Неточные совпадения
Для их же собственной пользы и выгоды денежный выкуп за душевой надел заменили им личной работой, — не желают: «мы-де ноне вольные и баршшыны не хотим!» Мы все объясняем им, что тут никакой барщины нет, что это не барщина, а замена выкупа личным трудом в пользу помещика, которому нужно же выкуп вносить, что это только так, пока — временная мера, для их же выгоды, — а они свое несут: «Баршшына
да баршшына!» И вот, как говорится, inde iraе [Отсюда гнев (лат.).], отсюда и вся история… «Положения» не понимают, толкуют его по-своему, самопроизвольно; ни мне, ни полковнику, ни г-ну исправнику не верят, даже попу не верят; говорят: помещики и начальство настоящую волю спрятали, а прочитали им подложную волю, без какой-то золотой строчки, что настоящая воля должна быть за золотой строчкой…
— Вот, слухи между ними пошли, что «енарал с Питеру» приедет им «волю заправскую читать»… Полковник вынужден вчера эстафетой потребовать войско, а они, уж Бог знает как и откуда, прослышали о войске и думают, что это войско и придет к ним с настоящею волею, —
ну, и ждут вот,
да еще и соседних мутят, и соседи тоже поприходили.
—
Ну, пошто вы, ваши благородия, озорничаете!.. Эка сколько мужиков-то задаром пристрелили! — со спокойной укоризной обратился к крыльцу из толпы один высокий, ражий, но значительно седоватый мужик. — Ребята! подбери наших-то! свои ведь! — указал он окружающим на убитых. —
Да бабы-то пущай бы прочь, а то зашибуть неравно… Пошли-те вы!..
— А, хамова душа твоя! — с каким-то самодовольно-торжествующим видом обратилась она к больному. — Так и ты тоже бунтовать! Я тебе лесу на избу дала, а ты бунтовать, бесчувственное, неблагодарное ты дерево эдакое!
Ну,
да ладно! Вот погоди, погоди! выздоравливай-ка, выздоравливай-ка! Вы, батюшка, доктор, что ли? — обратилась она вдруг к Хвалынцеву.
—
Да помилуйте, барон, — горячо начал Непомук, как бы слегка оправдываясь в чем-то, — третьего дня мы получили от тамошнего исправника донесение, что, по дошедшим до него слухам, крестьяне этих деревень толкуют между собой и о подложной воле, —
ну, полковник тотчас же и поехал туда… дали знать предводителю… исправник тоже отправился на место… а теперь вдруг — опять бунт, опять восстание!..
— Ну-у! Voilà la question!.. [Вот в чем вопрос! (фр.).] Надо же выразить ему наше… э-е… наше сочувствие… нашу признательность. Ведь целый край в опасности… Ваши собственные интересы:
да и вы сами наконец, comme un membre de la noblesse [Как дворянин (фр.).], можете пострадать, если бы не Саксен, — ведь почем знать — все еще может случиться!..
— Oh, oui! un homme parfaitement comme il faut! [О,
да! Абсолютно порядочный человек (фр.).] Я в этом никогда не сомневалась, — подтвердила девушка. —
Ну, а на обеде вы будете сегодня?
Мы и чувства наши, и самого-то барона, пожалуй, завтра же забудем, а вот стерлядей аршинных
да олонецких рябчиков долго вспоминать станем, до первой новой…
ну, хоть экзекуции или еще какой-нибудь там эмансипации, которые обе безразлично тоже будут удобным предлогом.
—
Ну, как «что?» Ты ведь, в некотором роде, интересная личность, новый человек здесь,
да еще и в Снежках был… Нет, она в самом деле добрая! Если хочешь, отправимся нынче вечером, — я забегу за тобою.
—
Ну, нет, батюшка, у меня в доме таких песен не пойте! — остановил он Ардальона прямо и решительно. — И как это вам не стыдно: взяли хорошую солдатскую песню
да на-ко тебе, какую мерзость на нее сочинили! Перестаньте, пожалуйста!
— Эх!.. Как же это так! — с раздумчивым сожалением прицмокнул
да покачал головою опешенный Петр Петрович. —
Ну, жаль, очень жаль!.. Ее превосходительство была так милостива, сама даже предложила… Мы так надеялись… Очень, очень жаль… А участие ее много помогло бы доброму делу… Много помогло бы!
—
Да что «ну-с»… «Ну-с» по-немецки значит орех! А я нахожу, что все это глупость! Какая тут дуэль? По-моему, просто: коли повздорили друг с другом,
ну возьми друг друга
да и потузи сколько душе твоей угодно!.. Кто поколотил, тот, значит, и прав!.. А то что такое дуэль, я вас спрашиваю? Средневековый, феодально-аристократический обычай!
Ну, и к черту бы его!.. Но в этом в Подвиляньском все-таки этот гонор еще шляхетский сидит, традиции, знаете, и прочее… Так вот, угодно, что ли, вам драться?
—
Ну, я хоть и мал
да крепок, — возразил он весьма внушительным тоном, — и меня застращивать
да запугивать нечего! Расправа, о которой вы говорите, будет для господина Подвиляньского пожалуй что поубыточнее, чем для меня! Но… я, во всяком случае, извиняться не стану, и сколь ни находит это глупым господин Полояров, предпочитаю дуэль и принимаю ваш вызов.
— Ха-ха-ха!..
Да я и не пошел бы. Нашли дурака!.. И то уж и в секунданты-то так только, по дружбе.
Ну, а кто же у вас секундантом-то будет?
— Эка, о чем заботится… А мне и невдомек! Нет, ангел мой, — вздохнул он, — писать мне не к кому, завещать нечего… ведь я, что называется, «бедна, красна сирота, веселого живота»; плакать, стало быть, некому будет… А есть кое-какие должишки пустячные, рублей на сорок; там в бумажнике записано… счет есть.
Ну, так ежели что, продай вот вещи
да книги,
да жалованья там есть еще за полмесяца, и буду я, значит, квит!
Дело, конечно, не обойдется без участия княжон Почечуй-Чухломинских, хотя бы ради одной представительности, заключающейся в их княжеском имени, —
ну,
да и madame Гржиб, с высоты своего губернаторского величия, никогда не забывала протежировать бедным, но титулованным невестам и потому при всяком подходящем случае выдвигала их на выставку.
— Э, барышня, что это вы такое говорите! — снисходительно усмехнулся Подхалютин, —
ну, где там страдает! Наша родина вообще страдает только тремя недугами: желудком после масленицы, тифом на Святой, по весне,
да финансовым расстройством, en générale, которое, кажется, нынче перейдет в хроническое. Вот и все наши страдания.
— В черном? — Старушка оглядела самое себя и обдернула свое шелковое платье. —
Да как тебе сказать это, мой батюшка!.. Все вишь, нынче носят черное,
ну так и я заодно уж надела.
— Ведь уж я терпелив,
ну да и мое терпение лопнет скоро!
Ну, значит, были же и между нами доблестные граждане; умели же и мы любить свое отечество и жили честно — не все же глупцы,
да воры,
да взяточники!
— Сударыня!
да постыдись ты, Христа ради! — укорливо всплеснул старик руками, — ведь ты благородная девушка!
Ну, что ты девичьи уста свои оскверняешь такими гнусными словами! Откуда все это? И что это за тон-то у тебя нынче? Где ж твоя скромность, голубка ты моя?!
Майор снова начинал тревожиться и сердиться. «Ведь эдакая, право, скверная, упрямая девчонка! Характер-то какой настойчивый!.. Это хочет, чтобы я покорился, чтобы я первым прощения просил
да по ее бы сделал…
Ну, уж нет-с, извините! Этого не будет! Этого нельзя-с!.. Да-с, этого нельзя-с!.. Из-за пустой поблажки
да честных, хороших людей обижать, это называется бабством! А я не баба, и бабой не буду!.. Да-с, не буду бабой я! вот что!»
—
Ну,
да,
да!.. Она самая… Не была?
— Ах!
да ведь сердце-то все мое изныло!.. Не могу я так, — тоскливо перебил старик. — Уж хоть бы знать что-нибудь положительное!
Ну, умерла она —
ну, так бы, по крайней мере, и знал, что умерла; а бросила — так бросила!.. господь с нею!.. А то это неизвестное хуже всего! Ведь уж я измучился!
— Как, Боже мой, где? У Ардальона Михайловича, — ответила она все с тою же деланою улыбкой. —
Да чего ты такой странный, папахен? Ровно ничего такого особенного не случилось, чтобы в священный ужас приходить! Повздорили мы с тобой вчера немножко,
ну что же делать, всяко бывает! Вчера повздорили, а сегодня помиримся.
—
Да чего ты так глядишь на меня, — продолжала она, ласково положив на плечо ему руку, — своя, не чужая! Все та же, что и прежде.
Ну, хочешь, поцелуемся?
—
Ну… хоть обмани ты меня… но только…
Да нет, неужели же все это правда?
— Ах,
да встань же ты, папахен! — досадливо принялась Анна Петровна подымать старика с колен. —
Ну, что это, право, за глупости!.. Это, наконец, скучно!.. Я рассержусь, папахен, слышишь ли? И чего тебе от меня хочется, понять не могу!
Ну,
да уж так и быть! — с решимостью какой-то внезапной мысли, махнул вдруг рукой Полояров.
— Папахен! — защебетала снова радостная девушка, —
да что же ты не сказал еще ни слова! Рад или не рад? Я рада! Ведь говорю тебе, я люблю его!
Ну, скажи же нам, скажи, как это в старых комедиях говорится: «дети мои, будьте счастливы!» — с комическою важностью приподнялась она на цыпочки, расставляя руки в виде театрального благословения, и, наконец, не выдержав, весело расхохоталась.
— Эх, милая моя!.. радоваться-то особенно нечему! — сказал он. — Надо говорить правду: не такого жениха я всегда мечтал тебе — извините, господин Полояров…
Ну,
да коли любишь, выходи, Господь с тобою! Из двух зол это, конечно, все ж таки меньшее… Одевайся, голубка! Прощайте, господин Полояров.
—
Да,
да; вообще в воздухе, кажись, сильно попахивает чем-то, — согласился Свитка; — но все-таки, мне кажется, что все эти бунты не приведут ни к чему большому без последовательной агитации… В этом деле, как и во всех других, нужна система, план; а без него будут одни только отдельные вспышки. Если бы тут какая-нибудь организация была,
ну тогда другое дело.
—
Да мало ли?..
Ну, уроки…
ну, матушка у меня… нездоровая, — замялся Шишкин; —
да и вообще, просто не могу.
— Дело в том, что дня через два-три мы отправимся с вами по Поволжью: где пешочком, где на лодочке, а где и конно, как случится;
ну, и станем мужичкам православным золотые грамоты казать. Понимаете-с? — прищурился Свитка. — Нынче вечером будьте у меня: я покажу вам экземплярчик, и вообще потолкуем, условимся, а пока прощайте,
да помните же хорошенько все, чтó сказал я вам.
—
Да чему тут особенно занимать-то?.. Есть на что радоваться! — фыркнул он, скосив губы; —
ну, нравится тебе это; —
ну и занимайся! Я не мешаю… Мне-то что!
— А потому, что за такие пассажики нельзя никого уважать,
да и не за что!.. Разве ты можешь уважать человека, изменяющего своим принципам, идущего против убеждения?
Ну, стало быть, и меня не уважаешь!
—
Ну, уж что сказано раз… так уж нечего говорить, — пробурчал наконец Ардальон сквозь зубы, в каком-то раздумье. —
Да, пожалуйста, слезы-то в сторону! — прибавил он, заметив, что невеста вытерла платком свои глаза; — терпеть не могу, когда женщины плачут: у них тогда такое глупое лицо — не то на моченую репу, не то на каучуковую куклу похоже… Чего куксишь-то? Полно!.. Садись-ка лучше ко мне на колени — это я, по крайности, люблю хоть; а слезы — к черту!
Ну, и ищи себе подходящего субъекта, а я… пожалуй, и я не прочь любить, и все такое…
да только не в такое время!..
«И хоть бы имя-то как-нибудь замаскировал, злодей, а то так-таки и катает прозрачным псевдонимом: вместо Верхохлебова,
да вдруг Низкохлебов —
ну, кто же не узнает?
Ну, что ж это такое? — говорил Верхохлебов, взяв рукопись и перелистывая ее
да прикидывая на вес по руке.
«Что же, коли напечатать ее? — грустно раздумывал Полояров, очутясь уже вне кабинета, — ведь тут не более как два с половиной листа печатных, а дадут за них…
ну, много-много, коли по пятидесяти с листа… И то уж красная плата! Значит, за все сто двадцать пять, а гляди, и того меньше будет… Что ж, пятьсот рублей цена хорошая, ведь это выходит по двести с листа.
Да такой благодати вовек не дождешься!
Ну его к черту, помирюсь и на этом!»
«А
ну, как напечатает! — волновался он в нерешимости. — Ведь скандал-то какой! Скандалище!.. А тут Анна… а тут срам, позор…
да и следствие, пожалуй!.. Вернуть его нешто? Уж куда ни шла тысяча! Дам ему!»
— Ах, насчет пятисот!.. Да-с;
ну, так что же?
Ну,
да теперь уже кончено!
—
Ну, вот, детушки, теперь и костерок разложим, пообсушимся
да картошки подварим, дело-то и ладно будет!
—
Ну да, и турка, — согласился он. — Так вот, Напольён с тем только и мировую подписал с нашим государем, чтобы мужичкам беспременно волю дать, а коли не дашь, говорит, так будем опять воевать, и все ваше царство завоюем.
—
Ну,
да этого не сказано; это, должно, малый врет, а ты читай дале! — молвил какой-то мужик.
— Ишь, какой прыткой!.. На сук!.. За что же это на сук?.. Душа-то ведь тоже хрещеная!.. За эти дела и кнутьем на площади порют
да в каторгу шлют. Нет, это ты, брат, дуришь!..
Да ну, ладно! Читай дале!..
—
Да ведь это все так себе, одни слова только или от нечего делать! Задача в жизни!.. легко сказать!.. И все мы любим тешить себя такими красивыми словами. Оно и точно: сказал себе «задача в жизни» — и доволен, как будто и в самом деле одним уже этим словом что-то определено, что-то сделано, а разобрать поближе — и нет ничего!
Ну, какая, например, ваша задача в жизни? Простите за вопрос! — улыбнулся Хвалынцев.
— Понятие условное-с. Одни понимают его так, другие иначе.
Да вот вам, для наглядного сравнения: мать Агафоклея потеряла жениха, пошла в монастырь, всю жизнь осталась верна его памяти, все имение раздала нищим и на старости лет имеет полное право сказать о себе: «я честная женщина»;
ну, и наша общая знакомка Лидинька Затц тоже ведь с полным убеждением и совсем искренно говорит: «я честная женщина».