— Да, и прибавь, я у самой цели моих желаний и спешу к ней жадно, нетерпеливо, и она близко,
моя цель, я почти касаюсь ее моими руками, но для этого мне нужен каждый мой грош: я трясусь над каждою копейкой, и если ты видишь, что я кое-как живу, что у меня в доме есть бронза и бархат, и пара лошадей, то, любезный друг, это все нужно для того, чтобы поймать, исторгнуть из рук тысячи тысяч людей миллионы, которые они накопили и сберегли для моей недурацкой головы!
Неточные совпадения
— Можешь ставить их на
мой счет сколько угодно, а что касается до ухаживанья, то нет, брат, я ни за кем: я, братец, тон держал, да, серьезный тон. Там
целое общество я застал: тетка, ее муж, чудак, антик, нигилист чистой расы…
— Ты похож на мальчишку, которого высекут и потом еще велят ему
целовать розгу, но оставь
мою руку и слушай. Благодарю тебя, что ты приехал по
моему письму: У меня есть за тобою долг, и мне теперь понадобился платеж…
— Вы любите! Tant mieux pour vous et tant pis pour les autres, [Тем лучше для вас и тем хуже для других (франц.)] берегите же
мою тайну. Вам
поцелуй дан только в задаток, но щедрый расчет впереди. — И с этим она сжала ему руку и, подав портфель, тихонько направила его к двери, в которую он и вышел.
— Ни то, ни другое: человек значит только то, что он значит, все остальное к нему не пристает. Я сегодня
целый день мучусь, заставляя
мою память сказать мне имя того немого, который в одну из персских войн заговорил, когда его отцу угрожала опасность. Еду мимо вас и вздумал…
Мой друг, студент Спиридонов, тогда маленький мальчик, в черной траурной рубашке, пришел к отцу, чтобы
поцеловать его руку и взять на сон его благословение, но отец его был гневен и суров; он говорил с одушевлением ему: «Будь там», и указал ему вместо дверей в спальню — на двери в залу.
— Да; новый
мой камрад, — продолжала Бодростина, — пожелаем счастия честным мужчинам и умным женщинам. Да соединятся эти редкости жизни и да не мешаются с тем, что им не к масти. Ум дает жизнь всему, и
поцелую, и объятьям… дурочка даже не
поцелует так, как умная.
Он рисовал мне картину бедствий и отчаяния семейств тех, кого губил Висленев, и эта картина во всем ее ужасе огненными чертами напечатлелась в душе
моей; сердце
мое преисполнилось сжимающей жалостью, какой я никогда ни к кому не ощущала до этой минуты, жалостью, пред которою я сама и собственная жизнь
моя не стоили в
моих глазах никакого внимания, и жажда дела, жажда спасения этих людей заклокотала в душе
моей с такою силой, что я
целые сутки не могла иметь никаких других дум, кроме одной: спасти людей ради их самих, ради тех, кому они дороги, и ради его, совесть которого когда-нибудь будет пробуждена к тяжелому ответу.
Одно только
мое большое и основательное знание этой женщины ручается мне, что она что-то заводит, — заводит далекое, прочное, что она облагает нас
целым лагерем, и именно нас, т. е. всех нас, — не одного Михаила Андреевича, а всех как есть, и меня в том числе, и даже меня может быть первого.
Генеральша торопливо оправилась и зажгла спичкой свечу. Огонь осветил пред нею обросшую косматую фигуру майора Филетера Форова, к которому в исступлении самых смешанных чувств ужаса, радости и восторга, припала полновесная Катерина Астафьевна. Увидев при огне лицо мужа, майорша только откинула назад голову и, не выпуская майора из рук, закричала: «Фор! Фор! ты ли это,
мой Фор!» — и начала покрывать
поцелуями его сильно поседевшую голову и мокрое от дождя и снега лицо.
— Чего
моя супруга терпеть не может, то всегда и скверно, и мерзко, — и с этим он
поцеловал два раза кряду руку помещавшейся за рабочим столиком жены и, надувшись, вышел а другую комнату.
— Ради меня! ради меня! — просил он, ловя и
целуя сестрины руки. — Ты не знаешь: от этого зависит
мое спасение.
Жозеф, всоруженный двумя палками, сначала задавал на орлят сердитый окрик, а потом одною палкой дразнил их, а другою — бил, и таким образом не без удовольствия проводил в прохладе
целые часы, то дразня бедных своих заключенных, то валяясь на холодном каменном выступе стены и распевая арию Фарлафа: «Близок уж час торжества
моего».
— О, боже
мой, какое горе, — произнесла Синтянина и, поискав ногой стула и не найдя его, опустилась пред Ларисой на колени, сжала ее руки и
поцеловала их.
— Давно ли я знал его? А кто же его давнее меня знал? На
моих руках вырос. Я его в купели
целовал и в гробу завтра
поцелую: я дядькой его был, и его, и брата его Тимофея Андреевича пестовал: такой же неблагодарный был, как и этот.
Но если уж я так кровожаден и жестоко расчетлив, что, убив, соскочил лишь для того, чтобы посмотреть, жив ли на меня свидетель или нет, то к чему бы, кажется, возиться над этою новою жертвою
моей целых пять минут, да еще нажить, пожалуй, новых свидетелей?
Неточные совпадения
Целуя, душенька, твою ручку, остаюсь твой: Антон Сквозник-Дмухановский…» Ах, боже
мой!
Хлестаков. Как же, как же, я вдруг. Прощайте, любовь
моя… нет, просто не могу выразить! Прощайте, душенька! (
Целует ее ручку.)
Софья. Ты ею наполнил все
мои чувства. (Бросаясь
целовать его руки.) Где она?..
Так,
мой друг; да я ждал бы, чтобы при всех науках не забывалась главная
цель всех знаний человеческих, благонравие.
Стародум(с важным чистосердечием). Ты теперь в тех летах, в которых душа наслаждаться хочет всем бытием своим, разум хочет знать, а сердце чувствовать. Ты входишь теперь в свет, где первый шаг решит часто судьбу
целой жизни, где всего чаще первая встреча бывает: умы, развращенные в своих понятиях, сердца, развращенные в своих чувствиях. О
мой друг! Умей различить, умей остановиться с теми, которых дружба к тебе была б надежною порукою за твой разум и сердце.