Неточные совпадения
У него на совести несколько темных дел. Весь город знает, что два года
тому назад он женился на богатой семидесятилетней старухе, а в прошлом году задушил ее; однако ему как-то удалось замять это дело.
Да и остальные четверо тоже видели кое-что в своей пестрой жизни. Но, подобно
тому как старинные бретеры не чувствовали никаких угрызений совести при воспоминании о своих жертвах, так
и эти люди глядят на темное
и кровавое в своем прошлом, как на неизбежные маленькие неприятности профессий.
—
Да ведь я не об этом говорю, — досадливо морщится околоточный. — Вы вникните в мое положение… Ведь это служба. Господи,
и без
того неприятностей не оберешься!
А
то целует-целует,
да как куснет за губы, так кровь аж
и брызнет… я заплачу, а ему только этого
и нужно.
—
Да,
да, мой грузинчик. Ох, какой он приятный. Так бы никогда его от себя не отпустила. Знаешь, он мне в последний раз что сказал? «Если ты будешь еще жить в публичном доме,
то я сделаю
и тэбэ смэрть
и сэбэ сделаю смэрть».
И так глазами на меня сверкнул.
В сад Тиволи оказывалось очень далеко,
да к
тому же еще за входные билеты платить,
и цены в буфете возмутительные,
и программа давно окончилась.
Никто из близко знавших Рамзеса не сомневался, что он сделает блестящую карьеру,
да и сам Рамзес вовсе не скрывал своей уверенности в
том, что к тридцати пяти годам он сколотит себе миллион исключительно одной практикой, как адвокат-цивилист.
— Так, так, так, Гаврила Петрович. Будем продолжать в
том же духе. Осудим голодного воришку, который украл с лотка пятачковую булку, но если директор банка растратил чужой миллион на рысаков
и сигары,
то смягчим его участь. — Простите, не понимаю этого сравнения, — сдержанно ответил Ярченко. —
Да по мне все равно; идемте.
—
Да, — ответил репортер
и с благодарностью, ласково поглядел на студента. — Ну, что касается Сонечки,
то ведь это абстрактный тип, — заметил уверенно Ярченко. — Так сказать, психологическая схема…
—
Да, но замечательнее всего
то, что я совсем не имею высокой чести знать этого артиста столичных театров. Впрочем, здесь на обороте что-то еще написано. Судя по почерку, писано человеком сильно пьяным
и слабо грамотным.
— Что? — встрепенулся студент. Он сидел на диване спиною к товарищам около лежавшей Паши, нагнувшись над ней,
и давно уже с самым дружеским, сочувственным видом поглаживал ее
то по плечам,
то по волосам на затылке, а она уже улыбалась ему своей застенчиво-бесстыдной
и бессмысленно-страстной улыбкой сквозь полуопущенные
и трепетавшие ресницы. — Что? В чем дело? Ах,
да, можно ли сюда актера? Ничего не имею против. Пожалуйста…
— Я, как анархист, отчасти понимаю тебя, — сказал задумчиво Лихонин. Он как будто бы слушал
и не слушал репортера. Какая-то мысль тяжело, в первый раз, рождалась у него в уме. — Но одного не постигаю. Если уж так тебе осмердело человечество,
то как ты терпишь,
да еще так долго, вот это все, — Лихонин обвел стол круглым движением руки, — самое подлое, что могло придумать человечество?
— Отчего же? Может быть… — сказал раздумчиво помещик. —
Да что: может быть, в самом деле, нас свел благоприятный случай! Я ведь как раз еду в К. насчет продажи одной лесной дачи. Так, пожалуй, вы
того, наведайтесь ко мне. Я всегда останавливаюсь в Гранд-отеле. Может быть,
и сладим что-нибудь.
—
Да накажи меня бог! А впрочем, позвольте, молодой человек! Вы сами понимаете. Я был холостой,
и, конечно, понимаете, всякий человек грешен… Теперь уж, конечно, не
то. Записался в инвалиды. Но от прежних дней у меня осталась замечательная коллекция. Подождите, я вам сейчас покажу ее. Только, пожалуйста, смотрите осторожнее.
Вечный шепот сзади тебя, когда ты проходишь: «Вот она,
та самая, знаменитая!» Анонимные письма, наглость закулисных завсегдатаев…
да всего
и не перечислишь!
— Нет, я все вас дожидалась.
Да и не знала, кому сказать.
И вы тоже хороши. Я ведь слышала, как вы после
того, как ушли с товарищем, вернулись назад
и постояли у дверей. А со мной даже
и не попрощались. Хорошо ли это?
—
Да к
тому же еще
и неграмотна.
—
Да это
и неважно! — горячо вступился Соловьев.Если бы мы имели дело с девушкой интеллигентной, а еще хуже полуинтеллигентной,
то из всего, что мы собираемся сделать, вышел бы вздор, мыльный пузырь, а здесь перед нами девственная почва, непочатая целина.
— Князь говорит дело. Умение владеть инструментом во всяком случае повышает эстетический вкус,
да и в жизни иногда бывает подспорьем. Я же, с своей стороны, господа… я предлагаю читать с молодой особой «Капитал» Маркса
и историю человеческой культуры. А кроме
того. проходить с ней физику
и химию.
— Ну
да, — продолжал невозмутимо Симановский, — я покажу ей целый ряд возможных произвести дома химических
и физических опытов, которые всегда занимательны
и полезны для ума
и искореняют предрассудки. Попутно я объясню ей кое-что о строении мира, о свойствах материи. Что же касается до Карла Маркса,
то помните, что великие книги одинаково доступны пониманию
и ученого
и неграмотного крестьянина, лишь бы было понятно изложено. А всякая великая мысль проста.
—
Да и прислугой тоже. Потрудитесь представить свидетельство от вашего квартирохозяина, — ведь, надеюсь, вы сами не домовладелец?.. Так вот, свидетельство о
том, что вы в состоянии держать прислугу, а кроме
того, все документы, удостоверяющие, что вы именно
та личность, за которую себя выдаете, например, свидетельство из вашего участка
и из университета
и все такое прочее. Ведь вы, надеюсь, прописаны? Или, может быть,
того?.. Из нелегальных?
— Ну
и свинья же этот ваш…
то есть наш Барбарисов Он мне должен вовсе не десять рублей, а четвертную. Подлец этакий! Двадцать пять рублей,
да еще там мелочь какая-то. Ну, мелочь я ему, конечно, не считаю. Бог с ним! Это, видите ли, бильярдный долг. Я должен сказать, что он, негодяй, играет нечисто… Итак, молодой человек, гоните еще пятнадцать. — Ну,
и жох же вы, господин околоточный! — сказал Лихонин, доставая деньги.
—
Да бросьте, господин, — досадливо прервала его Любка. — Ну, что все об одном
и том же. Заладила сорока Якова. Сказано вам: нет
и нет. Разве я не вижу, к чему вы подбираетесь? А только я на измену никогда не согласна, потому что как Василий Васильевич мой благодетель
и я их обожаю всей душой… А вы мне даже довольно противны с вашими глупостями.
Да длинноногий старый Ванька-Встанька блуждал по комнате, присаживаясь
то к одной,
то к другой девице
и занимая их своей складной болтовней.
— Тоже
и товарища привели! — нечего сказать! — заговорила Тамара насмешливо
и сердито. — Я думала, он в самом деле мужчина, а это девчонка какая-то! Скажите, пожалуйста, жалко ему свою невинность потерять. Тоже нашел сокровище!
Да возьми назад, возьми свои два рубля! — закричала она вдруг на Петрова
и швырнула на стол две монеты. — Все равно отдашь их горняшке какой-нибудь! А
то на перчатки себе прибереги, суслик!
—
Да что же вы ругаетесь! — бурчал Петров, не поднимая глаз. — Ведь я вас не ругаю. Зачем же вы первая ругаетесь? Я имею полное право поступить, как я хочу. Но я провел с вами время,
и возьмите себе. А насильно я не хочу.
И с твоей стороны, Гладышев…
то бишь, Солитеров, совсем это нехорошо. Я думал, она порядочная девушка. а она все лезет целоваться
и бог знает что делает…
—
Да, должно быть, амба, — ответил Симеон. — Надо пока что, хлопцы, выбросить его на улицу, а
то пойдут духи цепляться. Черт с ним, пускай думают, что напился пьян
и подох на дороге.
— А
то, что вчера она вернулась обтрепанная, мокрая… Плачет… Бросил, подлец!.. Поиграл в доброту,
да и за щеку! Ты, говорит, — сестра! Я, говорит, тебя спасу, я тебя сделаю человеком…
—
Да почти ничего: ночная кофточка, юбка нижняя…
и то и то белое.