Неточные совпадения
— Да, это именно слава
богу; в нем сорок тысяч денег, и не
моих еще вдобавок, а гордановских.
— Скажите,
Бога ради! А я думала всегда, что ты гораздо умнее! Пожалуйста же вперед не сомневайся. Возьми-ка вот и погаси
мою пахитосу, чтоб она не дымила, и перестанем говорить о том, о чем уже давно пора позабыть.
— Я лежу и никак не засну, все
Бог знает что идет в голову, как вдруг она, не касаясь ногами пола, влетает в
мою спальню: вся бледная, вся в белом, глаза горят, в обеих руках по зажженной свече из канделябра, бросилась к окну, открыла занавеску и вдруг…
— Это
мое дело: куда ни пойду, а уж мешать вам не стану; слава
богу, еще на свете монастыри есть.
Нет, друг
мой, один
Бог видит, как мне самой это противно, но не могу: как вспомню, что это сделалось, что Подозеров отказался, что она живет у Бодростиной, где этот вор Горданов, и не могу удержаться.
— Мир
мой даю вам и молю
Бога спасти вас от всякого зла.
«Призвав Всемогущего
Бога, которому верую и суда которого несомненно ожидаю, я, Александра Синтянина, рожденная Гриневич, пожелала и решилась собственноручно написать нижеследующую
мою исповедь. Делаю это с тою целию, чтобы бумага эта была вскрыта, когда не будет на свете меня и других лиц, которых я должна коснуться в этих строках: пусть эти строки
мои представят
мои дела в истинном их свете, а не в том, в каком их толковали все знавшие меня при жизни.
Но тем не менее я любила этого несчастного молодого человека и не только готовилась, но и хотела быть его женой, в чем свидетельствуюсь
Богом, которому видима
моя совесть.
Отец благословил меня на страдания ради избавления несчастных, выданных
моим женихом. Это было так. Он сказал: „Не я научу тебя покинуть человека в несчастии, ты можешь идти за Висленевым, но этим ты не спасешь его совести и людей, которые ради его гибнут. Если ты жалеешь его — пожалей их; если ты женщина и христианка, поди спаси их, и я… не стану тебя удерживать: я сам,
моими старыми руками, благословляю тебя, и скрой это, и
Бог тебя тогда благословит“.
В душе
моей я чувствовала
Бога: я никогда не была так счастлива, как в эти вечно памятные мне минуты, и уже не могла позволить совершиться грозившему несчастию, не употребив всех сил отвратить его.
Принесла ли я этим пользу и поступила ли осмотрительно и честно, пусть об этом судит
Бог и те люди, которым жизнь
моя будет известна во всей ее истине, как я ее нынче исповедую, помышляя день смертный и день страшного суда, на котором обнажатся все совести и обнаружатся все помышления.
Более я не скажу ничего в
мое оправдание, и пусть всеблагой
Бог да простит всем злословящим меня людям их клеветы, которыми они осыпали меня, изъясняя поступок
мой побуждениями суетности и корыстолюбия.
Бог милосерд: он любит другую, годы
мои уже уходят, и я усерднее всех помогаю любви его к другой женщине.
Разве на
Бога, как надеется
моя жена.
— Оттого, что я не такой вздорный человек, чтобы меня можно было втравить в спор о вере или безверии, о
боге или о демоне: верь или не верь в них, — мне это все равно, но отвечай мне ясно и положительно: кто и что тебе может помешать быть
моею женой, когда… когда Бодростина не будет в живых.
— Ну бывает или не бывает, а на этот раз так не будет! Клянусь
богом, мужем
моим, всем на свете клянусь: этого не будет! Подыми только его господь, а уж тогда я сама, я все ему открою, и он ее бросит.
— О, умоляю вас, — шептала ему Лара. —
Бога ради, не киньте меня вы… Выведите меня из
моего ужасного, страшного положения, или иначе… я погибла!
— Нет, это все не то: это не ты сделал, а
Бог так через добрых людей учинил, чтобы сократить число грехов
моих, а ты сам… до сих пор башмаков мне не купил.
— Нужно, Ларочка, друг
мой, нужно, — и Висленев, распахнув пред сестрой дверь, добавил, — видишь, здесь нет никого, входи же
бога ради.
— Неужто же ты, Лара, будешь смотреть спокойно, как меня, твоего брата, повезут в острог? Пожалей же меня наконец, — приставал он, — не губи меня вдосталь: ведь я и так всю
мою жизнь провел
бог знает как, то в тюрьме, то в ссылке за политику, а потом очутился в таких жестоких комбинациях, что от женского вопроса у меня весь мозг высох и уже сердце перестает биться. Еще одна какая-нибудь напасть, и я лишусь рассудка и, может быть, стану такое что-нибудь делать, что тебе будет совестно и страшно.
— Нет, просто, просто… Никакого бесславия не надо; он приедет и привезет
мой документ, а ты возьми его. Ларочка, возьми! Ради господа
бога, ради покойного отца и мамы, возьми! А я, вот тебе крест, если я после этого хоть когда-нибудь подпишу на бумаге свое имя!
— Это правда, — отвечала Синтянина, — я, слава
богу, не имела в
моей жизни такого опыта, но… я кое-что видела и знаю, что обо всем этом всякой женщине надо думать прежде, чем с нею что-нибудь случится.
— Сигара?.. да, у меня горит сигара.
Бога ради возьмите, Михаил Андреич,
мою сигару!
— Не знаю; его взял
мой муж. Я бросилась ее искать: мы обыскали весь хутор, звали ее по полям, по дороге, по лесу, и тут на том месте, где… нынче добывали огонь, встретилась с Ворошиловым и этим… каким-то человеком… Они тоже искали что-то с фонарем и сказали нам, чтобы мы ехали сюда.
Бога ради посылайте поскорее людей во все места искать ее.
Да-с, я ведь происхожу из кантонистов; я был простой солдат, простой и добрый солдат-товарищ; мать свою почитал, а как эта проклятая пуля в меня попала, я пошел в чины, сделался генералом и всю жизнь
мою не вспомнил
бога.
— И ничего: лекаря мази выписывают, в аптеках деньги берут, а она все левою рукою крестится и увалит
бога: «прав Ты, Боже, меня наказуя; дай Ты грешной плоти
моей настрадаться».
«До последнего конца своего (читал генерал) она не возроптала и не укорила Провидение даже за то, что не могла осенить себя крестным знамением правой руки, но должна была делать это левою, чем и доказала, что у иных людей, против всякого поверья, и с левой стороны черта нет, а у иных он и десницею орудует, как у любезного духовного сына
моего Павла Николаевича, который пред смертью и с
Богом пококетничал.
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи
мои; это такой народ, что на жизнь
мою готовы покуситься.
«Ах, боже
мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, — думаю себе, — слава
богу!» И говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже
мой! — думаю себе.
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на
бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю
мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Добчинский. Ей-богу, кумушка, так бежал засвидетельствовать почтение, что не могу духу перевесть.
Мое почтение, Марья Антоновна!
Потупился, задумался, // В тележке сидя, поп // И молвил: — Православные! // Роптать на
Бога грех, // Несу
мой крест с терпением, // Живу… а как? Послушайте! // Скажу вам правду-истину, // А вы крестьянским разумом // Смекайте! — // «Начинай!»