Неточные совпадения
Кстати: мне всегда приятнее было обдумывать мои сочинения и мечтать, как они у меня напишутся, чем
в самом деле писать их, и, право, это было
не от лености.
Но старик даже и
не пошевелился. Между немцами раздался ропот негодования.
Сам Миллер, привлеченный шумом, вошел
в комнату. Вникнув
в дело, он подумал, что старик глух, и нагнулся к
самому его уху.
Ну как
в самом деле объявить прямо, что
не хочу служить, а хочу сочинять романы, а потому до времени их обманывал, говорил, что места мне
не дают, а что я ищу из всех сил.
— Ах, как мне хотелось тебя видеть! — продолжала она, подавив свои слезы. — Как ты похудел, какой ты больной, бледный; ты
в самом деле был нездоров, Ваня? Что ж я, и
не спрошу! Все о себе говорю; ну, как же теперь твои
дела с журналистами? Что твой новый роман, подвигается ли?
Ах, Ваня! — вскричала она вдруг и вся задрожала, — что если он
в самом деле уж
не любит меня!
Не сыскал ли он и
в самом деле медальон, да и выбросил
в форточку.
Помню, у меня тут же мелькнула мысль: уж и
в самом деле не сделал ли он перед этим какой-нибудь выходки, вроде предположений Анны Андреевны!
Чего доброго,
не надоумил ли его господь и
не ходил ли он
в самом деле к Наташе, да одумался дорогой, или что-нибудь
не удалось, сорвалось
в его намерении, — как и должно было случиться, — и вот он воротился домой, рассерженный и уничтоженный, стыдясь своих недавних желаний и чувств, ища, на ком сорвать сердце за свою же слабость,и выбирая именно тех, кого наиболее подозревал
в таких же желаниях и чувствах.
— Все, решительно все, — отвечал Алеша, — и благодарю бога, который внушил мне эту мысль; но слушайте, слушайте! Четыре
дня тому назад я решил так: удалиться от вас и кончить все
самому. Если б я был с вами, я бы все колебался, я бы слушал вас и никогда бы
не решился. Один же, поставив именно себя
в такое положение, что каждую минуту должен был твердить себе, что надо кончить и что я долженкончить, я собрался с духом и — кончил! Я положил воротиться к вам с решением и воротился с решением!
— То-то; он и без того узнает. А ты замечай, что он скажет? Как примет? Господи, Ваня! Что, неужели ж он
в самом деле проклянет меня за этот брак? Нет,
не может быть!
Я поспешил ее обнадежить. Она замолчала, взяла было своими горячими пальчиками мою руку, но тотчас же отбросила ее, как будто опомнившись. «
Не может быть, чтоб она
в самом деле чувствовала ко мне такое отвращение, — подумал я. — Это ее манера, или… или просто бедняжка видела столько горя, что уж
не доверяет никому на свете».
Наконец она и
в самом деле заснула и, к величайшему моему удовольствию, спокойно, без бреду и без стонов. На меня напало раздумье; Наташа
не только могла,
не зная,
в чем
дело, рассердиться на меня за то, что я
не приходил к ней сегодня, но даже, думал я, наверно будет огорчена моим невниманием именно
в такое время, когда, может быть, я ей наиболее нужен. У нее даже наверно могли случиться теперь какие-нибудь хлопоты, какое-нибудь
дело препоручить мне, а меня, как нарочно, и нет.
Хоть я и
не много ходил
в этот
день, но устал ужасно и рассудил
сам лечь как можно раньше.
— Я начал о моем ветренике, — продолжал князь, — я видел его только одну минуту и то на улице, когда он садился ехать к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже
не хотел встать, чтоб войти со мной
в комнаты после четырех
дней разлуки. И, кажется, я
в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь
не у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как
сам не мог быть сегодня у графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
В самом деле, он был немного смешон: он торопился; слова вылетали у него быстро, часто, без порядка, какой-то стукотней. Ему все хотелось говорить, говорить, рассказать. Но, рассказывая, он все-таки
не покидал руки Наташи и беспрерывно подносил ее к губам, как будто
не мог нацеловаться.
— Он был раздражен, когда сказал, что «поторопились», — ты увидишь
сама, завтра же, на
днях, он спохватится, и если он до того рассердился, что
в самом деле не захочет нашего брака, то я, клянусь тебе, его
не послушаюсь.
Как вообразил я это все, я
не мог выдержать и бросился к тебе скорей, прибежал сюда, а ты уж ждала меня, и, когда мы обнялись после ссоры, помню, я так крепко прижал тебя к груди, как будто и
в самом деле лишаюсь тебя.
— Ровно-таки ничего тебе
не скажу, — перебил Маслобоев, поспешно хватая фуражку и направляясь
в переднюю, —
дела! Я, брат,
сам бегу, опоздал!..
— Послушай, Маслобоев, — сказал я, усаживаясь, — ведь я к тебе вовсе
не в гости; я по
делам; ты
сам меня звал что-то сообщить…
— Нет, нет, конечно, меньше. Вы с ними знакомы, и, может быть, даже
сама Наталья Николаевна вам
не раз передавала свои мысли на этот счет; а это для меня главное руководство. Вы можете мне много помочь;
дело же крайне затруднительное. Я готов уступить и даже непременно положил уступить, как бы ни кончились все прочие
дела; вы понимаете? Но как,
в каком виде сделать эту уступку, вот
в чем вопрос? Старик горд, упрям; пожалуй, меня же обидит за мое же добродушие и швырнет мне эти деньги назад.
— С Наташей вы познакомитесь и
не будете раскаиваться, — сказал я. — Она вас
сама очень хочет узнать, и это нужно хоть для того только, чтоб ей знать, кому она передает Алешу. О
деле же этом
не тоскуйте очень. Время и без ваших забот решит. Ведь вы едете
в деревню?
То есть заплачу за тебя; я уверен, что он прибавил это нарочно. Я позволил везти себя, но
в ресторане решился платить за себя
сам. Мы приехали. Князь взял особую комнату и со вкусом и знанием
дела выбрал два-три блюда. Блюда были дорогие, равно как и бутылка тонкого столового вина, которую он велел принести. Все это было
не по моему карману. Я посмотрел на карту и велел принести себе полрябчика и рюмку лафиту. Князь взбунтовался.
Как это вам
не надоест,
в самом деле!
Ведь вы от меня,
в самой сущности
дела, ничего другого и
не ожидали, как бы я ни говорил с вами: с раздушенною ли вежливостью, или как теперь; следовательно, смысл все-таки был бы тот же, как и теперь.
Дело очень простое и
самое житейское и бывающее чаще всего, когда есть другая, часто никому
не известная печаль
в сердце и которую хотелось бы, да нельзя никому высказать.
На четвертый
день ее болезни я весь вечер и даже далеко за полночь просидел у Наташи. Нам было тогда о чем говорить. Уходя же из дому, я сказал моей больной, что ворочусь очень скоро, на что и
сам рассчитывал. Оставшись у Наташи почти нечаянно, я был спокоен насчет Нелли: она оставалась
не одна. С ней сидела Александра Семеновна, узнавшая от Маслобоева, зашедшего ко мне на минуту, что Нелли больна и я
в больших хлопотах и один-одинехонек. Боже мой, как захлопотала добренькая Александра Семеновна...
Но назавтра же Нелли проснулась грустная и угрюмая, нехотя отвечала мне.
Сама же ничего со мной
не заговаривала, точно сердилась на меня. Я заметил только несколько взглядов ее, брошенных на меня вскользь, как бы украдкой;
в этих взглядах было много какой-то затаенной сердечной боли, но все-таки
в них проглядывала нежность, которой
не было, когда она прямо глядела на меня.
В этот-то
день и происходила сцена при приеме лекарства с доктором; я
не знал, что подумать.
Он был прав. Я решительно
не знал, что делалось с нею. Она как будто совсем
не хотела говорить со мной, точно я перед ней
в чем-нибудь провинился. Мне это было очень горько. Я даже
сам нахмурился и однажды целый
день не заговаривал с нею, но на другой
день мне стало стыдно. Часто она плакала, и я решительно
не знал, чем ее утешить. Впрочем, она однажды прервала со мной свое молчание.
В смертельной тоске возвращался я к себе домой поздно вечером. Мне надо было
в этот вечер быть у Наташи; она
сама звала меня еще утром. Но я даже и
не ел ничего
в этот
день; мысль о Нелли возмущала всю мою душу. «Что же это такое? — думал я. — Неужели ж это такое мудреное следствие болезни? Уж
не сумасшедшая ли она или сходит с ума? Но, боже мой, где она теперь, где я сыщу ее!»
— Нет, Ваня,
не то; ведь я
не так глуп, чтоб задавать такие вопросы; но
в том-то и
дело, что я тут
сам ничего
не знаю. Я спрашиваю себя и
не могу ответить. А ты смотришь со стороны и, может, больше моего знаешь… Ну, хоть и
не знаешь, то скажи, как тебе кажется?
Анна Андреевна пришла
в ужас, но надо было помогать старику, и она,
сама чуть
не без памяти, весь этот
день и почти всю ночь ухаживала за ним, примачивала ему голову уксусом, обкладывала льдом.
Сама же
в лавочку на другой
день не ходила; сказала, что у меня голова болит; а когда пошла на третий
день, то никого
не встретила и ужасно боялась, так что бегом бежала.
Сама же она за мной издали шла и за углом пряталась и на другой
день также, но дедушка
не пришел, а
в эти
дни шел дождь, и матушка очень простудилась, потому что все со мной выходила за ворота, и опять слегла.
Когда я пришла домой, я отдала деньги и все рассказала мамаше, и мамаше сделалось хуже, а
сама я всю ночь была больна и на другой
день тоже вся
в жару была, но я только об одном думала, потому что сердилась на дедушку, и когда мамаша заснула, пошла на улицу, к дедушкиной квартире, и,
не доходя, стала на мосту.
— Я и
сам говорил себе «быть
не может» сначала, даже и теперь иногда говорю себе «быть
не может»! Но
в том-то и
дело, что это быть можети, по всей вероятности, есть.
— Нет, Маслобоев, это
не так, ты увлекся, — вскричал я. — Она
не только
не знает этого, но она и
в самом деле незаконная дочь. Неужели мать, имея хоть какие-нибудь документы
в руках, могла выносить такую злую долю, как здесь
в Петербурге, и, кроме того, оставить свое дитя на такое сиротство? Полно! Этого быть
не может.
Если вы
не отвергнете Нелли, то, может быть, тамя прощу вас, и
в день суда
сама стану перед престолом божиим и буду умолять Судию простить вам грехи ваши.