Неточные совпадения
В это время
в залу вошли из того же внутреннего покоя еще четыре новые личности. Двое из вошедших
были в сюртуках земской полиции, а один
в щегольском пиджаке шармеровского покроя. Что касается до четвертой личности, то достаточно
было взглянуть на ее рыженькую, толстенькую фигурку, чтобы безошибочно узнать
в ней немца-управляющего.
— Послушайте, — таинственно взяв под руку, отвел он предводителя
в сторону, на другой конец
залы, — студиозуса-то, я полагаю, все-таки лучше
будет позадержать немного… Он хоть и знакомый ваш, да ведь вы за него ручаться не можете… А я уж знаю вообще, каков этот народец… Мы его эдак, под благовидным предлогом… Оно как-то спокойнее.
Весело, но немножко принужденно встретила ее Лубянская. Старый майор нарочно вышел к ней
в залу и, здороваясь, душевно поцеловал ее русую головку, причем Полояров никак не удержался, чтобы не буркнуть про себя: «скажите, пожалуйста, какие нежности!». Устинов, который, по-видимому,
был с нею
в очень хороших отношениях, представил ей Хвалынцева, и Хвалынцев при этом покраснел еще более, за что, конечно, остался на себя
в некоторой досаде.
В ярко освещенной
зале довольно много пустых мест, особенно
в первых рядах, но все-таки нельзя сказать, чтобы
было уже пусто.
Задние ряды
в зале были даже полны: поддержали господа офицеры Инфляндманландского полка да чиновничество второй и третьей руки, которые преимущественно разбирали билеты при входе, а уж о хорах нечего и говорить: там
было битком набито, и душно, и говорно, словно
в пчелином улье, ибо верхами почти безраздельно владели гимназисты с семинаристами.
Большинство вопило «браво!» и требовало «bis!». Только немногие сохраняли необходимую сдержанность и приличие, и
в числе этих немногих между прочим
были доктор Адам Яроц и сам Подвиляньский, незаметно проскользнувший
в залу. Теперь он старался держаться на глазах у всех и с видом серьезного равнодушия оглядывал неиствовавшую часть публики.
Вечер кончился как-то странно. Одни выходили из
залы в недоумении, другие, то
есть большинство, весьма шумно. Там и сям, как последние выстрелы отступающих солдат, раздавались еще выкрики: «Шишкина!.. Орла! Bis!.. Браво!.. Шишкина!»
Нечего рассказывать о том, что
зала была битком набита публикой, среди которой собрался цвет славнобубенского общества, что madame Гржиб
в роли madame Ступендьевой
была встречена громом рукоплесканий, причем ей
был подан из оркестра прелестный букет — плод особенных стараний находчивого Шписса.
Граф
был весьма польщен таким вниманием, таким теплым участием на далекой чужбине. Появление его вечером
в губернаторской
зале произвело решительный эффект. Все уже заранее знали о польском графе, привезенном «
в наше захолустье» под надзор полиции. Ее превосходительство рассказала нескольким своим приближенным с таким участием о «еще одном новом политическом страдальце», и это придало еще больший интерес новоприбывшему графу. Все с нетерпением ожидали его появления.
23-го сентября,
в субботу, с утра еще
в сборной
зале стояла огромная толпа. На дверях этой
залы была вывешена прокламация, которая потом висела беспрепятственно
в течение шести часов сряду. Ни единая душа из начальства, по примеру предыдущих дней, не появлялась даже
в виду студентов.
Когда окончилось это чтение, Хвалынцев пробрался
в коридор, который
был полон народом. Едва успел Константин Семенович перекинуться кое с кем из знакомых несколькими словами, как мимо него понеслась огромная гурьба, с криками: «на сходку! на сходку!
в актовую
залу!» Студенты бежали, опережая друг друга. Увлеченный общим потоком, и Хвалынцев направился туда же.
Обыкновенно более шести тысяч народа, бывало, ломилось
в залу Большого театра, и вокруг каре танцующих
была вечная давка.
2-го марта,
в огромной
зале Руадзе, считавшейся тогда самой модной концертной залой,
был литературно-музыкальный вечер
в пользу литературного фонда.
После этого профессор объявил, что он
будет читать. Но едва лишь сказал он эти слова, как
в зале раздался свист, шиканье, шипенье, крики: «вон! долой!» и даже… площадные ругательства.
Через неделю Костомаров объявил, что его лекции вновь открываются
в зале Руадзе. Сонм противников уже совсем
было приготовился к новому великому скандалу «во имя свободы», как вдруг на следующий день
в «Северной Почте» появилось следующее объявление.
С утра они, по обыкновению, разбрелись; но Полояров остался дома и все время запершись сидел
в своей комнате. Вечером же, когда все собрались, он сам, без всякого зова и понуждения, очень спокойно вышел к ним
в залу.
В лице его
было гордое и несколько презрительное спокойствие незаслуженно-оскорбленного достоинства. Это лицо как будто говорило: «а все-таки вы-де дурачье, и я стою настолько высоко, что все ваши оскорбления никак до меня не достигнут».
Однажды вечером, когда офицерский кабинет, он же и гостиная, и столовая, и
зала,
был таинственно освещен лампою под темным бумажным абажуром и, вместе с хозяином, казалось, представлял таинственное ожидание чего-то или кого-то, когда вдруг послышался
в этом кабинете тихий шелест женского платья и то, что когда-то, во времена оны, называлось гармонией уст и созвучием поцелуев, — пан Бейгуш, среди страстных изъявлений своих восторженных чувств, объявил, что существование врознь друг от друга ужасно тяготит его, что долее так продолжаться не может или иначе он пулю
в лоб себе всадит.
Неточные совпадения
На шестой день
были назначены губернские выборы.
Залы большие и малые
были полны дворян
в разных мундирах. Многие приехали только к этому дню. Давно не видавшиеся знакомые, кто из Крыма, кто из Петербурга, кто из-за границы, встречались
в залах. У губернского стола, под портретом Государя, шли прения.
Еще Бетси не успела выйти из
залы, как Степан Аркадьич, только что приехавший от Елисеева, где
были получены свежие устрицы, встретил ее
в дверях.
Наказанный сидел
в зале на угловом окне; подле него стояла Таня с тарелкой. Под видом желания обеда для кукол, она попросила у Англичанки позволения снести свою порцию пирога
в детскую и вместо этого принесла ее брату. Продолжая плакать о несправедливости претерпенного им наказания, он
ел принесенный пирог и сквозь рыдания приговаривал: «
ешь сама, вместе
будем есть… вместе».
Неведовскому переложили, как и
было рассчитано, и он
был губернским предводителем. Многие
были веселы, многие
были довольны, счастливы, многие
в восторге, многие недовольны и несчастливы. Губернский предводитель
был в отчаянии, которого он не мог скрыть. Когда Неведовский пошел из
залы, толпа окружила его и восторженно следовала за ним, так же как она следовала
в первый день за губернатором, открывшим выборы, и так же как она следовала за Снетковым, когда тот
был выбран.
Дворяне и
в большой и
в малой
зале группировались лагерями, и, по враждебности и недоверчивости взглядов, по замолкавшему при приближении чуждых лиц говору, по тому, что некоторые, шепчась, уходили даже
в дальний коридор,
было видно, что каждая сторона имела тайны от другой.