Неточные совпадения
Павел Николаевич
на первых же порах объявил, что он
будет жить здесь не менее двух месяцев, договорил себе у содержателя гостиницы особого слугу, самого представительного и расторопного изо всего гостиничного штата, лучший экипаж с кучером и парою лошадей, — одним словом, сразу стал не
на обыкновенную
ногу дюжинного проезжающего, а
был редким и дорогим гостем.
Он, чуть касаясь
ногами пола, пошел к кровати: здесь
было еще темнее. Опять надо
было искать наощупь, но Висленев, проводя руками по маленькому столику, вдруг неожиданно свалил
на пол колокольчик, и с этим быстро бросился обутый и в панталонах в постель и закрылся с головой одеялом.
— Зачем?.. Ты только
будешь лгать и сделаешься жалок мне и гадок, а я совсем не желаю ни плакать о тебе, как
было в старину, ни брезговать тобой, как
было после, — отвесила с гримасой Бодростина и, вынув из бокового кармана своей курточки черепаховый портсигар с серебряною отделкой, достала пахитоску и, отбросив
ногой в сторону кресло, прыгнула и полулегла
на диван.
Глафира
была бледна как плат, но Ропшин этого не заметил, потому что
на ее лицо падало отражение красной шали. Он наклонился к
ногам окаменевшей Глафиры, чтобы поднять лист. Бодростина в это мгновение встрепенулась и с подкупающею улыбкой
на устах приподняла от
ног своих этого белого юношу, взяв его одним пальцем под его безволосый подбородок.
Унижаем он никогда не
был, потому что всегда он
был одет и обут хорошо; постоянно имел у себя карманные деньги, считался дворянином и умел не дозволять наступать себе
на ногу.
Кому же
было заняться этим сводом, как не Горданову? Он за это и взялся, и в длинной речи отменил грубый нигилизм, заявленный некогда Базаровым в его неуклюжем саке, а вместо его провозгласил негилизм — гордановское учение, в
сути которого
было понятно пока одно, что негилистам дозволяется жить со всеми
на другую
ногу, чем жили нигилисты. Дружным хором кружок решил, что Горданов велик.
Переторжка
была короткая: не та
была пора и не те
были обстоятельства, чтобы скупиться, и Горданов согласился
на все эти требования, а Висленев и подавно: им спутали
ноги и пустили их обоих
на одной веревке, о которой Висленев минутами позабывал, но о которой зато Павел Николаевич помнил постоянно.
Последуем и мы за этою картечью, которою Павел Николаевич обстреливает себе позицию, чтобы ничто не стояло пред прицелами сокрытых орудий его тяжелой артиллерии. Читатель всеусерднейше приглашается отрясти прах от
ног своих в гнезде сорока разбойников и перенестись отсюда
на поля, где должен
быть подвергнут ожесточениям, и пытке, и позору наш испанский дворянин в его разодранном плаще, и другие наши друзья.
Есть или, по крайней мере,
были у нас
на Руси сострадательные барышни, одну из каковых автор вспоминает в эту минуту: в ее девической комнате постоянно можно
было найти какую-нибудь калечку;
на окне, например, сидел цыпленок с переломленною, перевязанною в лубок
ногой; в шляпной коробке помещался гадостный больной котенок; под комодом прыгал
на нитке упавший из гнезда желтоносый галчонок: все это подбиралось сюда откуда попало и воспитывалось здесь до поправления сил, без всякого расчета
на чью бы то ни
было благодарность.
— Мы слушаем. Я люблю всякий мистический бред, — заключила Бодростина, обращаясь к гостям. — В нем
есть очень приятная сторона: он молодит нас, переносит
на минуту в детство. Сидишь, слушаешь, не веришь и между тем невольно
ноги под себя подбираешь.
И повернул он дочь к двери, и она пошла, но
на пороге вдруг пред всеми Спиридонов в своем рыжем плаще: он
был пьян, качался
на ногах и, расставив руки в притолки, засмеялся и закричал...
Лариса почти не оборонялась: это ей
было и не под силу; делая усилия вырваться, она только плотнее падала в объятия Горданова. Даже уста ее, теперь так решительно желавшие издать какой-нибудь звук, лишь шевелились, невольно отвечая в этом движении поцелуям замыкавших их уст Павла Николаевича. Лара склонялась все более и более
на его сторону, смутно ощущая, что окно под ней уплывает к ее
ногам; еще одно мгновение, и она в саду. Но в эту минуту залаяла собака и по двору послышались шаги.
Этот восьмиверстный переезд
на возу, который чуть волокла управляемая бабой крестьянская кляча, показался Форову за большой путь. С седой головы майора обильно катились
на его загорелое лицо капли пота и, смешиваясь с пылью, ползли по его щекам грязными потоками. Толстое, коренастое тело Форова давило
на его согнутые колена, и
ноги его ныли, руки отекали, а поясницу ломило и гнуло. Но всего труднее
было переносить пожилому майору то, что совершалось в его голове.
— Что, — соображал он, — если бы из них кто-нибудь знал,
на каком тонком-претонком волоске я мотаюсь? Если бы только кто-нибудь из них пронюхал, что у меня под
ногами нет никакой почвы, что я зависимее каждого из них и что пропустить меня и сквозь сито, и сквозь решето зависит вполне от одного каприза этой женщины?.. Как бы презирал меня самый презренный из них! И он
был бы прав и тысячу раз прав.
Тот понял и сейчас же распорядился, чтобы
была подана коляска. Глафиру Васильевну вывели, усадили среди подушек, укутали ей
ноги пледом и повезли, куда попало, по освещенной луной Москве. Рядом с нею сидела горничная из гостиницы, а
на передней лавочке — Горданов. Они ездили долго, пока больная почувствовала усталость и позыв ко сну; тогда они вернулись, и Глафира тотчас же легла в постель. Девушка легла у нее в
ногах на диванчике.
Как гадко мне теперешнее мое раздумье, когда бедная девушка, которую я любил, оклеветана, опозорена в этом мелком мирке, и когда я,
будучи властен поставить ее
на ноги, раздумываю: сделать это или не делать?
— Нет, это все не то — «покупай», а ты должен помнить, когда у тебя в Крыму в госпитале
на ноге рожа
была, я тебе из моего саквояжа большие башмаки сшила.
Почувствовав, что поезд тронулся и покатился, Иосаф Платонович заметался, затрясся, кинулся внутрь вагона, наступив
на ноги двум спавшим пассажирам, потом метнулся назад, высунулся в окно, звал, кричал и наконец, быстро оторвавшись от окна, кинулся опрометью к двери и едва
был удержан
на вагонной ступени кондуктором: иначе он непременно слетел бы вниз и
был бы или разрезан
на рельсах, или сдавлен между буферами.
Но приготовления эти
были напрасны, потому что тех, кого она ожидала увидеть, не
было дома, и квартира представляла нечто странное: парадная дверь
была распахнута настежь и открывала большую, светлую переднюю, где, в различных позах недоумения, находились три лакея
на ногах и четвертый, самый младший, лежал у самой двери
на полу, с разинутым в немом удивлении ртом.
В самом деле, чего тут только не
было: и аэростаты, и газодвигатели, и ступоходы по земле, и времясчислители, и музыкальные ноты-самоучки, и уборные кабинеты для дам
на улицах, и наконец пружинные подошвы к обуви, с помощью которых человеку
будет стоить только желать идти, а уже пружины
будут переставлять его
ноги.
Зная барские замашки Михаила Андреевича, лойяльный юноша уповал, что Бодростин плюнет ему в лицо, выгонит его вон, может
быть даст сгоряча пинка
ногой, и все это
будет один
на один и тем и кончится, хотя, разумеется, кончится далеко не так, как некогда мечтал этот чухонец, тоже возлелеявший в себе надежду обладать и роскошною вдовой, и ее миллионами.
Ропшин
был в поэтическом восторге и, неожиданно посетив Висленева, отобрал у него взятые тем из библиотеки сочинения Пушкина и долго ходил по своей комнате, тихо скандуя переложение сербской песни: «Не косись пугливым оком;
ног на воздух не мечи; в поле гладком и широком своенравно не скачи».
Под влиянием своих мыслей Александра Ивановна и не заметила, как совсем смерклось, и
была очень испугана, когда ее опытный конь, достигнув брода и продавив передними
ногами покрывавший реку тонкий ледок, вдруг испугался, взвился
на дыбы и чуть не выронил ее, а в эту же минуту пред нею точно выплыл из морозного тумана Светозар Водопьянов.
Больной, казалось,
было лучше, то
есть она
была крепче
на ногах и менее нервна, но зато более пасмурна, несообщительна и тем сильнее напоминала собой прежнюю Лару.
В этом и не
было ошибки: тотчас по уходе Синтяниной Лара, едва держась
на ногах, вышла из комнаты и через час возвратилась вся бледная, расстроенная и упала в кресло, сжимая рукой в кармане блузы небольшой бумажный сверточек.
В последней толпе
было много и старух, и небольших девочек, взрослые же девки и все молодые женщины оставались еще
на селе, но не для того, чтобы бездействовать, — нет, совсем напротив: им тоже
была важная работа, и, для наблюдения строя над ними, Сухим Мартыном
была поставлена своя особая главариха, старая вдова Мавра, с красными змеиными глазами без век и без ресниц, а в подмогу ей даны две положницы: здоровенная русая девка Евдоха, с косой до самых
ног, да бойкая гулевая солдатка Веретеница.
Горданов прыгнул к дрожкам, которые кучер из предосторожности отодвинул к опушке под ветви, но Жозефа
на дрожках не
было. Горданов позвал его. Жозеф не отзывался: он сидел
на подножье крыла, спустя
ноги на землю и, весь дрожа, держался за бронзу козел и за спицы колес. В этом положении открыл его Горданов и, схватив за руку, повлек за собою.
Горданов пришел, наконец, в себя, бросился
на Висленева, обезоружил его одним ударом по руке, а другим сшиб с
ног и, придавив к полу, велел людям держать его. Лакеи схватили Висленева, который и не сопротивлялся: он только тяжело дышал и, водя вокруг глазами, попросил
пить. Ему подали воды, он жадно начал глотать ее, и вдруг, бросив
на пол стакан, отвернулся, поманил к себе рукой Синтянину и, закрыв лицо полосой ее платья, зарыдал отчаянно и громко...
Это двигались огничане Аленина Верха: они, наконец, добыли огня, сожгли
на нем чучелу Мары; набрали в чугунки и корчажки зажженных лучин и тронулись
было опахивать землю, но не успели завести борозды, как под
ноги баб попалось мертвое и уже окоченевшее тело Михаила Андреевича. Эта находка поразила крестьян неописанным ужасом; опахиванье
было забыто и перепуганные мужики с полунагими бабами в недоумении и страхе потащили
на господский двор убитого барина.
Беда неминучая, ждать некогда: молодые люди бросились
на часового и сбили его с
ног, но тот, падая, выстрелил; поднялась тревога, и ночные путешественники
были пойманы, суждены и лишь по особому милосердию только разжалованы в солдаты.
Сид перекрестился, стал с трудом
на ноги и пришел в дом помолиться по псалтирю за душу покойника: вход Сиду
был невозбранен, — никому и в голову не приходило, чтобы можно
было отлучить его от барина.
В ожидании лошадей, он хотел приготовить письма; но, взглянув
на ладонь своей левой руки, покраснел и, досадуя, топнул
ногой. У него
на ладони
был очень незначительный маленький укол, но платок, которым он старался зажать этот укол,
был окровавлен, и это-то дало Ропшину право сказать, что
на нем кровь.
Девочке подали теплый чай и сухое платье; она чай с жадностью
выпила, но ни за что не хотела переменить белья и платья, как
на этом ни настаивали; она топала
ногой, сердилась и, наконец, вырвав из рук горничной белье, бросила его в камин и, сев пред огнем, начала сушиться.
Мужики, напирая друг
на друга, старались не глядеть в лицо солдатам, которые, дрожа от мороза, подпрыгивали, выколачивая стынущими
ногами самые залихватские дроби. Солдаты
были ни скучны, ни веселы: они исполняли свою службу покойно и равнодушно, но мужикам казалось, что они злы, и смущенные глаза крестьян, блуждая, невольно устремлялись за эту первую цепь, туда, к защитам изб, к простору расстилающихся за ними белых полей.
Длинный черный гроб, сделанный непомерной глубины и ширины, ввиду сказанной нескладности трупа, стоял
на полу. В
ногах его горела свеча. Остальная комната
была темна, и темнота эта ощущалась по мере удаления от гроба, так что у дверей из гостиной, чрез которые ожидали вдову,
было совсем черно.
Это пустое обстоятельство так неприятно повлияло
на расстроенные нервы вдовы, что она насилу удержалась
на ногах, схватясь за руку Ропшина, и закрыла ладонью глаза, но чуть лишь отняла ладонь, как
была еще более поражена: пред нею несли со стола ко гробу тело мужа и
на нем
был куцый кирасирский мундир с распоротою и широко разошедшеюся спинкой… Мало этого, точно из воздуха появилось и третье явление: впереди толпы людей стоял краснолицый монах…
Но подивитесь же, какая с самим с ним произошла глупость: по погребении Катерины Астафьевны, он, не зная как с собой справиться и все-таки супротив самой натуры своей строптствуя, испил до дна тяжелую чашу испытания и, бродя там и сям, очутился ночью
на кладбище, влекомый, разумеется, существующею силой самой любви к несуществующему уже субъекту, и здесь он соблаговолил присесть и, надо думать не противу своей воли, просидел целую ночь, припадая и плача (по его словам от того будто, что немножко лишнее
на нутро принял), но как бы там ни
было, творя сей седален
на хвалитех, он получил там сильную простуду и в результате оной перекосило его самого, как и его покойницу Катерину Астафьевну, но только с сообразным отличием, так что его отец Кондратий щелкнул не с правой стороны
на левую, а с левой
на правую, дабы он, буде вздумает, мог бы еще правою рукой перекреститься, а левою
ногой сатану отбрыкнуть.