Неточные совпадения
—
Этот малый, — сказал он, пуская кольцо за кольцом, — будет еще гораздо несчастнее
меня. Лучше бы ему не родиться.
— Жестоко напоминать
мне об
этом, Макс, — сказала она тихо, — напоминать без цели…
— Пойми
меня, Анна, — сказал Максим мягче. —
Я не стал бы напрасно говорить тебе жестокие вещи. У мальчика тонкая нервная организация. У него пока есть все шансы развить остальные свои способности до такой степени, чтобы хотя отчасти вознаградить его слепоту. Но для
этого нужно упражнение, а упражнение вызывается только необходимостью. Глупая заботливость, устраняющая от него необходимость усилий, убивает в нем все шансы на более полную жизнь.
— Уйди, пожалуйста, о н о боится тебя и до сих пор его нет.
Я уже совсем было заснул, а
этого все нет…
— А
это будет «хлопская» песня? — спросил мальчик. —
Я понимаю «по-хлопски».
— Эх, малый!
Это не хлопские песни…
Это песни сильного, вольного народа. Твои деды по матери пели их на степях по Днепру и по Дунаю, и на Черном море… Ну, да ты поймешь
это когда-нибудь, а теперь, — прибавил он задумчиво, — боюсь
я другого…
— Какой ты смешной, — заговорила она с снисходительным сожалением, усаживаясь рядом с ним на траве. —
Это ты, верно, оттого, что еще со
мной не знаком. Вот узнаешь
меня, тогда перестанешь бояться. А
я не боюсь никого.
— Да, да,
это правда. И
я с закрытыми глазами узнаю свою мать.
— Максим?..
Это который на костылях?..
Я его видела. Он страшный!
—
Это вчерашняя девочка, мама!
Я тебе говорил, — сказал мальчик, здороваясь. — Только у
меня теперь урок.
— Ну, на
этот раз дядя Максим отпустит тебя, — сказала Анна Михайловна, —
я у него попрошу.
—
Это хорошо, что вы не бьете слепого мальчика. Он
мне говорил.
— Вот что, Веля… — сказал он, взяв дочь за плечо и посматривая на ее будущего учителя. — Помни всегда, что на небе есть бог, а в Риме святой его «папеж».
Это тебе говорю
я, Валентин Яскульский, и ты должна
мне верить потому, что
я твой отец, —
это рrimо.
— Вот, видишь ли, — заговорила она смущенно, — он говорит, что различает некоторую разницу в окраске аиста, только не может ясно понять, в чем
эта разница… Право, он сам первый заговорил об
этом, и
мне кажется, что
это правда…
— Ничего,
я только хотела ему… немножко… объяснить
эту разницу различием звуков… Не сердись, Макс, но, право,
я думаю, что
это очень похоже…
— Все равно. Мальчику остается только свыкнуться со своей слепотой, а нам надо стремиться к тому, чтобы он забыл о свете.
Я стараюсь, чтобы никакие внешние вызовы не наводили его на бесплодные вопросы, и если б удалось устранить
эти вызовы, то мальчик не сознавал бы недостатка в своих чувствах, как и мы, обладающие всеми пятью органами, не грустим о том, что у нас нет шестого.
— Вы слишком торопитесь со своими заключениями, — сказала она. —
Я понимаю все, о чем здесь говорилось, — значит, женскому уму
это доступно.
Я говорила только о себе лично.
—
Это правда, — сказал кадет, довольный
этим вызовом. —
Я недавно читал биографию N. N. Он тоже поступал по ясному плану: в двадцать лет женился, а в тридцать пять командовал частью.
— Да, о ней
я думал в
этом случае не менее, чем о нем, — говорил старик сурово. — Подумай, ведь она еще ребенок, не знающий жизни!
Я не хочу верить, что ты желала бы воспользоваться неведением ребенка.
— Скажи
мне, Петр, что
это с тобой? Отчего ты такой грустный?
Над ним смеялись, а
я… а
мне даже и
это недоступно.
— И все
это глупости!
Это все,
я знаю, подстраивает Максим. О, как
я ненавижу теперь
этого Максима.
— Ну да, ну да, конечно! — ответила она с торопливым волнением. — Какой ты глупый! Неужели тебе никогда не приходило
это в голову? Ведь
это же так просто! На ком же тебе и жениться, как не на
мне?
— Вот
этот играет, так уж играет. Что? Не правду
я говорю?
—
Я так и думал, — ответил молодой человек. —
Мне она несколько знакома… У вас удивительно своеобразная манера… Многие играют лучше вашего, но так, как вы, ее не исполнял еще никто.
Это… как будто перевод с итальянского музыкального языка на малорусский. Вам нужна серьезная школа, и тогда…
«Что
это было со
мной?» — подумал он, и в то же мгновение в его памяти прозвучали слова, которые она сказала вчера, в сумерки, у старой мельницы: «Неужели ты никогда не думал об
этом?.. Какой ты глупый!..»
— Знаете ли… — сказал, подъезжая к коляске, студент. —
Мне вот сейчас вспомнилась очень интересная могила, историю которой мы узнали, роясь в монастырском архиве. Если хотите, мы свернем туда.
Это недалеко, на краю села.
— Понимаете ли теперь, панночка, почему
мне вспомнился
этот Юрко-бандурист? — спросил студент, когда старая коляска опять тихо двигалась по пыльной дороге, направляясь к монастырю.
— Вылечился, когда увидел ваше «вольное козачество» на службе у турецкого деспотизма… Исторический маскарад и шарлатанство!..
Я понял, что история выкинула уже всю
эту ветошь на задворки и что главное не в
этих красивых формах, а в целях… Тогда-то
я и отправился в Италию. Даже не зная языка
этих людей,
я был готов умереть за их стремления.
— Вот за
это спасибо, вот спасибо. Столбовка настоящая…
Я думал — вы насмех… посмеяться над слепеньким… Другие, бывает, смеются…
—
Это у Егорья за пятнадцать верст, — пояснил звонарь. — У них всегда на полчаса раньше нашего вечерня… А ты слышишь?
Я тоже слышу, — другие не слышат…
— Приезжайте послушать. Отец Памфилий… Вы не знаете отца Памфилия? Он для
меня нарочито
эти два подголоска выписал.
— Послушай, Аня, — спросил Максим у сестры по возвращении домой. — Не знаешь ли ты, что случилось во время нашей поездки?
Я вижу, что мальчик изменился именно с
этого дня.
— И вы
мне ничего не сказали! Ну, что же дальше?
Это еще недостаточная причина для трагедий, Аня, — прибавил он с мягким укором.
—
Я в
этом уверена, — ответила девушка.
Я сам не знал
этого, а теперь знаю.
Та самая рука, которая лишила
меня зрения, когда
я еще не родился, вложила в
меня эту злобу…
Я запомнил бы, унес бы
это воспоминание в темноту всей остальной жизни…
— Погоди, — сказал он. — Не знаю, впрочем, удастся ли
мне объяснить тебе, как следует… Что такое красный звон, ты можешь узнать не хуже
меня: ты слышал его не раз в городах, в большие праздники, только в нашем краю не принято
это выражение…
—
Это верно, верно! — живо сказала Эвелина. —
Я чувствую то же самое и не могу долго смотреть на красную суконную скатерть…
— Так же, как иные не выносят праздничного трезвона. Пожалуй, что мое сравнение и верно, и
мне даже приходит в голову дальнейшее сопоставление: существует также «малиновый» звон, как и малиновый цвет. Оба они очень близки к красному, но только глубже, ровнее и мягче. Когда колокольчик долго был в употреблении, то он, как говорят любители, вызванивается. В его звуке исчезают неровности, режущие ухо, и тогда-то звон
этот зовут малиновым. Того же эффекта достигают умелым подбором нескольких подголосков.
— Нет, — сказал Максим. —
Я бы сказал, что
это слишком красно…
— Нет, — задумчиво ответил старик, — ничего бы не вышло. Впрочем,
я думаю, что вообще на известной душевной глубине впечатления от цветов и от звуков откладываются уже, как однородные. Мы говорим: он видит все в розовом свете.
Это значит, что человек настроен радостно. То же настроение может быть вызвано известным сочетанием звуков. Вообще звуки и цвета являются символами одинаковых душевных движений.
— Да, да! Странные мысли приходят
мне в голову… Случайность
это или нет, что кровь у нас красная. Видишь ли… когда в голове твоей рождается мысль, когда ты видишь свои сны, от которых, проснувшись, дрожишь и плачешь, когда человек весь вспыхивает от страсти, —
это значит, что кровь бьет из сердца сильнее и приливает алыми ручьями к мозгу. Ну и она у нас красная…
А если б
это не удалось,
я страдал бы от голода и холода… и все
это не оставляло бы
мне ни минуты и… и… от лишений
я страдал бы менее, чем страдаю теперь…
Постой,
я хочу поговорить с тобой серьезно и рад, что
это будет именно здесь.
Слушай же теперь, что
я скажу тебе: если ты захочешь исправить нашу ошибку, если ты швырнешь судьбе в глаза все преимущества, которыми жизнь окружила тебя с колыбели, и захочешь испытать участь вот
этих несчастных…
— Тут
я…
Это вы кличете, Максим Михайлович?
— Задерни занавеску…
Я так боюсь
этого света…
— К черту уроки! — ответил Максим с гримасой нетерпения. — Слишком долго оставаться педагогом —
это ужасно оглупляет. Нет,
этот раз
я не думал ни о каких уроках, а просто очень рассердился на тебя и на себя…
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь
это вам кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как бы
я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую
я будто бы высек, то
это клевета, ей-богу клевета.
Это выдумали злодеи мои;
это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и
я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и есть
этот чиновник.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими:
я, брат, не такого рода! со
мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)
Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что
это за жаркое?
Это не жаркое.
Аммос Федорович. Что ж вы полагаете, Антон Антонович, грешками? Грешки грешкам — рознь.
Я говорю всем открыто, что беру взятки, но чем взятки? Борзыми щенками.
Это совсем иное дело.