Неточные совпадения
Никогда он не
взял в руки ни одной газеты, не произнес ни одного слова, ни одного звука; а только сидел, смотря перед собою во все глаза, но таким тупым, безжизненным взглядом, что можно
было побиться об заклад, что он ничего не видит из всего окружающего и ничего не слышит.
Подали коньяк. Старик машинально
взял рюмку, но руки его тряслись, и, прежде чем он донес ее к губам, он расплескал половину и, не
выпив ни капли, поставил ее обратно на поднос.
Старик не двигался. Я
взял его за руку; рука упала, как мертвая. Я взглянул ему в лицо, дотронулся до него — он
был уже мертвый. Мне казалось, что все это происходит во сне.
И добро бы большой или интересный человек
был герой, или из исторического что-нибудь, вроде Рославлева или Юрия Милославского; а то выставлен какой-то маленький, забитый и даже глуповатый чиновник, у которого и пуговицы на вицмундире обсыпались; и все это таким простым слогом описано, ни дать ни
взять как мы сами говорим…
Мне показалось, что горькая усмешка промелькнула на губах Наташи. Она подошла к фортепиано,
взяла шляпку и надела ее; руки ее дрожали. Все движения ее
были как будто бессознательны, точно она не понимала, что делала. Отец и мать пристально в нее всматривались.
Я жадно в него всматривался, хоть и видел его много раз до этой минуты; я смотрел в его глаза, как будто его взгляд мог разрешить все мои недоумения, мог разъяснить мне: чем, как этот ребенок мог очаровать ее, мог зародить в ней такую безумную любовь — любовь до забвения самого первого долга, до безрассудной жертвы всем, что
было для Наташи до сих пор самой полной святыней? Князь
взял меня за обе руки, крепко пожал их, и его взгляд, кроткий и ясный, проник в мое сердце.
— Я, видишь, Ваня, обещал Анне Андреевне, — начал он, немного путаясь и сбиваясь, — обещал ей… то
есть, мы согласились вместе с Анной Андреевной сиротку какую-нибудь на воспитание
взять… так, какую-нибудь; бедную то
есть и маленькую, в дом, совсем; понимаешь?
И чаю не
пил и не спал,
взял шапку и пошел В пятом вышел.
А как твоя падчерица выйдет за Алешу, так их
будет пара: и твоя невинная, и Алеша мой дурачок; мы их и
возьмем под начало и
будем сообща опекать; тогда и у тебя деньги
будут.
Князь рассчитал, что все-таки полгода должны
были взять свое, что Наташа уже не имела для его сына прелести новизны и что теперь он уже не такими глазами
будет смотреть на будущую свою невесту, как полгода назад.
— Я смотрю теперь на твою улыбку, Наташа. Где ты
взяла ее? У тебя прежде не
было такой.
— Потому, мне казалось, твой дедушка не мог жить один, всеми оставленный. Он
был такой старый, слабый; вот я и думал, что кто-нибудь ходил к нему.
Возьми, вот твои книги. Ты по ним учишься?
Мы поспешно сбежали вниз. Я
взял первого попавшегося ваньку, на скверной гитаре. Видно, Елена очень торопилась, коли согласилась сесть со мною. Всего загадочнее
было то, что я даже и расспрашивать ее не смел. Она так и замахала руками и чуть не соскочила с дрожек, когда я спросил, кого она дома так боится? «Что за таинственность?» — подумал я.
В назначенное время я сходил за лекарством и вместе с тем в знакомый трактир, в котором я иногда обедал и где мне верили в долг. В этот раз, выходя из дому, я захватил с собой судки и
взял в трактире порцию супу из курицы для Елены. Но она не хотела
есть, и суп до времени остался в печке.
Что же касается до Анны Андреевны, то я совершенно не знал, как завтра отговорюсь перед нею. Я думал-думал и вдруг решился сбегать и туда и сюда. Все мое отсутствие могло продолжаться всего только два часа. Елена же спит и не услышит, как я схожу. Я вскочил, накинул пальто,
взял фуражку, но только
было хотел уйти, как вдруг Елена позвала меня. Я удивился: неужели ж она притворялась, что спит?
— Но я не для работы
взял тебя, Елена. Ты как будто боишься, что я
буду попрекать тебя, как Бубнова, что ты у меня даром живешь? И откуда ты
взяла этот гадкий веник? У меня не
было веника, — прибавил я, смотря на нее с удивлением.
На Толкучем можно
было очень дешево купить хорошенькое и простенькое платьице. Беда
была в том, что у меня в ту минуту почти совсем не
было денег. Но я еще накануне, ложась спать, решил отправиться сегодня в одно место, где
была надежда достать их, и как раз приходилось идти в ту самую сторону, где Толкучий. Я
взял шляпу. Елена пристально следила за мной, как будто чего-то ждала.
Я не возражал и
взял деньги. Слишком ясно
было, на что он их оставлял у меня.
Я не понял, но спросить
было некогда. Наташа вышла к князю с светлым лицом. Он все еще стоял со шляпой в руках. Она весело перед ним извинилась,
взяла у него шляпу, сама придвинула ему стул, и мы втроем уселись кругом ее столика.
Наташа его не останавливала, даже сама посоветовала ехать. Она ужасно боялась, что Алеша
будет теперь нарочно, через силу,просиживать у нее целые дни и наскучит ею. Она просила только, чтоб он от ее имени ничего не говорил, и старалась повеселее улыбнуться ему на прощание. Он уже хотел
было выйти, но вдруг подошел к ней,
взял ее за обе руки и сел подле нее. Он смотрел на нее с невыразимою нежностью.
Он вынул конфеты и просил, чтоб и я
взяла; я не хотела; он стал меня уверять тогда, что он добрый человек, умеет
петь песни и плясать; вскочил и начал плясать.
Елена может жить у тебя, хотя бы очень хорошо
было, если б какие-нибудь люди семейные и благодетельные
взяли ее серьезно на воспитание.
— Вот видите, сами же вы говорите: швырнет;следовательно, считаете его человеком честным, а поэтому и можете
быть совершенно уверены, что он не крал ваших денег. А если так, почему бы вам не пойти к нему и не объявить прямо, что считаете свой иск незаконным? Это
было бы благородно, и Ихменев, может
быть, не затруднился бы тогда
взять своиденьги.
То
есть заплачу за тебя; я уверен, что он прибавил это нарочно. Я позволил везти себя, но в ресторане решился платить за себя сам. Мы приехали. Князь
взял особую комнату и со вкусом и знанием дела выбрал два-три блюда. Блюда
были дорогие, равно как и бутылка тонкого столового вина, которую он велел принести. Все это
было не по моему карману. Я посмотрел на карту и велел принести себе полрябчика и рюмку лафиту. Князь взбунтовался.
Злость
взяла меня, и я вдруг сумел рассудить совершенно правильно, потому что присутствие духа никогда не оставляет меня: я рассудил, что, отдав ей деньги, сделаю ее, может
быть, даже несчастною.
— Ну, хорошо, я
выпью порошок, — вскрикнула вдруг своим слабым голоском Нелли, — но когда я вырасту и
буду большая, вы
возьмете меня за себя замуж?
— Утешьтесь… не расстраивайте себя, — продолжал он, чуть сам не хныча над нею, потому что
был очень чувствительный человек, — я вас прощаю и замуж
возьму, если вы, при хорошем поведении честной девицы,
будете…
Это
был мой роман, который она
взяла со стола и читала в мое отсутствие.
— Ну, так пусть она отошлет свою служанку, а я ей
буду служить. Все
буду ей делать и ничего с нее не
возьму; я любить ее
буду и кушанье
буду варить. Вы так и скажите ей сегодня.
— Ведь вы ее любите же очень, — отвечала Нелли, не подымая на меня глаз. — А коли любите, стало
быть, замуж ее
возьмете, когда тот уедет.
Была страстная неделя, приходившаяся в этот раз очень поздно; я вышел поутру; мне надо
было непременно
быть у Наташи, но я положил раньше воротиться домой, чтоб
взять Нелли и идти с нею гулять; дома же покамест оставил ее одну.
Она плакала, обнимала и целовала его, целовала ему руки и убедительно, хотя и бессвязно, просила его, чтоб он
взял ее жить к себе; говорила, что не хочет и не может более жить со мной, потому и ушла от меня; что ей тяжело; что она уже не
будет более смеяться над ним и говорить об новых платьях и
будет вести себя хорошо,
будет учиться, выучится «манишки ему стирать и гладить» (вероятно, она сообразила всю свою речь дорогою, а может
быть, и раньше) и что, наконец,
будет послушна и хоть каждый день
будет принимать какие угодно порошки.
— Да, я
буду лучше ходить по улицам и милостыню просить, а здесь не останусь, — кричала она, рыдая. — И мать моя милостыню просила, а когда умирала, сама сказала мне:
будь бедная и лучше милостыню проси, чем… Милостыню не стыдно просить: я не у одного человека прошу, я у всех прошу, а все не один человек; у одного стыдно, а у всех не стыдно; так мне одна нищенка говорила; ведь я маленькая, мне негде
взять. Я у всех и прошу. А здесь я не хочу, не хочу, не хочу, я злая; я злее всех; вот какая я злая!
Он
взял свою фуражку и пожал мне руку. Он
был как убитый; Нелли страшно оскорбила его; все поднялось во мне...
Она вздрогнула, взглянула на меня, чашка выскользнула из ее рук, упала на мостовую и разбилась. Нелли
была бледна; но, взглянув на меня и уверившись, что я все видел и знаю, вдруг покраснела; этой краской сказывался нестерпимый, мучительный стыд. Я
взял ее за руку и повел домой; идти
было недалеко. Мы ни слова не промолвили дорогою. Придя домой, я сел; Нелли стояла передо мной, задумчивая и смущенная, бледная по-прежнему, опустив в землю глаза. Она не могла смотреть на меня.
Она тотчас же стала меня упрекать: зачем я давно ей этого не сказал? нетерпеливо начала меня расспрашивать о Нелли и кончила торжественным обещанием, что сама теперь
будет просить старика, чтоб
взял в дом сиротку.
Она уже начала искренно любить Нелли, жалела о том, что она больна, расспрашивала о ней, принудила меня
взять для Нелли банку варенья, за которым сама побежала в чулан; принесла мне пять целковых, предполагая, что у меня нет денег для доктора, и. когда я их не
взял, едва успокоилась и утешилась тем, что Нелли нуждается в платье и белье и что, стало
быть, можно еще ей
быть полезною, вследствие чего стала тотчас же перерывать свой сундук и раскладывать все свои платья, выбирая из них те, которые можно
было подарить «сиротке».
— Что вы! Куды мне!.. голубчик вы мой! — прибавила она, дрожавшей рукой
взяв руку Наташи, и обе опять примолкли, всматриваясь друг в друга. — Вот что, мой ангел, — прервала Катя, — нам всего полчаса
быть вместе; madame Albert [мадам Альбер (франц.)] и на это едва согласилась, а нам много надо переговорить… Я хочу… я должна… ну я вас просто спрошу: очень вы любите Алешу?
«Я сидела и слушала, — рассказывала мне Наташа, — но я сначала, право, как будто не понимала его. Помню только, что пристально, пристально глядела на него. Он
взял мою руку и начал пожимать ее в своей. Это ему, кажется,
было очень приятно. Я же до того
была не в себе, что и не подумала вырвать у него руку».
— Когда мы приехали, то долго отыскивали дедушку, — отвечала Нелли, — но никак не могли отыскать. Мамаша мне и сказала тогда, что дедушка
был прежде очень богатый и фабрику хотел строить, а что теперь он очень бедный, потому что тот, с кем мамаша уехала,
взял у ней все дедушкины деньги и не отдал ей. Ока мне это сама сказала.
Я
было взяла, но потом подумала и сказала: «Коли мне одной, так не
возьму».
«Вот тебе, закричал,
возьми, это у меня все, что
было, и скажи твоей матери, что я ее проклинаю», — а сам захлопнул дверь.
— Вот в последний день, перед тем как ей умереть, перед вечером, мамаша подозвала меня к себе,
взяла меня за руку и сказала: «Я сегодня умру, Нелли», хотела
было еще говорить, но уж не могла.
Возьми одно: с самого начала она мечтала только о чем-то вроде неба на земле и об ангелах, влюбилась беззаветно, поверила безгранично и, я уверен, с ума сошла потом не оттого, что он ее разлюбил и бросил, а оттого, что в нем она обманулась, что он способен
былее обмануть и бросить; оттого, что ее ангел превратился в грязь, оплевал и унизил ее.
Раз Смитиха сошлась с этой кумой (помнишь, у Бубновой девка-то набеленная? — теперь она в смирительном доме), ну и посылала с ней это письмо и написала уж его, да и не отдала, назад
взяла; это
было за три недели до ее смерти…
Я, выходит, за обиду
взял, потому что он, бездельник, меня надул, стало
быть, насмеялся надо мною.
Так вот, когда я умру, ты и сними эту ладонку,
возьми себе и прочти, что в ней
есть.