Неточные совпадения
Наконец, «Зеркало добродетели» перестало поглощать мое внимание и удовлетворять моему ребячьему любопытству, мне захотелось почитать других книжек, а
взять их решительно
было негде; тех книг, которые читывали иногда мой отец и мать, мне читать не позволяли.
Мы объехали яровые хлеба, которые тоже начинали
поспевать, о чем отец мой и Мироныч говорили с беспокойством, не зная, где
взять рук и как убраться с жнитвом.
Несколько раз готов я
был броситься к ней на шею и просить, чтоб она не ездила или
взяла нас с собою; но больное ее лицо заставляло меня опомниться, и желанье, чтоб она ехала лечиться, всегда побеждало мою тоску и страх.
Тетушка
взяла меня за руку и повела в гостиную, то
есть в нашу спальную комнату.
Нянька проворно оправила наше платье и волосы,
взяла обоих нас за руки и повела в лакейскую; двери
были растворены настежь, в сенях уже стояли бабушка, тетушка и двоюродные сестрицы.
Мать держала ее у себя в девичьей, одевала и кормила так, из сожаленья; но теперь, приставив свою горничную ходить за сестрицей, она попробовала
взять к себе княжну и сначала
была ею довольна; но впоследствии не
было никакой возможности ужиться с калмычкой: лукавая азиатская природа, льстивая и злая, скучливая и непостоянная, скоро до того надоела матери, что она отослала горбушку опять в девичью и запретила нам говорить с нею, потому что точно разговоры с нею могли
быть вредны для детей.
Уезжая, дядя Сергей Николаич, который
был отличный каллиграф, уговорил моего отца, особенно желавшего, чтоб я имел хороший почерк,
взять мне учителя из народного училища.
Здоровье матери
было лучше прежнего, но не совсем хорошо, а потому, чтоб нам можно
было воспользоваться летним временем, в Сергеевке делались приготовления к нашему переезду: купили несколько изб и амбаров; в продолжение Великого поста перевезли и поставили их на новом месте, которое выбирать ездил отец мой сам; сколько я ни просился, чтоб он
взял меня с собою, мать не отпустила.
Наконец гости уехали,
взяв обещание с отца и матери, что мы через несколько дней приедем к Ивану Николаичу Булгакову в его деревню Алмантаево, верстах в двадцати от Сергеевки, где гостил Мансуров с женою и детьми. Я
был рад, что уехали гости, и понятно, что очень не радовался намерению ехать в Алмантаево; а сестрица моя, напротив, очень обрадовалась, что увидит маленьких своих городских подруг и знакомых: с девочками Мансуровыми она
была дружна, а с Булгаковыми только знакома.
Она отвечала холодно, что «никогда никакой власти на себя не
возьмет и что
будет всех уважать и любить, как и прежде».
Мать
будет здорова, у тебя родился братец…» Он
взял меня на руки, посадил к себе на колени, обнял и поцеловал.
Я предварительно напомнил ему, что не худо
было бы
взять ружье с собой (что отец иногда делал), и он
взял с собой ружье.
Я знал все это наперед и боялся, что мне
будет скучно в гостях; даже на всякий случай
взял с собой книжки, читанные мною уже не один раз.
По моей усильной просьбе отец согласился
было взять с собой ружье, потому что в полях водилось множество полевой дичи; но мать начала говорить, что она боится, как бы ружье не выстрелило и меня не убило, а потому отец, хотя уверял, что ружье лежало бы на дрогах незаряженное, оставил его дома.
Мелькнула
было надежда, что нас с сестрицей не
возьмут, но мать сказала, что боится близости глубокой реки, боится, чтоб я не подбежал к берегу и не упал в воду, а как сестрица моя к реке не подойдет, то приказала ей остаться, а мне переодеться в лучшее платье и отправляться в гости.
Мать хотела
взять и меня, но я
был нездоров, да и погода стояла сырая и холодная; я чувствовал небольшой жар и головную боль.
Захотелось ей осмотреть весь дворец, и пошла она осматривать все его палаты высокие, и ходила она немало времени, на все диковинки любуючись; одна палата
была краше другой, и все краше того, как рассказывал честной купец, государь ее батюшка родимый;
взяла она из кувшина золоченого любимый цветочик аленькой, сошла она в зеленые сады, и запели ей птицы свои песни райские, а деревья, кусты и цветы замахали своими верхушками и ровно перед ней преклонилися; выше забили фонтаны воды и громче зашумели ключи родниковые; и нашла она то место высокое, пригорок муравчатый, на котором сорвал честной купец цветочик аленькой, краше которого нет на белом свете.
И отец ее, честной купец, похвалил ее за такие речи хорошие, и
было положено, чтобы до срока ровно за час воротилась к зверю лесному, чуду морскому дочь хорошая, пригожая, меньшая, любимая; а сестрам то в досаду
было, и задумали они дело хитрое, дело хитрое и недоброе:
взяли они, да все часы в доме целым часом назад поставили, и не ведал того честной купец и вся его прислуга верная, челядь дворовая.
Сначала
взяли было один, а потом постепенно и все четыре рифа. Медленно, туго шли мы, или, лучше сказать, толклись на одном месте. Долго шли одним галсом, и 8-го числа воротились опять на то же место, где были 7-го. Килевая качка несносная, для меня, впрочем, она лучше боковой, не толкает из угла в угол, но кого укачивает, тем невыносимо.
Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят, а я не
ем? Отчего же я, черт
возьми, не могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как и я?
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип,
возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную
возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади хорошие
были! Ямщикам скажи, что я
буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы
пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
Городничий. А, черт
возьми, славно
быть генералом! Кавалерию повесят тебе через плечо. А какую кавалерию лучше, Анна Андреевна, красную или голубую?
Право, на деревне лучше: оно хоть нет публичности, да и заботности меньше;
возьмешь себе бабу, да и лежи весь век на полатях да
ешь пироги.