Неточные совпадения
Этими словами молодой человек, выглядывавший из приподнятого воротника бараньей шубы, перекинулся
с мужичонкой корявого вида, который сидел за кучера
на передке дорожного возка. Возок, по всем приметам, был помещичий, не из богатых, а так себе, средней
руки. Его тащила по расхлябанной, размытой и разъезженной дороге понурая обывательская тройка разношерстных кляч.
Молодой человек,
с которым мы повстречались
на дороге, принадлежал к числу средней
руки дворян Славнобубенской губернии.
Кроме того, что уже известно читателю, а именно, что Хвалынцев принадлежит к числу дворян и средней
руки землевладельцев Славнобубенской губернии, надобно знать еще, что он четвертого курса университетский студент и ездил недавно
на родину хоронить одинокого дядю да разделиться
с сестрой своей оставшимся после покойника наследством.
— Имел удовольствие видеть вас
на похоронах вашего дядюшки… мы хоть и разных уездов, но почти соседи и
с дядюшкой вашим были старые знакомые… Очень приятно встретиться… здешний предводитель дворянства Корытников, — отрекомендовался он в заключение и любезно протянул
руку, которая была принята студентом.
— Очень приятно! Очень приятно-с! — ответил полковник
с поклоном, отличавшимся той невыразимо любезной, гоноровой «гжечностью», которая составляет неотъемлемую принадлежность родовитых поляков. — Я очень рад, что вы приняли это благоразумное решение… Позвольте и мне отрекомендоваться: полковник Пшецыньский, Болеслав Казимирович; а это, — указал он
рукой на двух господ в земско-полицейской форме, — господин исправник и господин становой… Не прикажете ли чаю?
Кончив объяснение
с Пшецыньским, генерал вышел
на крыльцо. Полковник как-то меланхолически выступал за ним следом, держа в
руках «Положение».
На крыльце генерала встретили только что подошедшие в это время становой
с исправником и предводитель Корытников,
на котором теперь вместо шармеровского пиджака красовался дворянский мундир
с шитым воротником и дворянская фуражка
с красным околышем.
— Да ведь это по нашему, по мужицкому разуму — все одно выходит, — возражали мужики
с плутоватыми ухмылками. — Опять же видимое дело — не взыщите, ваше благородие,
на слове, а только как есть вы баре, так барскую
руку и тянете, коли говорите, что земля по закону господская. Этому никак нельзя быть, и никак мы тому верить не можем, потому — земля завсягды земская была, значит, она мирская, а вы шутите: господская! Стало быть, можем ли мы верить?
Рыженький немец-управляющий,
с рижской сигаркой в зубах, флегматически заложив за спину короткие
руки, вытащил
на своре пару своих бульдогов и вместе
с ними вышел
на крыльцо господского дома — полюбоваться предстоящим зрелищем. Вслед за ним вышел туда же и Хвалынцев. Сердце его стучало смутной тоской какого-то тревожного ожидания.
Через несколько минут привели священника,
с крестом в
руках, и послали увещевать толпу. И говорил он толпе
на заданную тему, о том, что бунтовать великий грех и что надо выдать зачинщиков.
Другую партию составляли, в некотором роде, плебеи: два-три молодых средней
руки помещика, кое-кто из учителей гимназии, кое-кто из офицеров да чиновников, и эта партия оваций не готовила, но чутко выжидала, когда первая партия начнет их, чтобы заявить свой противовес, как вдруг генерал
с его адъютантом неожиданно был вызван телеграммой в Петербург, и по Славнобубенску пошли слухи, что
на место его едет кто-то новый, дабы всетщательнейше расследовать дело крестьянских волнений и вообще общественного настроения целого края.
Клинообразная, темно-русая борода как нельзя более гармонировала
с прической, и весь костюм его являл собою несколько странное смешение: поверх красной кумачовой рубахи-косоворотки
на нем было надето драповое пальто, сшитое некогда
с очевидной претензией
на моду; широкие триковые панталоны, покроем à la zouave [Галифе (фр.).] небрежно засунуты в голенища смазных сапог; в
руке его красовалась толстая суковатая дубинка, из породы тех, которые выделываются в городе Козьмодемьянске.
— Нет, вижу-с и узнал-с, — возразил Ардальон. — А
руки не подаю — потому терпеть не могу этих барских замашек!
На кой вы черт перчатки-то напялили? аристократизмом, что ли, поразить нас вздумали? ась?
В церкви поднялось заметное движение. Священник несколько раз оборачивался
на публику, но тем не менее продолжал службу. Начинался уже некоторый скандал. Полояров стоял в стороне и
с миной, которая красноречиво выражала все его великое, душевное негодование
на полицейское самоуправство, молча и не двигаясь
с места, наблюдал всю эту сцену — только
рука его энергичнее сжимала суковатую палицу.
Действительно, двое городовых, поспешившие наконец
на призыв частного, подхватили мальчугана за
руки и всем своим наличным полицейским составом повели его вон из церкви, несмотря
на осаждавшую их публику. Значительная кучка этой публики пошла вместе
с ними считаться
на воздух
с частным приставом и выручать пойманного школьника.
— Юж! — махнув
рукою, тихо засмеялся ксендз-пробощ. — И теперь вот, я думаю, где-нибудь по кабакам шатается!
На другой же день, как приехал, так и отправился в веси. Лондонских прокламаций понавез
с собою — ловкий человек, ловкий!
— Да, да! Представьте, какая подлость! — вдруг разгорячась и круто повернувшись
на каблуках, запищал и замахал
руками плюгавенький Анцыфров. — Это… это черт знает что! Действительно, арестовано множество, и я не понимаю, какими это судьбами уцелели мы
с Ардальоном Михайловичем… Впрочем, пожалуй, гляди, не сегодня-завтра и нас арестуют.
Полояров избоченился и приготовился слушать
с тем высокомерным, зевесовским достоинством, которое почитал убийственным, уничтожающим для каждого дерзновенного, осмелившегося таким образом подойти к его особе. А между тем в нем кипела и багровыми пятнами выступала
на лицо вся его злоба, вся боль уязвленного самолюбия. В ту минуту у него
руки чесались просто взять да прибить эту Стрешневу.
Вышли
на улицу почти все разом. Подвиляньский
с доктором кликнули извозчика и укатили. Полояров закутался, поднял воротник пальто, упрятал в него нос и бороду и низко надвинул
на глаза свою шляпу. Очевидно, после сегодняшних арестов он даже и ночью боялся быть узнанным. Стриженая дама повисла
на его
руке.
Пришел черненький Шписс, небрежно мотнув головой
на поклоны некоторых чиновников, фамильярно подал
руку правителю канцелярии и приятельски заболтал
с подполковником Гнутом о вчерашнем «рауте» графини.
— Господа, — сказал он
с видом величайшей искренности, положив
руку на сердце.
На картине стоял картинный барашек, а подле барашка вторая средняя княжна Почечуй-Чухломинская
с опрокинутой урной в
руках, из которой примерно истекала фольговая вода.
Вам уже известно происшествие в Высоких Снежках, пока еще не оправдавшее надежд насчет здешнего варварски-тупого народа, в сравнении
с которым волк, огрызающийся
на разящую его
руку, является существом более свободолюбивым и более разумным.
—
С надписом: «конфиденциально», — пояснил пан Ладислав, изображая сложенными пальцами одной
руки на раскрытой ладони другой как бы предполагаемую надпись. — Только будь так ласков, брацишку, отправь поскорее… в казенном пакете, за печатью… жебы вшистко было як сенподоба.
— Извольте-с. Я буду говорить, — начала она,
с какой-то особенною решимостью ставши пред отцом и скрестив
на груди
руки. — Скажи мне, пожалуйста, папахен, для чего ты принимаешь к себе в дом шпионов?
И старик торопливым шагом побрел от ворот, где провожал его глазами удивленный дворник. Устинов пошел следом и стал замечать, что Лубянский усиленно старается придать себе бодрость. Но вот завернули они за угол, и здесь уже Петр Петрович не выдержал: оперши
на руку голову, он прислонился локтями к забору и как-то странно закашлялся; но это был не кашель, а глухие старческие рыдания, которые, сжимая горло,
с трудом вырывались из груди.
Майор присел
на стул перед кроватью, около столика, безотчетно поправил отвернувшийся край простыни, подпер
руками голову и без думы, без мысли,
с одною только болью в сердце, стал глядеть все
на те же былые подушки да
на тот же портрет, смотревший
на него со стены добрыми, безмятежными глазами. Так застали его первые лучи солнца. Он спал теперь сном глухим и тяжелым.
— Папахен! — защебетала снова радостная девушка, — да что же ты не сказал еще ни слова! Рад или не рад? Я рада! Ведь говорю тебе, я люблю его! Ну, скажи же нам, скажи, как это в старых комедиях говорится: «дети мои, будьте счастливы!» —
с комическою важностью приподнялась она
на цыпочки, расставляя
руки в виде театрального благословения, и, наконец, не выдержав, весело расхохоталась.
На ногах его кандалы,
на руках кандалы,
на плечах каторжная сермяга
с бубновым тузом…
«Что ж, чертить или нет?..» «Или пан, или пропал!.. Все равно теперь!» Он торопливо, но внимательно огляделся во все стороны: кажется, никто не обращает
на него особенного внимания. Встав со скамейки и приняв равнодушно-рассеянный вид, нервно-дрожащею
рукою резко начертил он
на песке крест и, посвистывая да поглядывая вверх
на ветки и прутья,
с независимым видом и как ни в чем не бывало, пошел себе вдоль по дорожке.
Анцыфров самодовольно пискнул, и крендельком подставив
руку,
на которую крепко и выразительно оперлась стриженая дама, задорным воробьем поскакал
с нею вверх по сходням.
— О?! И в сам деле?.. Это, братцы, нам
на руку! —
с видимым удовольствием откликнулся кое-кто из кучки. — Это и очень нам любезно!.. Ну-ну! Валяй-ко дальше! Что еще там прописано?
И
с этим словом, благословив народ, он пошел из храма. Все разом бросились к владыке. Каждый хотел получить от него еще одно благословение и в последний раз облобызать пастырскую
руку.
На многих глазах виднелись слезы.
Брильянты
на голове, брильянты
на открытой шее, золото и дорогие камни
на руках, парижские цветы, старые брюссели, беспощадно открытые, сверкающие плечи, обворожительная улыбка, полные, вкусно сделанные
руки с розовым локотком, роскошное платье, представлявшее символическое соединение польских цветов, кармазинного
с белым, — вот то сверкающее, очаровательное впечатление, которым поражала в первый миг прелестная женщина каждого при входе в ее парадную большую залу.
Саксен весьма любезно пожал ему
руку,
с тою сочувствующею улыбкою, какую вызывает в благовоспитанных людях несчастие ближнего, который равен нам по общественному положению и имеет право
на особенное уважение наше по своему несчастию.
Мужчины, равно как и женщины, очень хорошо заметили изящного покроя лондонский великолепный фрак графа Северина и его брильянты, сверкавшие у него в запонках
на тончайшей батистовой сорочке и
на правой
руке,
с которой была сдернута перчатка.
Девушка старалась шить прилежней, потому что чувствовала, будто сегодня ей как-то не шьется. Голова была занята чем-то другим; взор отрывался от работы и задумчиво летел куда-то вдаль,
на Заволжье, и долго, почти неподвижно тонул в этом вечереющем пространстве;
рука почти машинально останавливалась
с иглою, и только по прошествии нескольких минут, словно бы опомнясь и придя в себя, девушка замечала, что шитье ее забыто, а непослушные мысли и глаза опять вот блуждали где-то!
— Устинов здесь, — тихо вымолвил Хвалынцев. Девушка, ничего не ответя, быстро собрала шитье, надела
на руку баул и поднялась
с места. Глаза ее встретились
с глазами Хвалынцева.
А если кому из этих ораторов и удавалось
на несколько мгновений овладеть вниманием близстоящей кучки, то вдруг
на скамью карабкался другой, перебивал говорящего, требовал слова не ему, а себе или вступал
с предшественником в горячую полемику; слушатели подымали новый крик, новые споры, ораторы снова требовали внимания, снова взывали надседающимся до хрипоты голосом, жестикулировали, убеждали; ораторов не слушали, и они, махнув
рукой, после всех усилий, покидали импровизованную трибуну, чтоб уступить место другим или снова появиться самим же через минуту, и увы! — все это было совершенно тщетно.
— А, вы понимаете это! Вашу
руку! Дайте пожать ее! — многозначительно промолвил он. — Послушайте, голубчик, у меня до вас будет одна маленькая просьбица, — вдруг переменил он тон и заговорил в фамильярно-заигрывающем и приятельски-заискивающем роде, — не можете ли одолжить мне
на самый короткий срок сущую безделицу: рублишек десяток, не более… Я должен за свою последнюю статью получить послезавтра… Мы
с вами сочтемся.
Хвалынцев
с любовью и благодарностью поцеловал протянутую
руку и отправился
на сходку.
И рота солдат — ружья
на руку, штыками вперед — бросилась
на толпу матрикулистов.
С другой стороны в нее врезались конные жандармы. Поднялся неистовый крик. Студентские палки и несколько солдатских прикладов поднялись в воздух. Среди крика, шума и свалки послышались удары и отчаянные вопли.
В это время двое солдат подняли лежачего и пособили ему держаться
на ногах, а один даже обмахнул обшлагом грязь
с полы его пальто. Раненый, очевидно, под впечатлением сильной боли, плохо сознавал, чтó делается вокруг него, и несвязно бормотал какие-то слова. Солдаты, подхватив его под
руки, утащили куда-то.
Лесницкий тихо, из-за бумаг, поднял глаза
на студента, встал
с табурета и, не произнеся ни слова, как-то отрывисто стиснул и дернул его
руку в знак пожатия.
Эти соображения студента были прерваны шорохом и легким свистом шелкового женского платья. Хвалынцев поднял глаза —
на пороге стояла женщина, вся в черном. Колтышко предупредительно бросился к ней навстречу и,
с видом глубокой почтительности, подал
руку.
Хвалынцев
с удовольствием подал ему
руку, и они снова расцеловались. В душе его в эту минуту заговорило чувство гордого довольства собой, что вот уже сделан первый шаг
на том пути, идти по которому он вчера дал такое торжественное обещание графине Цезарине.
Хвалынцев принял из
рук Бейгуша еще один новый клочок бумажки, зигзагами оторванный
с одной стороны,
на котором было написано: заслужив…
Это нечаянное ты, еще впервые только сорвавшееся для него
с ее уст, словно обожгло его. Столь сильный и неожиданный порыв смутил молодого человека. Он почему-то ждал более обыденной и более сдержанной встречи. Не допуская себя принять ее объятия, радостные до полного самозабвения, он, отступя
на шаг, тихо встретил ее простертые к нему
руки и
с чувством, но очень сдержанно пожал их.
На пороге,
с неизменной папироской в
руках, стояла Лидинька Затц.
А Сусанна Ивановна ему
на это: «Батюшка! мы дети ваши! мы любим» и т.д., словом, все совершенно так, как бывает в театральных представлениях, для вящего сходства
с которыми родитель в конце концов простер над ними
руки и очень трогательно произнес: «Дети мои, будьте счастливы» и задал великолепный банкет всему гусарскому полку и всему местному «благородному дворянству».
Сусанна Ивановна томилась по своему Малгоржану и все порывалась лететь к нему и за ним хоть
на край света; дети забыты, заброшены, занеряшены и неумыты; хозяйство ползет врознь, всякое дело из
рук валится; за столом в горло кусок нейдет, вся домашняя прислуга
с толку сбилась и в барских комнатах ходит как одурелая…