Неточные совпадения
Она даже венчалась именно в тот самый день, когда от Висленева получилось письмо, что он на свободе, и венчалась (как
говорят), имея
при себе это письмо в носовом платке.
При ее привычке меньше
говорить и больше слушать, пунцовые губы ее, влажные, но без блеска, всегда, в самом спокойствии своем, готовы как будто к шепоту.
Говорит он голосом ровным и спокойным, хотя левая щека его слегка подергивается не только
при противоречиях, но даже
при малейшем обнаружении непонятливости со стороны того, к кому относится его речь.
— Н… н… не знаю: это было
при особом каком-то обстоятельстве, до моего приезда, я об этом не расспрашивала, а тетя
говорит, что…
«Он бежит меня и tant mieux [тем лучше (франц.).]». Она истерически бросила за окно пахитоску и, хрустнув пальцами обеих рук, соскользнула на диван, закрыла глаза и заснула
при беспрестанных мельканиях слов: «Завтра, завтра, не сегодня — так ленивцы
говорят: завтра, завтра». И вдруг пауза, лишь на рассвете в комнату является черноглазый мальчик в розовой ситцевой рубашке, барабанит и громко поет...
— Это чрезвычайно умно, —
говорили те же люди, — пусть он выбирает деньги у подлецов и выручит
при случае своих.
Висленев, грызя сухарь, распечатал конверт и прочел: «Примите к сведению, еще одна подлость: Костька Оболдуев,
при всем своем либерализме, он женился на Форофонтьевой и взял за нею в приданое восемьдесят тысяч. Пишу вам об этом со слов Роговцова, который заходил ко мне ночью нарочно по этому делу. Утром иду требовать взнос на общее дело и бедным полякам. Завтра
поговорим. Анна Скокова».
— А ничего это, что я
говорил при этом лоботрясе? — спросил он у Висленева, когда тот провожал его по коридору.
Долго воспоминая свадьбу Висленева, священник, покусывая концы своей бороды, качал в недоумении головой и, вздыхая,
говорил: «все хорошо, если это так пройдет», но веселый дьякон и смешливый дьячок, как люди более легкомысленные, забавлялись насчет несчастного Висленева: дьякон
говорил, что он
при этом браке только вполне уразумел, что «тайна сия велика есть», а дьячок рассказывал, что его чуть Бог сохранил, что он не расхохотался, возглашая в конце Апостола: «а жена да боится своего мужа».
Висленев извинял, хотя в уме своем он уже кое-что смекал и насчет Горданова, и
говорил с ним о своих семейных делах более по привычке и по неотразимой потребности с кем-нибудь
говорить,
при неимении под рукой другого лица, удобного для излития в душу его своих скорбей, а между тем истек третий семестр, и явился новый трехтысячный счет…
— Когда он
при виде неблагодарных Реганы и Гонерильи
говорит: «и злая тварь мила в сравненьи с тварью злейшей».
— Да; и любви. Я сейчас посылаю это письмо, — посылаю его
при тебе без всяких добавок, и уверена, что не пройдет двух часов, как Подозеров приедет, и я буду
говорить с ним обо всем, и получу на все ответы, самые удовлетворительные.
Юноша пришел в смущение
при виде трех красивых женщин: он замялся, стал
говорить, ничего не выговорил, поперхнулся, чихнул, и его маленький галстучек papillon [бабочка (франц.).] сорвался с пуговки и улетел в неведомые страны.
— «А я, — отвечает Летушка, — разве вам про это позволяла что-нибудь
говорить?» — И
при этом попросила, чтоб он об этом больше никогда и речи не заводил.
Но вдруг Лета заподозрела, что Рупышев ее мужа нарочно спаивает, потому что Спиридонов уж до того стал пить, что начал себя забывать, и раз приходит
при всех в почтовую контору к почтмейстеру и просит: «У меня, —
говорит, — сердце очень болит, пропишите мне какую-нибудь микстуру».
После этого Летушка ни самого Рупышева не приняла, ни одного его письма не распечатала и вскоре же,
при содействии Поталеева, уехала к своим в Москву. А в Москве все та же нужда, да нужда, и все только и живы, что поталеевскими подаяниями. Поталеев ездит, останавливается и благодетельствует. Проходит год, другой, Лета все вдовеет. Вот Поталеев ей и делает вновь предложение. Лета только усмехнулась. А Поталеев и
говорит...
— Да когда же это ты, Лара, выйдешь наконец замуж, чтобы
при тебе можно было о чем-нибудь
говорить?
Подозеров поцеловал ее руку и, выйдя, скоро догнал за воротами Форова и Евангела, который,
при приближении Подозерова, тихо
говорил что-то майору.
При его приближении они замолчали.
Пока я жива, пускай
говорят и думают обо мне что хотят, но память моя… она должна быть чиста от тех пятен, которые кладут на нее и которых я не хочу и не могу снять
при жизни.
При этом рассказе Ларису, конечно, нельзя было бы упрекнуть в особенной откровенности, — нет, она многое утаивала и совсем скрыла подробности поцелуя, данного ею Павлу Николаевичу на окне своей спальни; но чем не откровеннее она была по отношению к себе, тем резче и бесповоднее выходила наглость Горданова, а Подозеров был склонен верить на этот счет очень многому, и он, действительно, верил всему, что ему
говорила Лариса.
— Нет; чем же скоро? чем скорее, тем оно вернее, а то ведь Паинька правду
говорит: знаете, вдруг кран-кен, а женщина останется ни
при чем.
«Стоит ли это того, чтобы не ладить?» —
говорила себе майорша
при каких-нибудь несогласиях с мужем, и несогласия их ладу не мешали.
Он предпочел только проучить «маленькую княгиню» и, удалясь под различными предлогами от участия в ее делах с Бодростиным,
поговорил о своих подозрениях
при Ципри-Кипри, результатом чего явилось известное письмо последней к Подозерову.
— Быть
при вас, — повторил он вздыхая. — Да, суть в том, чтобы быть
при вас, но чем быть? Вот в чем дело! Гм… вы
говорите о своей простоте, а между тем вы сделали меня вашим слугой.
— Можете
говорить, что вам угодно, а всякий борется за существование, как он умеет, — отвечал, обижаясь, Жозеф. — Я за границей,
при иностранных законах о праве женщины не трусил, и никогда бы не струсил, и не побоялся моей жены, будь я ей хоть даже вдесятеро более должен, но когда мы въезжаем в Россию, где на стороне женщин законы, тут… я, как мужчина, обязан сберечь свою свободу от жениной власти; да-с, я это обязан!
Майор не обиделся, но попросил так не
говорить и старался внушить, что у него есть, или по крайней мере были, убеждения и даже очень последовательные, во главе которых, например, стояло убеждение, что род людской хоть понемножечку все умнеет, тогда как он глупеет. Майор рассказал, что их зовут на суд за дуэль, и что Андрей Иванович Подозеров ни более, ни менее как желает, чтобы,
при следствии о дуэли его с Гордановым, не выдавать этого негодяя с его предательством и оставить все это втуне.
— Если презрение есть великодушие, то будь по-твоему, но тут нет места никакому великодушию, тут именно одно презрение и гордость, сатанински воспрянувшая
при одном сближении, которое его жена сделала между ним и Гордановым. Я вас, милостивые государыни, предупреждаю, что дело кончено! Понимаете-с; я
говорю не о деле с дуэлью, которое теперь кончится, разумеется, вздором, а о деле брака Ларисы Платоновны. Он кончен, пошабашен и крест на нем водружен.
— Я удивляюсь вам, Михаил Андреевич, как вы, несомненно образованный человек, находите удобным
говорить в таком тоне
при женщине о другой женщине и еще, вдобавок, о моей знакомой, более… о моем друге… да, прошу вас знать, что я считаю бедную Лару моим другом, и если вы будете иметь случай, то прошу вас не отказать мне в одолжении, где только будет удобно
говорить, что Лара мой самый близкий, самый искренний друг, что я ее люблю нежнейшим образом и сострадаю всею душой ее положению.
При приближении ее он приподнял фуражку. Синтянина несколько смешалась, но остановила лошадь и сделала знак, что хочет с ним
говорить.
Вот он идет раз, видит сидит в лесу
при чищобе на пенечке бурый медведь и
говорит: «Мужик Афанасий травкой подпоясан, это я сам и есть коровья смерть, только мне божьих мужичков очень жаль стало: ступай, скажи, пусть они мне выведут в лес одну белую корову, а черных и пестрых весь день за рога держут, я так и быть съем белую корову, и от вас и уйду».
— Слушай, —
говорил он вдруг, выскакивая к Бодростину из-за стога сена на лугу, пред всем народом, — слушай, добрая душа: сошли старого дядьку на поселение! Право, сошли, а то тебе здесь
при мне неспокойно.
Неточные совпадения
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и
говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах
при малейшем его движении.
— Филат Иринархович, —
говорил, — больше на бумаге сулил, что обыватели
при нем якобы благополучно в домах своих почивать будут, а я на практике это самое предоставлю… да-с!
— Нужды нет, что он парадов не делает да с полками на нас не ходит, —
говорили они, — зато мы
при нем, батюшке, свет у́зрили! Теперича, вышел ты за ворота: хошь — на месте сиди; хошь — куда хошь иди! А прежде сколько одних порядков было — и не приведи бог!
Так, например,
при Негодяеве упоминается о некоем дворянском сыне Ивашке Фарафонтьеве, который был посажен на цепь за то, что
говорил хульные слова, а слова те в том состояли, что"всем-де людям в еде равная потреба настоит, и кто-де ест много, пускай делится с тем, кто ест мало"."И, сидя на цепи, Ивашка умре", — прибавляет летописец.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и
говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было
при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.