Неточные совпадения
— О, еще бы! — тотчас же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и
совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю,
каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…
Это, говорит, не тебе чета, это, говорит, княгиня, а зовут ее Настасьей Филипповной, фамилией Барашкова, и живет с Тоцким, а Тоцкий от нее
как отвязаться теперь не знает, потому
совсем то есть лет достиг настоящих, пятидесяти пяти, и жениться на первейшей раскрасавице во всем Петербурге хочет.
— Ну, коли так, — воскликнул Рогожин, —
совсем ты, князь, выходишь юродивый, и таких,
как ты, бог любит!
— Ну нет, — с убеждением перебил генерал, — и
какой, право, у тебя склад мыслей! Станет она намекать… да и не интересанка
совсем. И притом, чем ты станешь дарить: ведь тут надо тысячи! Разве портретом? А что, кстати, не просила еще она у тебя портрета?
Но так
как теперь у вас кошелек
совсем пуст, то, для первоначалу, позвольте вам предложить вот эти двадцать пять рублей.
Но среди всех этих неотразимых фактов наступил и еще один факт: старшей дочери, Александре, вдруг и
совсем почти неожиданно (
как и всегда это так бывает), минуло двадцать пять лет.
Но тут-то и пригодилась Тоцкому его верность взгляда: он сумел разгадать, что Настасья Филипповна и сама отлично понимает,
как безвредна она в смысле юридическом, но что у ней
совсем другое на уме и… в сверкавших глазах ее.
— За что ты все злишься, не понимаю, — подхватила генеральша, давно наблюдавшая лица говоривших, — и о чем вы говорите, тоже не могу понять.
Какой пальчик и что за вздор? Князь прекрасно говорит, только немного грустно. Зачем ты его обескураживаешь? Он когда начал, то смеялся, а теперь
совсем осовел.
Тогда Мари
совсем уже перестали кормить; а в деревне все ее гнали, и никто даже ей работы не хотел дать,
как прежде.
— Чрезвычайно! — с жаром ответил князь, с увлечением взглянув на Аглаю, — почти
как Настасья Филипповна, хотя лицо
совсем другое!..
— Довольно странно, — проговорил он
как бы в раздумье, — отчего бы им буреть? Эти двадцатипятирублевые иногда ужасно буреют, а другие, напротив,
совсем линяют. Возьмите.
—
Совсем нет, что с вами? И с
какой стати вы вздумали спрашивать? — ответила она тихо и серьезно, и
как бы с некоторым удивлением.
— Я вас подлецом теперь уже никогда не буду считать, — сказал князь. — Давеча я вас уже
совсем за злодея почитал, и вдруг вы меня так обрадовали, — вот и урок: не судить, не имея опыта. Теперь я вижу, что вас не только за злодея, но и за слишком испорченного человека считать нельзя. Вы, по-моему, просто самый обыкновенный человек,
какой только может быть, разве только что слабый очень и нисколько не оригинальный.
Коля прошел в дверь
совсем и подал князю записку. Она была от генерала, сложена и запечатана. По лицу Коли видно было,
как было ему тяжело передавать. Князь прочел, встал и взял шляпу.
— А я вас именно хотел попросить, не можете ли вы,
как знакомый, ввести меня сегодня вечером к Настасье Филипповне? Мне это надо непременно сегодня же; у меня дело; но я
совсем не знаю,
как войти. Я был давеча представлен, но все-таки не приглашен: сегодня там званый вечер. Я, впрочем, готов перескочить через некоторые приличия, и пусть даже смеются надо мной, только бы войти как-нибудь.
— Мне, господа,
как и всякому, случалось делать поступки не
совсем изящные в моей жизни, — начал генерал, — но страннее всего то, что я сам считаю коротенький анекдот, который сейчас расскажу, самым сквернейшим анекдотом из всей моей жизни.
— Не понимаю вас, Афанасий Иванович; вы действительно
совсем сбиваетесь. Во-первых, что такое «при людях»? Разве мы не в прекрасной интимной компании? И почему «пети-жё»? Я действительно хотела рассказать свой анекдот, ну, вот и рассказала; не хорош разве? И почему вы говорите, что «не серьезно»? Разве это не серьезно? Вы слышали, я сказала князю: «
как скажете, так и будет»; сказал бы да, я бы тотчас же дала согласие, но он сказал нет, и я отказала. Тут вся моя жизнь на одном волоске висела; чего серьезнее?
— Позвольте, Настасья Филипповна, — вскричал генерал в припадке рыцарского великодушия, — кому вы говорите? Да я из преданности одной останусь теперь подле вас, и если, например, есть
какая опасность… К тому же я, признаюсь, любопытствую чрезмерно. Я только насчет того хотел, что они испортят ковры и, пожалуй, разобьют что-нибудь… Да и не надо бы их
совсем, по-моему, Настасья Филипповна!
— В Екатерингоф, — отрапортовал из угла Лебедев, а Рогожин только вздрогнул и смотрел во все глаза,
как бы не веря себе. Он
совсем отупел, точно от ужасного удара по голове.
— Н-нет, это, может быть, не
совсем сумасшествие, — прошептал бледный
как платок и дрожащий Птицын, не в силах отвести глаз своих от затлевшейся пачки.
Но со времени «случая с генералом»,
как выражался Коля, и вообще с самого замужества сестры, Коля почти
совсем у них отбился от рук и до того дошел, что в последнее время даже редко являлся и ночевать в семью.
— Пятьдесят рублей, если выиграю, и только пять, если проиграю, — объяснил вдруг Лебедев
совсем другим голосом, чем говорил доселе, а так,
как будто он никогда не кричал.
Да и то соврал, если уж подслушал меня: я не просто за одну графиню Дюбарри молился; я причитал так: «Упокой, господи, душу великой грешницы графини Дюбарри и всех ей подобных», а уж это
совсем другое; ибо много таковых грешниц великих, и образцов перемены фортуны, и вытерпевших, которые там теперь мятутся и стонут, и ждут; да я и за тебя, и за таких же,
как ты, тебе подобных, нахалов и обидчиков, тогда же молился, если уж взялся подслушивать,
как я молюсь…
— Не знаю
совсем. Твой дом имеет физиономию всего вашего семейства и всей вашей рогожинской жизни, а спроси, почему я этак заключил, — ничем объяснить не могу. Бред, конечно. Даже боюсь, что это меня так беспокоит. Прежде и не вздумал бы, что ты в таком доме живешь, а
как увидал его, так сейчас и подумалось: «Да ведь такой точно у него и должен быть дом!»
Я, говорит, еще сама себе госпожа; захочу, так и
совсем тебя прогоню, а сама за границу поеду (это уж она мне говорила, что за границу-то поедет, — заметил он
как бы в скобках, и как-то особенно поглядев в глаза князю); иной раз, правда, только пужает, всё ей смешно на меня отчего-то.
Я
как приехал, она и говорит: «Я от тебя не отрекаюсь
совсем; я только подождать еще хочу, сколько мне будет угодно, потому я всё еще сама себе госпожа.
— Знаешь, что я тебе скажу! — вдруг одушевился Рогожин, и глаза его засверкали. —
Как это ты мне так уступаешь, не понимаю? Аль уж
совсем ее разлюбил? Прежде ты все-таки был в тоске; я ведь видел. Так для чего же ты сломя-то голову сюда теперь прискакал? Из жалости? (И лицо его искривилось в злую насмешку.) Хе-хе!
А так
как ты
совсем необразованный человек, то и стал бы деньги копить и сел бы,
как отец, в этом доме с своими скопцами; пожалуй бы, и сам в их веру под конец перешел, и уж так бы „ты свои деньги полюбил, что и не два миллиона, а, пожалуй бы, и десять скопил, да на мешках своих с голоду бы и помер, потому у тебя во всем страсть, всё ты до страсти доводишь“.
— Эк ведь мы! — засмеялся он вдруг, совершенно опомнившись. — Извини, брат, меня, когда у меня голова так тяжела,
как теперь, и эта болезнь… я
совсем,
совсем становлюсь такой рассеянный и смешной. Я вовсе не об этом и спросить-то хотел… не помню о чем. Прощай…
Одно только меня поразило: что он вовсе
как будто не про то говорил, во всё время, и потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, всё мне казалось, что и говорят они, и в книгах пишут
совсем будто не про то, хотя с виду и кажется, что про то.
— Ничего не понимаю,
какая там решетка! — раздражалась генеральша, начинавшая очень хорошо понимать про себя, кто такой подразумевался под названием (и, вероятно, давно уже условленным) «рыцаря бедного». Но особенно взорвало ее, что князь Лев Николаевич тоже смутился и наконец
совсем сконфузился,
как десятилетний мальчик. — Да что, кончится или нет эта глупость? Растолкуют мне или нет этого «рыцаря бедного»? Секрет, что ли, какой-нибудь такой ужасный, что и подступиться нельзя?
Говорил он с волнением, торопясь и запинаясь,
как будто не
совсем выговаривая слова, точно был косноязычный или даже иностранец, хотя, впрочем, был происхождения совершенно русского.
Что же касается собственно господина Бурдовского, то можно даже сказать, что он, благодаря некоторым убеждениям своим, до того был настроен Чебаровым и окружающею его компанией, что начал дело почти
совсем и не из интересу, а почти
как служение истине, прогрессу и человечеству.
Он говорил одно, но так,
как будто бы этими самыми словами хотел сказать
совсем другое. Говорил с оттенком насмешки и в то же время волновался несоразмерно, мнительно оглядывался, видимо путался и терялся на каждом слове, так что всё это, вместе с его чахоточным видом и с странным, сверкающим и
как будто исступленным взглядом, невольно продолжало привлекать к нему внимание.
—
Совсем не знал, — удивился и даже вздрогнул князь, —
как, вы говорите, Гаврила Ардалионович в сношениях с Аглаей Ивановной? Быть не может!
«Гм! спокойна,
как дура, и ведь уж совершенно „мокрая курица“, растолкать нельзя, а грустит,
совсем иной раз грустно смотрит!
Но хоть Евгений Павлович и давно уже обращался к нему не иначе
как с некоторою особенною усмешкой, но теперь, при ответе его, как-то очень серьезно посмотрел на него, точно
совсем не ожидал от него такого ответа.
— Но чтобы доказать вам, что в этот раз я говорил совершенно серьезно, и главное, чтобы доказать это князю (вы, князь, чрезвычайно меня заинтересовали, и клянусь вам, что я не
совсем еще такой пустой человек,
каким непременно должен казаться, — хоть я и в самом деле пустой человек!), и… если позволите, господа, я сделаю князю еще один последний вопрос, из собственного любопытства, им и кончим.
— Нет-с, я не про то, — сказал Евгений Павлович, — но только
как же вы, князь (извините за вопрос), если вы так это видите и замечаете, то
как же вы (извините меня опять) в этом странном деле… вот что на днях было… Бурдовского, кажется…
как же вы не заметили такого же извращения идей и нравственных убеждений? Точь-в-точь ведь такого же! Мне тогда показалось, что вы
совсем не заметили?
—
Совсем не стоял, — крикнул Коля, — а
совсем напротив: Ипполит у князя руку вчера схватил и два раза поцеловал, я сам видел, тем и кончилось всё объяснение, кроме того, что князь просто сказал, что ему легче будет на даче, и тот мигом согласился переехать,
как только станет легче.
Но и поклонники, и женщины, — всё это было нечто особенное, нечто
совсем не такое,
как остальная публика, собравшаяся на музыку.
Я иногда даже думал:
как это не пресекся тогда
совсем этот народ и что-нибудь с ним не случилось,
как он мог устоять и вынести?
Ипполит рыдал
как в истерике, ломал себе руки, бросался ко всем, даже к Фердыщенке, схватил его обеими руками и клялся ему, что он забыл, «забыл
совсем нечаянно, а не нарочно» положить капсюль, что «капсюли эти вот все тут, в жилетном его кармане, штук десять» (он показывал всем кругом), что он не насадил раньше, боясь нечаянного выстрела, в кармане, что рассчитывал всегда успеть насадить, когда понадобится, и вдруг забыл.
Наконец, пришла к нему женщина; он знал ее, знал до страдания; он всегда мог назвать ее и указать, — но странно, — у ней было теперь
как будто
совсем не такое лицо,
какое он всегда знал, и ему мучительно не хотелось признать ее за ту женщину.
Он взял ее за руку и посадил на скамейку; сам сел подле нее и задумался. Аглая не начинала разговора, а только пристально оглядывала своего собеседника. Он тоже взглядывал на нее, но иногда так,
как будто
совсем не видя ее пред собой. Она начала краснеть.
—
Совсем мне не стыдно, — пробормотала она, — почему вы знаете, что у меня сердце невинное?
Как смели вы тогда мне любовное письмо прислать?
— Мы только тому, maman, — засмеялась Аделаида, — что князь так чудесно раскланялся: иной раз
совсем мешок, а тут вдруг
как…
как Евгений Павлыч.
— Я еду завтра,
как ты приказал. Я не буду… В последний ведь раз я тебя вижу, в последний! Теперь уж
совсем ведь в последний раз!
Совсем даже напротив: Варвара Ардалионовна вышла замуж после того,
как уверилась основательно, что будущий муж ее человек скромный, приятный, почти образованный и большой подлости ни за что никогда не сделает.
Но ему ясно было, что отец до того уже вздорит, ежечасно и повсеместно, и до того вдруг переменился, что
как будто
совсем стал не тот человек,
как прежде.