Неточные совпадения
И, не дожидаясь ответа, он начал шагать из угла
в угол, постукивая палкой, слегка волоча левую ногу и, видимо,
весь отдаваясь проверке на себе психологического вопроса.
Потом опять остановился против меня и сказал...
Сначала
все было тихо,
потом что-то зашевелилось
в углу, среди дров, и к нам вышел Мамерик.
Весь наш двор и кухня были, конечно, полны рассказами об этом замечательном событии. Свидетелем и очевидцем его был один только будочник, живший у самой «фигуры». Он видел, как с неба слетела огненная змея и села прямо на «фигуру», которая вспыхнула
вся до последней дощечки.
Потом раздался страшный треск, змея перепорхнула на старый пень, а «фигура» медленно склонилась
в зелень кустов…
История эта состояла
в следующем: мужик пахал поле и выпахал железный казанок (котел) с червонцами. Он тихонько принес деньги домой и зарыл
в саду, не говоря никому ни слова. Но
потом не утерпел и доверил тайну своей бабе, взяв с нее клятву, что она никому не расскажет. Баба, конечно, забожилась
всеми внутренностями, но вынести тяжесть неразделенной тайны была не
в силах. Поэтому она отправилась к попу и, когда тот разрешил ее от клятвы, выболтала
все на духу.
Однажды мать взяла меня с собой
в костел. Мы бывали
в церкви с отцом и иногда
в костеле с матерью. На этот раз я стоял с нею
в боковом приделе, около «сакристии». Было очень тихо,
все будто чего-то ждали… Священник, молодой, бледный, с горящими глазами, громко и возбужденно произносил латинские возгласы…
Потом жуткая глубокая тишина охватила готические своды костела бернардинов, и среди молчания раздались звуки патриотического гимна: «Boźe, coś Polskę przez tak długie wieki…»
Топот усиливается, как прилив,
потом становится реже, проходит огромный инспектор, Степан Яковлевич Рущевич, на дворе
все стихает, только я
все еще бегу по двору или вхожу
в опустевшие коридоры с неприятным сознанием, что я уже опоздал и что Степан Яковлевич смотрит на меня тяжелым взглядом с высоты своего огромного роста.
Слово, кинутое так звонко, прямо
в лицо грозному учителю, сразу поглощает
все остальные звуки. Секунда молчания,
потом неистовый визг, хохот, толкотня. Исступление охватывает
весь коридор. К Самаревичу проталкиваются малыши, опережают его, становятся впереди, кричат: «бирка, бирка!» — и опять ныряют
в толпу. Изумленный, испуганный бедный маниак стоит среди этого живого водоворота, поворачивая голову и сверкая сухими, воспаленными глазами.
Одной темной осенней ночью на дворе капитана завыла собака, за ней другая. Проснулся кто-то из работников, но сначала ничего особенного во дворе не заметил…
Потом за клуней что-то засветилось. Пока он будил других работников и капитана, та самая клуня, с которой началась ссора, уже была
вся в огне.
Могила отца была обнесена решеткой и заросла травой. Над ней стоял деревянный крест, и краткая надпись передавала кратчайшее содержание жизни: родился тогда-то, был судьей, умер тогда-то… На камень не было денег у осиротевшей семьи. Пока мы были
в городе, мать и сестра каждую весну приносили на могилу венки из цветов.
Потом нас
всех разнесло по широкому свету. Могила стояла одинокая, и теперь, наверное, от нее не осталось следа…
Потом мысль моя перешла к книгам, и мне пришла
в голову идея: что, если бы описать просто мальчика, вроде меня, жившего сначала
в Житомире,
потом переехавшего вот сюда,
в Ровно; описать
все, что он чувствовал, описать людей, которые его окружали, и даже вот эту минуту, когда он стоит на пустой улице и меряет свой теперешний духовный рост со своим прошлым и настоящим.
Одно время он стал клеить из бумаги сначала дома,
потом корабли и достиг
в этом бесполезном строительстве значительного совершенства: миниатюрные фрегаты были оснащены по
всем правилам искусства, с мачтами, реями и даже маленькими пушками, глядевшими из люков.
В одно время здесь собралась группа молодежи. Тут был, во — первых, сын капитана, молодой артиллерийский офицер. Мы помнили его еще кадетом,
потом юнкером артиллерийского училища. Года два он не приезжал, а
потом явился новоиспеченным поручиком,
в свежем с иголочки мундире,
в блестящих эполетах и сам
весь свежий, радостно сияющий новизной своего положения, какими-то обещаниями и ожиданиями на пороге новой жизни.
В городе говорили, что он был влюблен
в Лену, что его отец сначала не хотел слышать об этой любви, но
потом дал согласие: года через два Мощинский должен был оставить гимназию и жениться. Но
все это были, кажется, пустые толки, которым отчасти содействовал отец Лены, человек несколько легкий и гордившийся дочерью…
Наконец, отдыхая от животного страха,
весь в поту, он стоял в группе таких же онемевших, задыхающихся людей, прижимаясь к запертым воротам, стоял, мигая, чтобы не видеть все то, что как бы извне приклеилось к глазам. Вспомнил, что вход на Гороховую улицу с площади был заткнут матросами гвардейского экипажа, он с разбега наткнулся на них, ему грозно крикнули:
Неточные совпадения
Слуга. Вы изволили
в первый день спросить обед, а на другой день только закусили семги и
потом пошли
всё в долг брать.
Марья Антоновна. Право, маменька,
все смотрел. И как начал говорить о литературе, то взглянул на меня, и
потом, когда рассказывал, как играл
в вист с посланниками, и тогда посмотрел на меня.
Добчинский.То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и
в браке, и
все это, как следует, я завершил
потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Сначала он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и
в гостинице
все нехорошо, и к нему не поедет, и что он не хочет сидеть за него
в тюрьме; но
потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с ним, тотчас переменил мысли, и, слава богу,
все пошло хорошо.
Четыре года тихие, // Как близнецы похожие, // Прошли
потом…
Всему // Я покорилась: первая // С постели Тимофеевна, // Последняя —
в постель; // За
всех, про
всех работаю, — // С свекрови, свекра пьяного, // С золовушки бракованной // Снимаю сапоги…