Неточные совпадения
О Макарове уже нельзя было думать, не думая о Лидии.
При Лидии Макаров становится возбужденным,
говорит громче, более дерзко и насмешливо, чем всегда. Но резкое лицо его становится мягче, глаза играют веселее.
Он пробовал также
говорить с Лидией, как с девочкой, заблуждения которой ему понятны, хотя он и считает их несколько смешными.
При матери и Варавке ему удавалось выдержать этот тон, но, оставаясь с нею, он тотчас терял его.
Клим, зная, что Туробоев влюблен в Спивак и влюблен не без успеха, — если вспомнить три удара в потолок комнаты брата, — удивлялся. В отношении Туробоева к этой женщине явилось что-то насмешливое и раздражительное. Туробоев высмеивал ее суждения и вообще как будто не хотел, чтоб
при нем она
говорила с другими.
Клим ощущал, что этот человек все более раздражает его. Ему хотелось возразить против уравнения любопытства с храбростью, но он не находил возражений. Как всегда, когда
при нем
говорили парадоксы тоном истины, он завидовал людям, умеющим делать это.
Один из них был важный: седовласый, вихрастый, с отвисшими щеками и все презирающим взглядом строго выпученных мутноватых глаз человека, утомленного славой. Он великолепно носил бархатную визитку, мягкие замшевые ботинки; под его подбородком бульдога завязан пышным бантом голубой галстух; страдая подагрой, он ходил так осторожно, как будто и землю презирал. Пил и ел он много,
говорил мало, и, чье бы имя ни называли
при нем, он, отмахиваясь тяжелой, синеватой кистью руки, возглашал барским, рокочущим басом...
— Не смейте
говорить так
при мне!
—
При входе в царский павильон государя встретили гридни, знаете — эдакие русские лепообразные отроки в белых кафтанах с серебром, в белых, высоких шапках, с секирами в руках;
говорят, — это древний литератор Дмитрий Григорович придумал их.
— Сообразите же, насколько трудно
при таких условиях создавать общественное мнение и руководить им. А тут еще являются люди, которые уверенно
говорят: «Чем хуже — тем лучше». И, наконец, — марксисты, эти квазиреволюционеры без любви к народу.
Клим догадался, что
при Инокове она не хочет
говорить по поводу обыска. Он продолжал шагать по двору, прислушиваясь, думая, что к этой женщине не привыкнуть, так резко изменяется она.
Она хорошо сжилась с Варварой,
говорила с нею тоном ласковой старшей сестры, Варвара, будучи весьма скупой, делала ей маленькие подарки. Как-то
при Сомовой Клим пошутил с Варварой слишком насмешливо, — Любаша тотчас же вознегодовала...
«Нелепо
говорить так
при чужой женщине», — подумал Клим, а брат
говорил...
— Ничего подобного я не предлагал! — обиженно воскликнул офицер. — Я понимаю, с кем
говорю. Что за мысль! Что такое шпион?
При каждом посольстве есть военный агент, вы его назовете шпионом? Поэму Мицкевича «Конрад Валленрод» — читали? — торопливо
говорил он. — Я вам не предлагаю платной службы; я
говорю о вашем сотрудничестве добровольном, идейном.
— Хотя — сознаюсь: на первых двух допросах боялась я, что
при обыске они нашли один адрес. А в общем я ждала, что все это будет как-то серьезнее, умнее. Он мне
говорит: «Вот вы Лассаля читаете». — «А вы, спрашиваю, не читали?» — «Я,
говорит, эти вещи читаю по обязанности службы, а вам, девушке, — зачем?» Так и сказал.
— Только ты
при нем, Варя, не все
говори; он царскую фамилию уважает, и даже газету из Петербурга присылают ему. Чудак он.
Но,
говоря так, он,
при помощи Любаши, помогал печатать и распространять студенческие воззвания и разные бумажки.
— Только, наверное, отвергнете, оттолкнете вы меня, потому что я — человек сомнительный, слабого характера и с фантазией, а
при слабом характере фантазия — отрава и яд, как вы знаете. Нет, погодите, — попросил он, хотя Самгин ни словом, ни жестом не мешал ему
говорить. — Я давно хотел сказать вам, — все не решался, а вот на днях был в театре, на модной этой пиесе, где показаны заслуженно несчастные люди и бормочут черт знает что, а между ними утешительный старичок врет направо, налево…
— Зачем все эти… фокусы?
При чем тут Щедрин? —
говорил Самгин, подчиняясь раздражению.
— Ты, конечно, знаешь: в деревнях очень беспокойно, возвратились солдаты из Маньчжурии и бунтуют, бунтуют! Это — между нами, Клим, но ведь они бежали, да, да! О, это был ужас! Дядя покойника мужа, — она трижды, быстро перекрестила грудь, — генерал, участник турецкой войны, георгиевский кавалер, — плакал! Плачет и все
говорит: разве это возможно было бы
при Скобелеве, Суворове?
Она замолчала. Самгин тоже не чувствовал желания
говорить. В поучениях Марины он подозревал иронию, намерение раздразнить его, заставить разговориться.
Говорить с нею о поручении Гогина
при Дуняше он не считал возможным. Через полчаса он шел под руку с Дуняшей по широкой улице, ярко освещенной луной, и слушал торопливый говорок Дуняши.
Рассказывая, он не исповедовался, а
говорил о себе, как о соседе, который несколько надоел ему, но,
при всех его недостатках, — человек не плохой.
Говорил он вполголоса, но все-таки было неприятно, что он
говорит в таком тоне
при белобрысом, остроглазом официанте. Вот он толкает его пальцами в плечо...
Самгин, прихлебывая вино, ожидал, когда инженер начнет извиняться за поведение Бердникова. Конечно, он пришел по поручению толстяка с этой целью. Попов начал
говорить так же возбужденно, как
при первой встрече. Держа в одной руке сигару, в другой стакан вина, он
говорил, глядя на Самгина укоризненно...
— Ну, и не
говорите, — посоветовал Тагильский.
При огне лицо его стало как будто благообразнее: похудело, опали щеки, шире открылись глаза и как-то добродушно заершились усы. Если б он был выше ростом и не так толст, он был бы похож на офицера какого-нибудь запасного батальона, размещенного в глухом уездном городе.
— Ладно, — оставим это, — махнул рукой Дронов и продолжал: — Там,
при последнем свидании, я сказал, что не верю тебе. Так это я — словам не верю, не верю, когда ты
говоришь чужими словами. Я все еще кружусь на одном месте, точно теленок, привязанный веревкой к дереву.
— Вырубова становится все более влиятельной
при дворе, царица от нее — без ума, и даже
говорят, что между ними эдакие отношения…
— Ты представь себя
при социализме, Борис, — что ты будешь делать, ты? —
говорил студент. — Пойми: человек не способен действовать иначе, как руководясь интересами своего я.
— Я утверждаю: сознание необходимости социальной дисциплины, чувство солидарности классов возможны только
при наличии правильно и единодушно понятой национальной идеи. Я всегда
говорил это… И до той поры, пока этого не будет, наша молодежь…
Самгин торопился услышать имя, соображая, что
при Дронове Тагильский не станет
говорить на эту тему.
— Вот я
при барине
говорю: согласен с ним, с Осипом, а не с тобой. А тебя считаю вредным за твое кумовство с жандармом и за навет твой на Мишу… Эх, старый бес!
— То-то вот. Дяде моему 87 лет, так он
говорит:
при крепостном праве, за барином, мужику легче жилось…
— По пьяному делу. Воюем, а? — спросил он, взмахнув стриженой, ежовой головой. — Кошмар! В 12-м году Ванновский
говорил, что армия находится в положении бедственном: обмундирование плохое, и его недостаточно, ружья устарели, пушек — мало, пулеметов — нет, кормят солдат подрядчики, и — скверно, денег на улучшение продовольствия — не имеется, кредиты — запаздывают, полки — в долгах. И
при всем этом — втюрились в драку ради защиты Франции от второго разгрома немцами.
Неточные совпадения
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею своею фигурой так, казалось, и
говорил: не смотрите на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли на плечах
при малейшем его движении.
— Филат Иринархович, —
говорил, — больше на бумаге сулил, что обыватели
при нем якобы благополучно в домах своих почивать будут, а я на практике это самое предоставлю… да-с!
— Нужды нет, что он парадов не делает да с полками на нас не ходит, —
говорили они, — зато мы
при нем, батюшке, свет у́зрили! Теперича, вышел ты за ворота: хошь — на месте сиди; хошь — куда хошь иди! А прежде сколько одних порядков было — и не приведи бог!
Так, например,
при Негодяеве упоминается о некоем дворянском сыне Ивашке Фарафонтьеве, который был посажен на цепь за то, что
говорил хульные слова, а слова те в том состояли, что"всем-де людям в еде равная потреба настоит, и кто-де ест много, пускай делится с тем, кто ест мало"."И, сидя на цепи, Ивашка умре", — прибавляет летописец.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и
говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было
при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.