— Да о чем же мне беспокоиться? Ты, верно, знаешь,
кто сказал: «Придите вси труждающие, и аз успокою вас». А я много трудился, мой друг! Долго был игралищем всех житейских непогод и, видит бог, устал. Всю жизнь боролся с страстями, редко оставался победителем, грешил, гневил бога; но всегда с детской любовию лобызал руку, меня наказующую, — так чего же мне бояться! Я иду к отцу моему!
Неточные совпадения
— Но
кто тебе
сказал, что я несчастлив? — перервал с улыбкою Рославлев.
—
Кто и говорит, батюшка! Чуждаться и носить на руках — два дела разные. Чтоб нам не держаться русской пословицы: как аукнется, так и откликнется!.. Как нас в чужих землях принимают, так и нам бы чужеземцев принимать!.. Ну, да что об этом говорить… Скажите-ка лучше, батюшка, точно ли правда, что Бонапартий сбирается на нас войною?
— Да
кто тебе
сказал, что он выздоровел? с чего ты взял?.. Взможно ли — ни одного больного! Ну вот, господа, заводи больницы!.. ни одного больного!
— Ну, ступай! Ты смеешься, Сурской. Я и сам знаю, что смешно: да что ж делать? Ведь надобно ж чем-нибудь похвастаться. У соседа Буркина конный завод не хуже моего; у княгини Зориной оранжереи больше моих; а есть ли у
кого больница? Ну-тка, приятель,
скажи? К тому ж это и в моде… нет, не в моде…
— Я уверен, —
сказал предводитель, — что все дворянство нашей губернии не пожалеет ни достояния своего, ни самих себя для общего дела. Стыд и срам тому,
кто станет думать об одном себе, когда отечество будет в опасности.
— Что это? Французы с ума сошли! —
сказал Рославлев. — Да в
кого они стреляют?.. Ну, видно, у них много лишнего пороху.
—
Кто? я? —
сказал князь Блесткин. — Ничего, братец, так!..
— Эге! —
сказал Зарядьев, подойдя к Рославлеву, —
кто это дал отсюда такого стречка? Посмотри-ка, словно птица летит.
— В самом деле, —
сказал Зарецкой, — ступай лечиться к своей невесте. Видишь ли, мое предсказание сбылось: ты явишься к ней с Георгиевским крестом и с подвязанной рукою. Куда ты счастлив, разбойник! Ну, что за прибыль, если меня ранят? К
кому явлюсь я с распоранным рукавом? Перед
кем стану интересничать? Перед кузинами и почтенной моей тетушкой? Большая радость!.. Но вот, кажется, и на левом фланге угомонились. Пора: через полчаса в пяти шагах ничего не будет видно.
Он
сказал нам, что вы здесь, что вас нашли у кладбищной церкви, что вы лежите без памяти: а как нашли?
кто нашел? толку не мог добиться.
Да
кто вам
сказал, что вы отдадите что-нибудь?
— Что это? —
сказал Сборской, подъезжая к длинному деревянному дому. — Ставни закрыты, ворота на запоре. Ну, видно, плохо дело, и тетушка отправилась в деревню. Тридцать лет она не выезжала из Москвы; лет десять сряду, аккуратно каждый день, делали ее партию два бригадира и один отставной камергер. Ах, бедная, бедная! С
кем она будет теперь играть в вист?
— А на что тебе, голубчик? —
сказал Зарецкой. — И
кто ты сам такой?
— Назад? что вы, Григорий Павлович? —
сказал один, вершков двенадцати, широкоплечий сотенный начальник. — Нет, батюшка! не за тем пошли. Да я своей рукой зарежу того,
кто шаг назад сделает.
— А вы бы, господа, по-моему, —
сказал Буркин. — Если от меня
кто рыло воротит, так и я на него не смотрю. Велика фигура — гусарской офицер!.. Послушай-ка, Ладушкин, — продолжал Буркин, поправляя свой галстук, — подтяни, брат, портупею-то: видишь, у тебя сабля совсем по земле волочится.
— Позвольте спросить, Николай Степанович! —
сказал Ладушкин, — от
кого вы изволили слышать, что французы в наших местах? Это не может быть!
— Чу! колокольчик! —
сказал Ильменев, выглянув в окно. — Кто-то скачет по улице! Никак Михаила Федорович?
Пусть современные французские писатели, всегда готовые платить ругательством за нашу ласку и гостеприимство, кричат, что мы варвары, что, превратя в пепел древнюю столицу России, мы отодвинули себя назад на целое столетие: последствия доказали противное; а беспристрастное потомство
скажет, что в сем спасительном пожаре Москвы погиб навсегда тот,
кто хотел наложить оковы рабства на всю Европу.
— Прежде чем я буду отвечать вам, —
сказал хладнокровно капитан Рено, — позвольте узнать, с
кем имею честь говорить?
— То есть не принимай ничего к сердцу, — перервал Рославлев, — не люби никого, не жалей ни о
ком; беги от несчастного: он может тебя опечалить; старайся не испортить желудка и как можно реже думай о том, что будет с тобою под старость — то ли ты хотел
сказать, Александр?
— Мы, Пахомыч, —
сказал рыжий мужик, — захватили одного живьем.
Кто его знает? баит по-нашему и стоит в том, что он православный. Он наговорил нам с три короба: вишь, ушел из Москвы, и русской-то он офицер, и вовсе не якшается с нашими злодеями, и то и се, и дьявол его знает! Да все лжет, проклятый! не верьте; он притоманный француз.
—
Кому теперь заехать? —
сказал Зарядьев, посмотрев на свои огромные серебряные часы, — половина десятого, и когда поспеет вам ужин?
— Пороть надобно не его, а — вас, гражданин, — спокойно ответил ветеринар, не взглянув на того,
кто сказал, да и ни на кого не глядя. — Вообще доведено крестьянство до такого ожесточения, что не удивительно будет, если возникнет у нас крестьянская война, как было в Германии.
— А еще — вы следите за мной исподтишка: вы раньше всех встаете и ждете моего пробуждения, когда я отдерну у себя занавеску, открою окно. Потом, только лишь я перехожу к бабушке, вы избираете другой пункт наблюдения и следите, куда я пойду, какую дорожку выберу в саду, где сяду, какую книгу читаю, знаете каждое слово, какое
кому скажу… Потом встречаетесь со мною…
Неточные совпадения
Городничий. Это бы еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчик! А
кто,
скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А
кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!» Вот что худо!
Городничий. Жаловаться? А
кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что
скажешь? а?
Городничий.
Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от
кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свет не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?
Анна Андреевна. Ну,
скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Впрочем, я так только упомянул об уездном суде; а по правде
сказать, вряд ли
кто когда-нибудь заглянет туда: это уж такое завидное место, сам бог ему покровительствует.