Неточные совпадения
По ее словам, он почти никогда ничего
не делал и по месяцам
не раскрывал книги и
не брал пера
в руки; зато целые ночи прохаживал взад и вперед по комнате и все что-то думал, а иногда и говорил
сам с собою; что он очень полюбил и очень ласкал ее внучку, Катю, особенно с тех пор, как узнал, что ее зовут Катей, и что
в Катеринин
день каждый раз ходил по ком-то служить панихиду.
Усатый унтер-офицер отворил мне, наконец, двери
в этот странный дом,
в котором я должен был пробыть столько лет, вынести столько таких ощущений, о которых,
не испытав их на
самом деле, я бы
не мог иметь даже приблизительного понятия.
У меня один арестант, искренно преданный мне человек (говорю это без всякой натяжки), украл Библию, единственную книгу, которую позволялось иметь
в каторге; он
в тот же
день мне
сам сознался
в этом,
не от раскаяния, но жалея меня, потому что я ее долго искал.
Вот краткая его история:
не докончив нигде курса и рассорившись
в Москве с родными, испугавшимися развратного его поведения, он прибыл
в Петербург и, чтоб добыть денег, решился на один подлый донос, то есть решился продать кровь десяти человек, для немедленного удовлетворения своей неутолимой жажды к
самым грубым и развратным наслаждениям, до которых он, соблазненный Петербургом, его кондитерскими и Мещанскими, сделался падок до такой степени, что, будучи человеком неглупым, рискнул на безумное и бессмысленное
дело.
Он, видимо, наслаждался и гордился своим искусством и небрежно принимал заработанную копейку, как будто и
в самом деле дело было
в искусстве, а
не в копейке.
И странное
дело: несколько лет сряду я знал потом Петрова, почти каждый
день говорил с ним; всё время он был ко мне искренно привязан (хоть и решительно
не знаю за что), — и во все эти несколько лет, хотя он и жил
в остроге благоразумно и ровно ничего
не сделал ужасного, но я каждый раз, глядя на него и разговаривая с ним, убеждался, что М. был прав и что Петров, может быть,
самый решительный, бесстрашный и
не знающий над собою никакого принуждения человек.
В самом деле, он был как-то неразговорчив, даже как будто конфузился нас, чуть
не краснел, изменял порции чуть
не по первой просьбе больных и даже, кажется, готов был назначать им и лекарства по их же просьбе.
В самом деле, простолюдин скорее несколько лет сряду, страдая
самою тяжелою болезнию, будет лечиться у знахарки или своими домашними, простонародными лекарствами (которыми отнюдь
не надо пренебрегать), чем пойдет к доктору или лежать
в госпитале.
Но все-таки он был отнюдь
не прочь и высечь;
в том-то и
дело, что
самые розги его вспоминались у нас с какою-то сладкою любовью, — так умел угодить этот человек арестантам!
Особенно интересовались
в этом случае пересыльными; те всегда что-нибудь да рассказывали, впрочем
не о своих интимных
делах; об этом, если
сам человек
не заговаривал, никогда
не расспрашивали, а так: откуда шли? с кем? какова дорога? куда пойдут? и проч.
Точно он
сам для себя покупал лошадь, точно и
в самом деле для него
не все равно было, какая ни купится.
Дело в том, что наших острожных самоучек-ветеринаров весьма ценили во всем городе, и
не только мещане или купцы, но даже
самые высшие чины обращались
в острог, когда у них заболевали лошади, несмотря на бывших
в городе нескольких настоящих ветеринарных врачей.
— Орел, братцы, есть царь лесов… — начал было Скуратов, но его на этот раз
не стали слушать. Раз после обеда, когда пробил барабан на работу, взяли орла, зажав ему клюв рукой, потому что он начал жестоко драться, и понесли из острога. Дошли до вала. Человек двенадцать, бывших
в этой партии, с любопытством желали видеть, куда пойдет орел. Странное
дело: все были чем-то довольны, точно отчасти
сами они получили свободу.
Самый гладенький белоручка,
самый нежный неженка, поработав
день в поте лица, так, как он никогда
не работал на свободе, будет есть и черный хлеб, и щи с тараканами.
Не то хоть всю жизнь свою знайтесь с народом, хоть сорок лет сряду каждый
день сходитесь с ним, по службе, например,
в условно-административных формах, или даже так, просто по-дружески,
в виде благодетеля и
в некотором смысле отца, — никогда
самой сущности
не узнаете.
В это время подчас я до того бывал углублен
в самого себя, что почти
не замечал, что вокруг происходит, А между тем каторга уже
дня три глухо волновалась.
—
В самом деле, что тебе здесь стоять? Ступай
в казарму, — проговорил один молодой парень, из военных, с которым я до сих пор вовсе был незнаком, малый добрый и тихий. —
Не твоего ума это
дело.
В другое время арестант, к которому относились эти слова, непременно отвечал бы на вызов и защитил свою честь. Но теперь он скромно промолчал. «
В самом деле,
не все ж такие, как Куликов и А-в; покажи себя сначала…»
Но когда их по вечеру действительно привезли, связанных по рукам и по ногам, с жандармами, вся каторга высыпала к палям смотреть, что с ними будут делать. Разумеется, ничего
не увидали, кроме майорского и комендантского экипажа у кордегардии. Беглецов посадили
в секретную, заковали и назавтра же отдали под суд. Насмешки и презрение арестантов вскоре упали
сами собою. Узнали
дело подробнее, узнали, что нечего было больше и делать, как сдаться, и все стали сердечно следить за ходом
дела в суде.
Замечу здесь мимоходом, что вследствие мечтательности и долгой отвычки свобода казалась у нас
в остроге как-то свободнее настоящей свободы, то есть той, которая есть
в самом деле,
в действительности. Арестанты преувеличивали понятие о действительной свободе, и это так естественно, так свойственно всякому арестанту. Какой-нибудь оборванный офицерский денщик считался у нас чуть
не королем, чуть
не идеалом свободного человека сравнительно с арестантами, оттого что он ходил небритый, без кандалов и без конвоя.
Неточные совпадения
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж,
в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Аммос Федорович (
в сторону).Вот выкинет штуку, когда
в самом деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще
не генералы.
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня
сам государственный совет боится. Да что
в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я
сам себя знаю,
сам». Я везде, везде. Во дворец всякий
день езжу. Меня завтра же произведут сейчас
в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Вот здешний почтмейстер совершенно ничего
не делает: все
дела в большом запущении, посылки задерживаются… извольте
сами нарочно разыскать.
Хлестаков. Вот вздор какой! я этого
не принимаю. Ты скажи ему: что это,
в самом деле, такое!.. Этого мало.