Неточные совпадения
Он умер неслышно,
у ног своего господина,
может быть от старости, а
может быть и от голода.
Как я горевал и досадовал, что не
мог им прочесть его ранее, по рукописи, которая
была в руках
у издателя!
У дверей она остановилась, еще раз взглянула на них, хотела
было еще что-то сказать, но не
могла и быстро вышла из комнаты. Я бросился вслед за нею, предчувствуя недоброе.
Ваня! — продолжала она, и губы ее задрожали, — вот ты воротишься теперь к ним,домой;
у тебя такое золотое сердце, что хоть они и не простят меня, но, видя, что и ты простил,
может быть, хоть немного смягчатся надо мной.
Тут
у меня недалеко, в деревне,
есть товарищ, лицейский, очень хороший человек; я вас,
может быть, познакомлю.
— Это я, видишь, Ваня, смотреть не
могу, — начал он после довольно продолжительного сердитого молчания, — как эти маленькие, невинные создания дрогнут от холоду на улице… из-за проклятых матерей и отцов. А впрочем, какая же мать и вышлет такого ребенка на такой ужас, если уж не самая несчастная!.. Должно
быть, там в углу
у ней еще сидят сироты, а это старшая; сама больна, старуха-то; и… гм! Не княжеские дети! Много, Ваня, на свете… не княжеских детей! гм!
Она поняла, что он нашел его, обрадовался своей находке и,
может быть, дрожа от восторга, ревниво спрятал его
у себя от всех глаз; что где-нибудь один, тихонько от всех, он с беспредельною любовью смотрел на личико своего возлюбленного дитяти, — смотрел и не
мог насмотреться, что,
может быть, он так же, как и бедная мать, запирался один от всех разговаривать с своей бесценной Наташей, выдумывать ее ответы, отвечать на них самому, а ночью, в мучительной тоске, с подавленными в груди рыданиями, ласкал и целовал милый образ и вместо проклятий призывал прощение и благословение на ту, которую не хотел видеть и проклинал перед всеми.
И потому графиня, которая прежде
была против сватовства, страшно обрадовалась сегодня моему успеху
у княгини, но это в сторону, а вот что главное: Катерину Федоровну я знал еще с прошлого года; но ведь я
был тогда еще мальчиком и ничего не
мог понимать, а потому ничего и не разглядел тогда в ней…
— И ты прежде этого
мог рассказывать о своих подвигах
у какой-то глухой княгини! Ах, Алеша, Алеша! — вскрикнула она, с упреком на него глядя. — Ну что ж Катя?
Была рада, весела, когда отпускала тебя?
— Д-да! Я потому… что, кажется, знаю этот дом. Тем лучше… Я непременно
буду у вас, непременно! Мне о многом нужно переговорить с вами, и я многого ожидаю от вас. Вы во многом
можете обязать меня. Видите, я прямо начинаю с просьбы. Но до свидания! Еще раз вашу руку!
Воротясь домой, я тотчас же разделся и лег спать. В комнате
у меня
было сыро и темно, как в погребе. Много странных мыслей и ощущений бродило во мне, и я еще долго не
мог заснуть.
— Подожди, странная ты девочка! Ведь я тебе добра желаю; мне тебя жаль со вчерашнего дня, когда ты там в углу на лестнице плакала. Я вспомнить об этом не
могу… К тому же твой дедушка
у меня на руках умер, и, верно, он об тебе вспоминал, когда про Шестую линию говорил, значит, как будто тебя мне на руки оставлял. Он мне во сне снится… Вот и книжки я тебе сберег, а ты такая дикая, точно боишься меня. Ты, верно, очень бедна и сиротка,
может быть, на чужих руках; так или нет?
— Слушай, Маслобоев! Братское твое предложение ценю, но ничего не
могу теперь отвечать, а почему — долго рассказывать.
Есть обстоятельства. Впрочем, обещаюсь: все расскажу тебе потом, по-братски. За предложение благодарю: обещаюсь, что приду к тебе и приду много раз. Но вот в чем дело: ты со мной откровенен, а потому и я решаюсь спросить
у тебя совета, тем более что ты в этих делах мастак.
Но
у меня остались прежние сношения;
могу кой о чем разведать, с разными тонкими людьми перенюхаться; этим и беру; правда, в свободное, то
есть трезвое, время и сам кой-что делаю, тоже через знакомых… больше по разведкам…
Наташа пристально и пытливо взглянула на меня. Ей,
может быть, самой хотелось бы ответить мне: «Немного-то
было у него горестей и забот и прежде»; но ей показалось, что в моих словах та же мысль, она и надулась.
Я не заставил себе повторять два раза. Схватив за руку Елену, я вывел ее из этого вертепа. Уж не знаю, как там
у них кончилось. Нас не останавливали: хозяйка
была поражена ужасом. Все произошло так скоро, что она и помешать не
могла. Извозчик нас дожидался, и через двадцать минут я
был уже на своей квартире.
Но зная, что Наташа и Анна Андреевна
могут измучиться, ожидая меня понапрасну, решился хоть Наташу уведомить по городской почте письмом, что сегодня
у ней не
буду.
Теперь слушай: я,
может быть, завтра или послезавтра зайду к тебе, а ты непременно побывай
у меня в воскресенье утром.
Наконец она и в самом деле заснула и, к величайшему моему удовольствию, спокойно, без бреду и без стонов. На меня напало раздумье; Наташа не только
могла, не зная, в чем дело, рассердиться на меня за то, что я не приходил к ней сегодня, но даже, думал я, наверно
будет огорчена моим невниманием именно в такое время, когда,
может быть, я ей наиболее нужен.
У нее даже наверно
могли случиться теперь какие-нибудь хлопоты, какое-нибудь дело препоручить мне, а меня, как нарочно, и нет.
Могло быть, что я грешил; но мне именно казалось, что ей как будто тяжело
было мое гостеприимство и что она всячески хотела доказать мне, что живет
у меня не даром.
Если меня убьют или прольют мою кровь, неужели она перешагнет через наш барьер, а
может быть, через мой труп и пойдет с сыном моего убийцы к венцу, как дочь того царя (помнишь,
у нас
была книжка, по которой ты учился читать), которая переехала через труп своего отца в колеснице?
— И, наконец, еще просьба: я знаю, мой милый, тебе
у нас,
может быть, и скучно, но ходи к нам почаще, если только
можешь. Моя бедная Анна Андреевна так тебя любит и… и… так без тебя скучает… понимаешь, Ваня?
— Да (и старик покраснел и опустил глаза); смотрю я, брат, на твою квартиру… на твои обстоятельства… и как подумаю, что
у тебя
могут быть другие экстренные траты (и именно теперь
могут быть), то… вот, брат, сто пятьдесят рублей, на первый случай…
— Ваня, ты, как я вижу, меня совсем не понимаешь!
Могут быть экстренные надобности,пойми это. В иных случаях деньги способствуют независимости положения, независимости решения.
Может быть, тебе теперь и не нужно, но не надо ль на что-нибудь в будущем? Во всяком случае, я
у тебя их оставлю. Это все, что я
мог собрать. Не истратишь, так воротишь. А теперь прощай! Боже мой, какой ты бледный! Да ты весь больной…
— И Алеша
мог поместить Наталью Николаевну в такой квартире! — сказал он, покачивая головою. — Вот эти-то так называемые мелочии обозначают человека. Я боюсь за него. Он добр,
у него благородное сердце, но вот вам пример: любит без памяти, а помещает ту, которую любит, в такой конуре. Я даже слышал, что иногда хлеба не
было, — прибавил он шепотом, отыскивая ручку колокольчика. —
У меня голова трещит, когда подумаю о его будущности, а главное, о будущности АнныНиколаевны, когда она
будет его женой…
— Я начал о моем ветренике, — продолжал князь, — я видел его только одну минуту и то на улице, когда он садился ехать к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб войти со мной в комнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не
у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не
мог быть сегодня
у графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
Он в восторге покрывал ее руки поцелуями, жадно смотрел на нее своими прекрасными глазами, как будто не
мог наглядеться. Я взглянул на Наташу и по лицу ее угадал, что
у нас
были одни мысли: он
был вполне невинен. Да и когда, как этот невинныймог бы сделаться виноватым? Яркий румянец прилил вдруг к бледным щекам Наташи, точно вся кровь, собравшаяся в ее сердце, отхлынула вдруг в голову. Глаза ее засверкали, и она гордо взглянула на князя.
Катя вчера и сегодня говорила мне, что не
может женщина простить такую небрежность (ведь она все знает, что
было у нас здесь во вторник; я на другой же день рассказал).
— Знаю, знаю, что ты скажешь, — перебил Алеша: — «Если
мог быть у Кати, то
у тебя должно
быть вдвое причин
быть здесь». Совершенно с тобой согласен и даже прибавлю от себя: не вдвое причин, а в миллион больше причин! Но, во-первых, бывают же странные, неожиданные события в жизни, которые все перемешивают и ставят вверх дном. Ну, вот и со мной случились такие события. Говорю же я, что в эти дни я совершенно изменился, весь до конца ногтей; стало
быть,
были же важные обстоятельства!
В самом деле, он
был немного смешон: он торопился; слова вылетали
у него быстро, часто, без порядка, какой-то стукотней. Ему все хотелось говорить, говорить, рассказать. Но, рассказывая, он все-таки не покидал руки Наташи и беспрерывно подносил ее к губам, как будто не
мог нацеловаться.
Положим, что ты обо всем этом слышал, все изучил, ты ужасно учен; но самих-то их ты не видал,
у них не
был, а потому как же ты
можешь судить о них верно!
Может быть,
у вас
есть и еще какие-нибудь расчеты,
может быть, я и не самое главное теперь высказала; но все равно!
У меня,
может быть, достанет на это силы…
— Полно, Алеша,
будь у ней, когда хочешь. Я не про то давеча говорила. Ты не понял всего.
Будь счастлив с кем хочешь. Не
могу же я требовать
у твоего сердца больше, чем оно
может мне дать…
Но на днях и даже,
может быть, скорее я
буду иметь удовольствие
быть у вас.
— Иван Петрович, голубчик, что мне делать? Посоветуйте мне: я еще вчера дал слово
быть сегодня, именно теперь,
у Кати. Не
могу же я манкировать! Я люблю Наташу как не знаю что, готов просто в огонь, но, согласитесь сами, там совсем бросить, ведь это нельзя…
Елена
может жить
у тебя, хотя бы очень хорошо
было, если б какие-нибудь люди семейные и благодетельные взяли ее серьезно на воспитание.
— Да вы,
может быть, побрезгаете, что он вот такой… пьяный. Не брезгайте, Иван Петрович, он добрый, очень добрый, а уж вас как любит! Он про вас мне и день и ночь теперь говорит, все про вас. Нарочно ваши книжки купил для меня; я еще не прочла; завтра начну. А уж мне-то как хорошо
будет, когда вы придете! Никого-то не вижу, никто-то не ходит к нам посидеть. Все
у нас
есть, а сидим одни. Теперь вот я сидела, все слушала, все слушала, как вы говорили, и как это хорошо… Так до пятницы…
Мне тут же показалось одно: что вчерашний визит ко мне Маслобоева, тогда как он знал, что я не дома, что сегодняшний мой визит к Маслобоеву, что сегодняшний рассказ Маслобоева, который он рассказал в пьяном виде и нехотя, что приглашение
быть у него сегодня в семь часов, что его убеждения не верить в его хитрость и, наконец, что князь, ожидающий меня полтора часа и,
может быть, знавший, что я
у Маслобоева, тогда как Нелли выскочила от него на улицу, — что все это имело между собой некоторую связь.
«Не
может быть, чтоб ты не знал, как поступить, — промелькнуло
у меня в мыслях. — Уж не на смех ли ты меня подымаешь?»
У него не
было ни капли собственной воли;
у ней
было очень много настойчивой, сильно и пламенно настроенной воли, а Алеша
мог привязаться только к тому, кто
мог им властвовать и даже повелевать.
Я уверен, что когда они говорили между собой наедине, то рядом с серьезными «пропагандными» разговорами Кати дело,
может быть, доходило
у них и до игрушек.
— Друг мой, — начал он, видимо наслаждаясь собою, — я сделал вам сейчас одно признание,
может быть даже и неуместное, о том, что
у меня иногда является непреодолимое желание показать кому-нибудь в известном случае язык.
Барыня моя
была сладострастна до того, что сам маркиз де Сад
мог бы
у ней поучиться.
Это упоение злобы встречается
у шиллеровских натур, разумеется;
может быть, потом ей
было нечего
есть, но я уверен, что она
была счастлива.
Сообразите, наконец, что
у меня
есть связи, что
у ней никаких и… неужели вы не понимаете, что я бы
мог с ней сделать?..
Я и не заметил, как дошел домой, хотя дождь
мочил меня всю дорогу.
Было уже часа три утра. Не успел я стукнуть в дверь моей квартиры, как послышался стон, и дверь торопливо начала отпираться, как будто Нелли и не ложилась спать, а все время сторожила меня
у самого порога. Свечка горела. Я взглянул в лицо Нелли и испугался: оно все изменилось; глаза горели, как в горячке, и смотрели как-то дико, точно она не узнавала меня. С ней
был сильный жар.
Было ясно: с ней без меня
был припадок, и случился он именно в то мгновение, когда она стояла
у самой двери. Очнувшись от припадка, она, вероятно, долго не
могла прийти в себя. В это время действительность смешивается с бредом, и ей, верно, вообразилось что-нибудь ужасное, какие-нибудь страхи. В то же время она смутно сознавала, что я должен воротиться и
буду стучаться
у дверей, а потому, лежа
у самого порога на полу, чутко ждала моего возвращения и приподнялась на мой первый стук.
— Да, она непременно весьма скоро умрет.
У пациентки органический порок в сердце, и при малейших неблагоприятных обстоятельствах она сляжет снова.
Может быть, снова выздоровеет, но потом опять сляжет снова и наконец умрет.
— Так, не хочу
у него жить… не
могу… я такая с ним все злая… а он добрый… а
у вас я не
буду злая, я
буду работать, — проговорила она, рыдая как в истерике.