Неточные совпадения
Теперь же скажу об этом «помещике» (
как его у нас называли, хотя он всю жизнь
совсем почти не жил в своем поместье) лишь то, что это был странный тип, довольно часто, однако, встречающийся, именно тип человека не только дрянного и развратного, но вместе с тем и бестолкового, — но из таких, однако, бестолковых, которые умеют отлично обделывать свои имущественные делишки, и только, кажется, одни эти.
Федор Павлович не мог указать ему, где похоронил свою вторую супругу, потому что никогда не бывал на ее могиле, после того
как засыпали гроб, а за давностью лет и
совсем запамятовал, где ее тогда хоронили…
Видя это, противники старцев кричали, вместе с прочими обвинениями, что здесь самовластно и легкомысленно унижается таинство исповеди, хотя беспрерывное исповедование своей души старцу послушником его или светским производится
совсем не
как таинство.
—
Совсем неизвестно, с чего вы в таком великом волнении, — насмешливо заметил Федор Павлович, — али грешков боитесь? Ведь он, говорят, по глазам узнает, кто с чем приходит. Да и
как высоко цените вы их мнение, вы, такой парижанин и передовой господин, удивили вы меня даже, вот что!
Даже когда он волновался и говорил с раздражением, взгляд его
как бы не повиновался его внутреннему настроению и выражал что-то другое, иногда
совсем не соответствующее настоящей минуте.
— Не
совсем шутили, это истинно. Идея эта еще не решена в вашем сердце и мучает его. Но и мученик любит иногда забавляться своим отчаянием,
как бы тоже от отчаяния. Пока с отчаяния и вы забавляетесь — и журнальными статьями, и светскими спорами, сами не веруя своей диалектике и с болью сердца усмехаясь ей про себя… В вас этот вопрос не решен, и в этом ваше великое горе, ибо настоятельно требует разрешения…
— Ты там нужнее. Там миру нет. Прислужишь и пригодишься. Подымутся беси, молитву читай. И знай, сынок (старец любил его так называть), что и впредь тебе не здесь место. Запомни сие, юноша.
Как только сподобит Бог преставиться мне — и уходи из монастыря.
Совсем иди.
Вот в эти-то мгновения он и любил, чтобы подле, поблизости, пожалуй хоть и не в той комнате, а во флигеле, был такой человек, преданный, твердый,
совсем не такой,
как он, не развратный, который хотя бы все это совершающееся беспутство и видел и знал все тайны, но все же из преданности допускал бы это все, не противился, главное — не укорял и ничем бы не грозил, ни в сем веке, ни в будущем; а в случае нужды так бы и защитил его, — от кого?
Восхвалим природу: видишь, солнца сколько, небо-то
как чисто, листья все зелены,
совсем еще лето, час четвертый пополудни, тишина!
Да и сам Бог вседержитель с татарина если и будет спрашивать, когда тот помрет, то, полагаю, каким-нибудь самым малым наказанием (так
как нельзя же
совсем не наказать его), рассудив, что ведь неповинен же он в том, если от поганых родителей поганым на свет произошел.
Это была довольно высокого роста женщина, несколько пониже, однако, Катерины Ивановны (та была уже
совсем высокого роста), полная, с мягкими,
как бы неслышными даже движениями тела,
как бы тоже изнеженными до какой-то особенной слащавой выделки,
как и голос ее.
— Так я и Мите сейчас перескажу,
как вы мне целовали ручку, а я-то у вас
совсем нет. А уж
как он будет смеяться!
— Ах
как стыдно, барышня, ах
как стыдно, это вам даже и непристойно
совсем, такие слова, милая барышня.
И он вдруг удалился, на этот раз уже
совсем. Алеша пошел к монастырю. «
Как же,
как же я никогда его не увижу, что он говорит? — дико представлялось ему, — да завтра же непременно увижу и разыщу его, нарочно разыщу, что он такое говорит!..»
Вот против этих-то братских «исповедей» и восставали противники старчества, говоря, что это профанация исповеди
как таинства, почти кощунство, хотя тут было
совсем иное.
Милый Алеша, я вас люблю, люблю еще с детства, с Москвы, когда вы были
совсем не такой,
как теперь, и люблю на всю жизнь.
Даже теперь я вся холодею, когда об этом подумаю, а потому,
как войдете, не смотрите на меня некоторое время
совсем, а смотрите на маменьку или на окошко…
Иногда он пресекал говорить
совсем,
как бы собираясь с силами, задыхался, но был
как бы в восторге.
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю,
как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по роже каблуками на полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и
совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
— Врешь! Не надо теперь спрашивать, ничего не надо! Я передумал. Это вчера глупость в башку мне сглупу влезла. Ничего не дам, ничегошеньки, мне денежки мои нужны самому, — замахал рукою старик. — Я его и без того,
как таракана, придавлю. Ничего не говори ему, а то еще будет надеяться. Да и тебе
совсем нечего у меня делать, ступай-ка. Невеста-то эта, Катерина-то Ивановна, которую он так тщательно от меня все время прятал, за него идет али нет? Ты вчера ходил к ней, кажется?
— Ну
как же жениться, Lise, и с
какой стати это, и
совсем это тебе некстати… тогда
как этот мальчик может быть бешеный.
— Завтра, в Москву! — перекосилось вдруг все лицо Катерины Ивановны, — но… но Боже мой,
как это счастливо! — вскричала она в один миг
совсем изменившимся голосом и в один миг прогнав свои слезы, так что и следа не осталось.
— Да
как ни уверяйте его, что вам жалко в нем друга, а все-таки вы настаиваете ему в глаза, что счастье в том, что он уезжает… — проговорил как-то
совсем уже задыхаясь Алеша. Он стоял за столом и не садился.
— Да я и сам не знаю… У меня вдруг
как будто озарение… Я знаю, что я нехорошо это говорю, но я все-таки все скажу, — продолжал Алеша тем же дрожащим и пересекающимся голосом. — Озарение мое в том, что вы брата Дмитрия, может быть,
совсем не любите… с самого начала… Да и Дмитрий, может быть, не любит вас тоже вовсе… с самого начала… а только чтит… Я, право, не знаю,
как я все это теперь смею, но надо же кому-нибудь правду сказать… потому что никто здесь правды не хочет сказать…
— Да что с вами,
какой фокус? — прокричал тот уж
совсем в испуге.
Алеша вошел. Lise смотрела как-то сконфуженно и вдруг вся покраснела. Она видимо чего-то стыдилась и,
как всегда при этом бывает, быстро-быстро заговорила
совсем о постороннем, точно этим только посторонним она и интересовалась в эту минуту.
Во-первых, вы меня с детства знаете, а во-вторых, в вас очень много способностей,
каких во мне
совсем нет.
Я давеча,
как вам прийти, загадала: спрошу у него вчерашнее письмо, и если он мне спокойно вынет и отдаст его (
как и ожидать от него всегда можно), то значит, что он
совсем меня не любит, ничего не чувствует, а просто глупый и недостойный мальчик, а я погибла.
За границей теперь
как будто и не бьют
совсем, нравы, что ли, очистились, али уж законы такие устроились, что человек человека
как будто уж и не смеет посечь, но зато они вознаградили себя другим и тоже чисто национальным,
как и у нас, и до того национальным, что у нас оно
как будто и невозможно, хотя, впрочем, кажется, и у нас прививается, особенно со времени религиозного движения в нашем высшем обществе.
Да и
совсем не может быть такого фантастического лица,
как твой инквизитор.
Похоже было на то,
как вчера ушел от Алеши брат Дмитрий, хотя вчера было
совсем в другом роде.
Потом он с великим недоумением припоминал несколько раз в своей жизни,
как мог он вдруг, после того
как расстался с Иваном, так
совсем забыть о брате Дмитрии, которого утром, всего только несколько часов назад, положил непременно разыскать и не уходить без того, хотя бы пришлось даже не воротиться на эту ночь в монастырь.
Тосковать ему случалось часто и прежде, и не диво бы, что пришла она в такую минуту, когда он завтра же, порвав вдруг со всем, что его сюда привлекло, готовился вновь повернуть круто в сторону и вступить на новый, совершенно неведомый путь, и опять
совсем одиноким,
как прежде, много надеясь, но не зная на что, многого, слишком многого ожидая от жизни, но ничего не умея сам определить ни в ожиданиях, ни даже в желаниях своих.
Они говорили и о философских вопросах и даже о том, почему светил свет в первый день, когда солнце, луна и звезды устроены были лишь на четвертый день, и
как это понимать следует; но Иван Федорович скоро убедился, что дело вовсе не в солнце, луне и звездах, что солнце, луна и звезды предмет хотя и любопытный, но для Смердякова совершенно третьестепенный, и что ему надо чего-то
совсем другого.
«Прочь, негодяй,
какая я тебе компания, дурак!» — полетело было с языка его, но, к величайшему его удивлению, слетело с языка
совсем другое...
— Если бы я даже эту самую штуку и мог-с, то есть чтобы притвориться-с, и так
как ее сделать
совсем нетрудно опытному человеку, то и тут я в полном праве моем это средство употребить для спасения жизни моей от смерти; ибо когда я в болезни лежу, то хотя бы Аграфена Александровна пришла к ихнему родителю, не могут они тогда с больного человека спросить: «Зачем не донес?» Сами постыдятся.
Вы каждый раз стали под конец возвращаться рано к себе наверх, а вчера так и
совсем никуда не выходили-с, а потому, может, и не знаете,
как они старательно начали теперь запираться на ночь.
— А зачем ему к отцу проходить, да еще потихоньку, если,
как ты сам говоришь, Аграфена Александровна и
совсем не придет, — продолжал Иван Федорович, бледнея от злобы, — сам же ты это говоришь, да и я все время, тут живя, был уверен, что старик только фантазирует и что не придет к нему эта тварь. Зачем же Дмитрию врываться к старику, если та не придет? Говори! Я хочу твои мысли знать.
Мучили его тоже разные странные и почти неожиданные
совсем желания, например: уж после полночи ему вдруг настоятельно и нестерпимо захотелось сойти вниз, отпереть дверь, пройти во флигель и избить Смердякова, но спросили бы вы за что, и сам он решительно не сумел бы изложить ни одной причины в точности, кроме той разве, что стал ему этот лакей ненавистен
как самый тяжкий обидчик,
какого только можно приискать на свете.
К вечеру вышла другая забота: доложили Федору Павловичу, что Григорий, который с третьего дня расхворался,
как раз
совсем почти слег, отнялась поясница.
Четвертый гость был
совсем уже старенький, простенький монашек, из беднейшего крестьянского звания, брат Анфим, чуть ли даже не малограмотный, молчаливый и тихий, редко даже с кем говоривший, между самыми смиренными смиреннейший и имевший вид человека,
как бы навеки испуганного чем-то великим и страшным, не в подъем уму его.
Тут уж он и
совсем обомлел: «Ваше благородие, батюшка барин, да
как вы… да стою ли я…» — и заплакал вдруг сам, точно
как давеча я, ладонями обеими закрыл лицо, повернулся к окну и весь от слез так и затрясся, я же выбежал к товарищу, влетел в коляску, «вези» кричу.
И вот однажды,
совсем даже неожиданно, после того
как он долго и пламенно говорил, вижу, что он вдруг побледнел, лицо
совсем перекосилось, сам же на меня глядит
как в упор.
И вот что же случилось: все пришли в удивление и в ужас, и никто не захотел поверить, хотя все выслушали с чрезвычайным любопытством, но
как от больного, а несколько дней спустя уже
совсем решено было во всех домах и приговорено, что несчастный человек помешался.
На земле же воистину мы
как бы блуждаем, и не было бы драгоценного Христова образа пред нами, то погибли бы мы и заблудились
совсем,
как род человеческий пред потопом.
О сих обоих сохранилось в предании, что лежали они в гробах своих
как живые и погребены были
совсем нетленными и что даже лики их
как бы просветлели в гробу.
— Сатана, изыди, сатана, изыди! — повторял он с каждым крестом. — Извергая извергну! — возопил он опять. Был он в своей грубой рясе, подпоясанной вервием. Из-под посконной рубахи выглядывала обнаженная грудь его, обросшая седыми волосами. Ноги же
совсем были босы.
Как только стал он махать руками, стали сотрясаться и звенеть жестокие вериги, которые носил он под рясой. Отец Паисий прервал чтение, выступил вперед и стал пред ним в ожидании.
— Эге! Так ты вот
как! Значит,
совсем уж бунт, баррикады! Ну, брат, этим делом пренебрегать нечего. Зайдем ко мне… Я бы водочки сам теперь тяпнул, смерть устал. Водки-то небось не решишься… аль выпьешь?
Этот старик, большой делец (теперь давно покойник), был тоже характера замечательного, главное скуп и тверд,
как кремень, и хоть Грушенька поразила его, так что он и жить без нее не мог (в последние два года, например, это так и было), но капиталу большого, значительного, он все-таки ей не отделил, и даже если б она пригрозила ему
совсем его бросить, то и тогда бы остался неумолим.
Когда Федор Павлович Карамазов, связавшийся первоначально с Грушенькой по поводу одного случайного «гешефта», кончил
совсем для себя неожиданно тем, что влюбился в нее без памяти и
как бы даже ум потеряв, то старик Самсонов, уже дышавший в то время на ладан, сильно подсмеивался.