Неточные совпадения
Прискакав
на место, он, вопреки своим ожиданиям, не нашел ни площади, залитой массами народа, ни яростных
воплей мятежа, ни кольев, ни дубин с топорами: мужики самым обыденным порядком справлялись у себя, по своим дворам, около домашнего обихода, и ничто ни малейшим образом не подавало намека
на то, о чем столь красноречиво извещало донесение.
Большинство
вопило «браво!» и требовало «bis!». Только немногие сохраняли необходимую сдержанность и приличие, и в числе этих немногих между прочим были доктор Адам Яроц и сам Подвиляньский, незаметно проскользнувший в залу. Теперь он старался держаться
на глазах у всех и с видом серьезного равнодушия оглядывал неиствовавшую часть публики.
Толпа вскинула взгляды
на молодецкую фигуру Полоярова, затем перевела их
на жиденькие фигурки аристократиков, и несколько десятков голосов
завопили: «Вон! вон отсюда!» И аристократики удалились, впрочем, не без старания изобразить
на лицах презрительную выдержку собственного достоинства.
— Господа! господа! —
вопил на дровах Ардальон Полояров. — Господа, я прошу слова! Если мы общественная сила, господа, то надо действовать решительно и силой взять то, что нам принадлежит. Высадим просто любые двери и займем университет! И университет будет открыт, и выгнать нас из него не посмеют. Войдемте, господа, силой!
— Нет,
на улице! Здесь же! Сейчас! —
вопил Полояров. — Университета нет! университет закрыт, значит, в университете нельзя давать объяснений! Требуйте, господа,
на улице! Напирайте, не спускайте!..
На улице, черт возьми,
на улице! —
завопил он, в заключение, что было мочи, во всю свою здоровенную глотку.
— Войско! Сброд всякий! Сволочь полицейская! Гнать их отсюда! Вон! долой! — снова поднялись яростные крики и
вопли, и толпа вторично готова была ринуться
на войско, как вдруг раздался резкий звук сигнального рожка.
И рота солдат — ружья
на руку, штыками вперед — бросилась
на толпу матрикулистов. С другой стороны в нее врезались конные жандармы. Поднялся неистовый крик. Студентские палки и несколько солдатских прикладов поднялись в воздух. Среди крика, шума и свалки послышались удары и отчаянные
вопли.
Хозяйка нумеров бегала по коридору и
вопила… кто-то побежал за полицией, кто-то накинулся
на хозяйку, да заодно уж и ее избил; одна женщина, обезумев от страха и побоев, в растерзанном виде бегала по коридору и ревмя ревела неистовым, истерическим голосом — и все это среди чада и смрада, в тумане табачного дыма, при тусклом свете коридорной лампочки.
Прежде всего накинулись
на самого автора,
на его личность, одни с пренебрежительным сожалением «к его тупоумию, недальновидности и несообразительности», другие просто со слюною бешеной собаки, но это уже был крик нестерпимой боли, это были
вопли Ситниковых и Кукшиных, которые почувствовали
на себе рубцы бичующей правды. Критики этого направления провозгласили, что с этого времени и все прочие произведения Тургенева должны считаться ничего не стоящими.
Таким образом, этот развенчиваемый кумир испытывал теперь
на себе общую судьбу всевозможных диктаторов: пока не появлялось соперника — он мог делать все, что угодно, и все ему подчинялись, все молчали, все терпели; но чуть явился соперник в лице Моисея — все разом поднялись и
завопили против Полоярова.
— Ладно, ладно! А вы нам, милостивый государь, извольте все-таки отчеты представить! —
завопило на Полоярова все общество, вконец уже оскорбленное последней выходкой. — Вы нам отчеты подайте, а если через два дня у нас не будет отчетов, так мы их у вас гласно, печатным образом потребуем! В газетах отшлепаем-с! И посмотрим, какие тогда-то вот письма к вам станет Герцен писать!
С трудом прокладывая себе дорогу чрез волнующееся море народных масс, государь продолжал один, без свиты, оставленной далеко позади, медленным шагом ехать вперед. У Чернышева моста он
на минуту остановил коня и огляделся. Впереди было море огня, позади море огня. Над головою свистала буря и сыпался огненный дождь искр и пепла — и среди всего этого хаоса и разрушенья раздавались тяжкие стоны, рыданья,
вопли о помощи, о защите и могучее, восторженное, ни
на единый миг не смолкавшее «ура » всего народа.
Толпа этого народа несколько раз собиралась у станций Царскосельской железной дороги и ждала государя, а когда государь выходил
на крыльцо, она становилась
на колени и кричала «ура!»,
вопя в то же время о хлебе и защите.
Неточные совпадения
— Что с ними толковать!
на раскат их! —
вопил Толковников и его единомышленники.
На этот призыв выходит из толпы парень и с разбега бросается в пламя. Проходит одна томительная минута, другая. Обрушиваются балки одна за другой, трещит потолок. Наконец парень показывается среди облаков дыма; шапка и полушубок
на нем затлелись, в руках ничего нет. Слышится
вопль:"Матренка! Матренка! где ты?" — потом следуют утешения, сопровождаемые предположениями, что, вероятно, Матренка с испуга убежала
на огород…
Мужчины и женщины, дети впопыхах мчались к берегу, кто в чем был; жители перекликались со двора в двор, наскакивали друг
на друга,
вопили и падали; скоро у воды образовалась толпа, и в эту толпу стремительно вбежала Ассоль.
— Лжешь ты все! —
завопил Раскольников, уже не удерживаясь, — лжешь, полишинель [Полишинель — шут, паяц (от фр. polichinelle).] проклятый! — и бросился
на ретировавшегося к дверям, но нисколько не струсившего Порфирия.
И, накинув
на голову тот самый зеленый драдедамовый платок, о котором упоминал в своем рассказе покойный Мармеладов, Катерина Ивановна протеснилась сквозь беспорядочную и пьяную толпу жильцов, все еще толпившихся в комнате, и с
воплем и со слезами выбежала
на улицу — с неопределенною целью где-то сейчас, немедленно и во что бы то ни стало найти справедливость.