Неточные совпадения
А только он у дядюшки вашего лакея Видоплясова чуть
не в безумие ввел, ученый-то
твой!
— То-то, с особенным удовольствием! Знаю я
твое удовольствие… Да уж ты
не в пику ли мне про удовольствие-то свое говоришь?
— Давеча уроку
не знал; Фома Фомич на коленки ставил, а я и
не стал. Стар я стал, батюшка, Сергей Александрыч, чтоб надо мной такие шутки шутить! Барин осерчать изволил, зачем Фому Фомича
не послушался. «Он, говорит, старый ты хрыч, о
твоем же образовании заботится, произношению тебя хочет учить». Вот и хожу, твержу вокабул. Обещал Фома Фомич к вечеру опять экзаментик сделать.
— Ну, ну, это вздор! Богу да царю кланяйтесь, а
не мне… Ну, ступайте, ведите себя хорошо, заслужите ласку… ну и там все… Знаешь, — сказал он, вдруг обращаясь ко мне, только что ушли мужики, и как-то сияя от радости, — любит мужичок доброе слово, да и подарочек
не повредит. Подарю-ка я им что-нибудь, — а? как ты думаешь? Для
твоего приезда… Подарить или нет?
— Ученый! — завопил Фома, — так это он-то ученый? Либерте-эгалите-фратерните! [Свобода, равенство, братство (франц.: liberté, égalité, fraternité).] Журналь де деба! Нет, брат, врешь! в Саксонии
не была! Здесь
не Петербург,
не надуешь! Да плевать мне на
твой де деба! У тебя де деба, а по-нашему выходит: «Нет, брат, слаба!» Ученый! Да ты сколько знаешь, я всемеро столько забыл! вот какой ты ученый!
Я
твой господин, и я приказываю тебе
не учиться французскому языку.
Ты
не можешь, ты
не смеешь меня
не слушаться, потому что я
твой господин, а
не Фома Фомич!..
Теперь ее гонят отсюда, а тогда она
твоя жена, моя родная племянница, —
не прогонят.
— Это что? — закричала она. — Что это здесь происходит? Вы, Егор Ильич, врываетесь в благородный дом с своей ватагой, пугаете дам, распоряжаетесь!.. Да на что это похоже? Я еще
не выжила из ума, слава богу, Егор Ильич! А ты, пентюх! — продолжала она вопить, набрасываясь на сына. — Ты уж и нюни распустил перед ними!
Твоей матери делают оскорбление в ее же доме, а ты рот разинул! Какой ты порядочный молодой человек после этого? Ты тряпка, а
не молодой человек после этого!
— Ты, Фома, меня
не задирай, в покое оставь! — сказал он, гневно смотря на Фому своими маленькими, налитыми кровью глазами. — Мне что
твоя литература? Дай только бог мне здоровья, — пробормотал он себе под нос, — а там хоть бы всех… и с сочинителями-то… волтерьянцы, только и есть!
— Но, однако ж, довольно! Всего
не передашь, да и
не время! Я пришлю к вам наставление письменное, в особой тетрадке. Ну, прощайте, прощайте все. Бог с вами, и да благословит вас Господь! Благословляю и тебя, дитя мое, — продолжал он, обращаясь к Илюше, — и да сохранит тебя Бог от тлетворного яда будущих страстей
твоих! Благословляю и тебя, Фалалей; забудь комаринского!.. И вас, и всех… Помните Фому… Ну, пойдем, Гаврила! Подсади меня, старичок.
— Матушка моя! родная ты моя! — завизжала она. —
Не выходи за него замуж!
не выходи за него, а упроси его, матушка, чтоб воротил Фому Фомича! Голубушка ты моя, Настасья Евграфовна! все тебе отдам, всем тебе пожертвую, коли за него
не выйдешь. Я еще
не все, старуха, прожила, у меня еще остались крохи после моего покойничка. Все
твое, матушка, всем тебя одарю, да и Егорушка тебя одарит, только
не клади меня живую во гроб, упроси Фому Фомича воротить!..
— Матушка ты моя! голубушка ты моя! прости ты меня, дурака, за давешнее:
не знал я
твоего золотого сердечка!
— Это все от восторга, Фома! — вскричал дядя. — Я, брат, уж и
не помню, где и стою. Слушай, Фома: я обидел тебя. Всей жизни моей, всей крови моей недостанет, чтоб удовлетворить
твою обиду, и потому я молчу, даже
не извиняюсь. Но если когда-нибудь тебе понадобится моя голова, моя жизнь, если надо будет броситься за тебя в разверстую бездну, то повелевай и увидишь… Я больше ничего
не скажу, Фома.
— Да, Фома! — подхватил Бахчеев, — прости и ты меня, дурака!
не знал я тебя,
не знал! Ты, Фома Фомич,
не только ученый, но и — просто герой! Весь дом мой к
твоим услугам. А лучше всего приезжай-ка, брат, ко мне послезавтра, да уж и с матушкой-генеральшей, да уж и с женихом и невестой, — да чего тут! всем домом ко мне! то есть вот как пообедаем, — заранее
не похвалюсь, а одно скажу: только птичьего молока для вас
не достану! Великое слово даю!
— Фома, Фома! — вскричал дядя. —
Не убивай меня этим воспоминанием! Я уж говорил тебе, что всей крови моей недостаточно, чтоб омыть эту обиду. Будь же великодушен! забудь, прости и останься созерцать наше счастье!
Твои плоды, Фома!..
— По крайней мере, я вижу
твою искренность, Фалалей, — сказал он, — искренность, которой
не замечаю в других. Бог с тобою! Если ты нарочно дразнишь меня этим сном, по навету других, то Бог воздаст и тебе и другим. Если же нет, то уважаю
твою искренность, ибо даже в последнем из созданий, как ты, я привык различать образ и подобие Божие… Я прощаю тебя, Фалалей! Дети мои, обнимите меня, я остаюсь!..
Неточные совпадения
Хлестаков. Я уж
не помню
твоих глупых счетов. Говори, сколько там?
Анна Андреевна. Ну, Машенька, нам нужно теперь заняться туалетом. Он столичная штучка: боже сохрани, чтобы чего-нибудь
не осмеял. Тебе приличнее всего надеть
твое голубое платье с мелкими оборками.
Анна Андреевна. У тебя вечно какой-то сквозной ветер разгуливает в голове; ты берешь пример с дочерей Ляпкина-Тяпкина. Что тебе глядеть на них?
не нужно тебе глядеть на них. Тебе есть примеры другие — перед тобою мать
твоя. Вот каким примерам ты должна следовать.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как
твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? — начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что
не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша»
не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать на
твою голову и на
твою важность!