ее, что
не завезет, и Коробочка, успокоившись, уже стала рассматривать все, что было во дворе ее; вперила
глаза на ключницу, выносившую из кладовой деревянную побратиму [Побратима — «шарообразный сосуд деревянный,
с узким горлом; кладут мед, варенье».
Однообразный и безумный, // Как вихорь жизни молодой, // Кружится вальса вихорь шумный; // Чета мелькает за четой. // К минуте мщенья приближаясь, // Онегин, втайне усмехаясь, // Подходит к Ольге. Быстро
с ней // Вертится около гостей, // Потом на стул ее сажает, //
Заводит речь о том, о сем; // Спустя минуты две потом // Вновь
с нею вальс он продолжает; // Все в изумленье. Ленский сам //
Не верит собственным
глазам.
Так мысль ее далече бродит: // Забыт и свет и шумный бал, // А
глаз меж тем
с нее
не сводит // Какой-то важный генерал. // Друг другу тетушки мигнули, // И локтем Таню враз толкнули, // И каждая шепнула ей: // «Взгляни налево поскорей». — // «Налево? где? что там такое?» — // «Ну, что бы ни было, гляди… // В той кучке, видишь? впереди, // Там, где еще в мундирах двое… // Вот отошел… вот боком стал… — // «Кто? толстый этот генерал?»