Неточные совпадения
Когда барон подтвердил положительно совершенную достоверность
только что разнесшихся тогда первых слухов о великой реформе, Степан Трофимович вдруг не вытерпел
и крикнул ура!
и даже
сделал рукой какой-то жест, изображавший восторг.
—
Только сделайте одолжение, присядьте уж
и сами, а то что же я буду сидеть, а вы в таком волнении будете передо мною… бегать. Нескладно выйдет-с.
— Да о самом главном, о типографии! Поверьте же, что я не в шутку, а серьезно хочу дело
делать, — уверяла Лиза всё в возрастающей тревоге. — Если решим издавать, то где же печатать? Ведь это самый важный вопрос, потому что в Москву мы для этого не поедем, а в здешней типографии невозможно для такого издания. Я давно решилась завести свою типографию, на ваше хоть имя,
и мама, я знаю, позволит, если
только на ваше имя…
— Вот что я
сделаю, — подумал я капельку, — я пойду сам
и сегодня наверно, наверноее увижу! Я так
сделаю, что увижу, даю вам честное слово; но
только — позвольте мне ввериться Шатову.
Одним словом, всему городу вдруг ясно открылось, что это не Юлия Михайловна пренебрегала до сих пор Варварой Петровной
и не
сделала ей визита, а сама Варвара Петровна, напротив, «держала в границах Юлию Михайловну, тогда как та пешком бы, может, побежала к ней с визитом, если бы
только была уверена, что Варвара Петровна ее не прогонит». Авторитет Варвары Петровны поднялся до чрезвычайности.
— Как это жестоко
и почему-с? Но позвольте, мы о жестокости или о мягкости после, а теперь я прошу вас
только ответить на первый вопрос: правда ли всёто, что я говорил, или нет? Если вы находите, что неправда, то вы можете немедленно
сделать свое заявление.
— Я, конечно, понимаю застрелиться, — начал опять, несколько нахмурившись, Николай Всеволодович, после долгого, трехминутного задумчивого молчания, — я иногда сам представлял,
и тут всегда какая-то новая мысль: если бы
сделать злодейство или, главное, стыд, то есть позор,
только очень подлый
и… смешной, так что запомнят люди на тысячу лет
и плевать будут тысячу лет,
и вдруг мысль: «Один удар в висок,
и ничего не будет». Какое дело тогда до людей
и что они будут плевать тысячу лет, не так ли?
— О нет, нет, возможно ли? Напротив, еще с самого вечера ожидает
и, как
только узнала давеча, тотчас же
сделала туалет, — скривил было он рот в шутливую улыбочку, но мигом осекся.
— Я-с. Еще со вчерашнего дня,
и всё, что мог, чтобы
сделать честь… Марья же Тимофеевна на этот счет, сами знаете, равнодушна. А главное, от ваших щедрот, ваше собственное, так как вы здесь хозяин, а не я, а я, так сказать, в виде
только вашего приказчика, ибо все-таки, все-таки, Николай Всеволодович, все-таки духом я независим! Не отнимите же вы это последнее достояние мое! — докончил он умилительно.
Факт этот он от меня тогда утаил; но теперь,
только что вбежал Петр Степанович, с своею всегдашнею усмешкой, столь наивно высокомерною,
и с неприятно любопытным, шныряющим по углам взглядом, как тотчас же Степан Трофимович
сделал мне тайный знак, чтоб я не оставлял комнату.
Блюм у нас ни с кем не познакомился, кроме одного
только немца-аптекаря, никому не
сделал визитов
и, по обычаю своему, зажил скупо
и уединенно.
— Ведь вам всё равно; а это моя особенная просьба. Вы
только будете сидеть, ни с кем ровно не говоря, слушать
и изредка
делать как бы отметки; ну хоть рисуйте что-нибудь.
На всем свете
только вы одни можете
сделать ее счастливою,
и только я один — несчастною.
Верховенский замечательно небрежно развалился на стуле в верхнем углу стола, почти ни с кем не поздоровавшись. Вид его был брезгливый
и даже надменный. Ставрогин раскланялся вежливо, но, несмотря на то что все
только их
и ждали, все как по команде
сделали вид, что их почти не примечают. Хозяйка строго обратилась к Ставрогину,
только что он уселся.
— Слушайте, мы
сделаем смуту, — бормотал тот быстро
и почти как в бреду. — Вы не верите, что мы
сделаем смуту? Мы
сделаем такую смуту, что всё поедет с основ. Кармазинов прав, что не за что ухватиться. Кармазинов очень умен. Всего
только десять таких же кучек по России,
и я неуловим.
— Может,
и брежу, может,
и брежу! — подхватил тот скороговоркой, — но я выдумал первый шаг. Никогда Шигалеву не выдумать первый шаг. Много Шигалевых! Но один, один
только человек в России изобрел первый шаг
и знает, как его
сделать. Этот человек я. Что вы глядите на меня? Мне вы, вы надобны, без вас я нуль. Без вас я муха, идея в стклянке, Колумб без Америки.
Наши не те
только, которые режут
и жгут да
делают классические выстрелы или кусаются.
— Vous ne faites que des bêtises, [Вы
делаете одни
только глупости (фр.).] — с досадой
и злобой бросил ему Лембке
и вдруг как бы весь преобразился
и разом пришел в себя. — Извините… — пролепетал он с чрезвычайным замешательством
и краснея как
только можно, — это всё… всё это была одна лишь, вероятно, неловкость, недоразумение… одно лишь недоразумение.
Все видели, как Лиза вскочила с дивана,
только лишь повернулся Николай Всеволодович уходить,
и явно
сделала движение бежать за ним, но опомнилась
и не побежала, а тихо вышла, тоже не сказав никому ни слова
и ни на кого не взглянув, разумеется в сопровождении бросившегося за нею Маврикия Николаевича…
— Вот спросите его, он тоже всё время не отходил от меня, как
и князь. Скажите, не явно ли, что всё это заговор, низкий, хитрый заговор, чтобы
сделать всё, что
только можно злого, мне
и Андрею Антоновичу? О, они уговорились! У них был план. Это партия, целая партия!
Упомяну лишь, что в это утро он был уже в лихорадке, но
и болезнь не остановила его: он твердо шагал по мокрой земле; видно было, что обдумал предприятие, как
только мог это
сделать лучше, один при всей своей кабинетной неопытности.
— Ох, устала! — присела она с бессильным видом на жесткую постель. — Пожалуйста, поставьте сак
и сядьте сами на стул. Впрочем, как хотите, вы торчите на глазах. Я у вас на время, пока приищу работу, потому что ничего здесь не знаю
и денег не имею. Но если вас стесняю,
сделайте одолжение, опять прошу, заявите сейчас же, как
и обязаны
сделать, если вы честный человек. Я все-таки могу что-нибудь завтра продать
и заплатить в гостинице, а уж в гостиницу извольте меня проводить сами… Ох,
только я устала!
— Петр Степанович, — осторожно, но твердо вымолвил Эркель, — хотя бы вы
и в Петербург. Разве я не понимаю, что вы
делаете только необходимое для общего дела.
Но Степан Трофимович замахал руками, с гневным нетерпением повторяя: «Заплачу,
только скорее, скорее». Порешили на ухе
и на жареной курице; хозяйка объявила, что во всей деревне нельзя достать курицу; впрочем, согласилась пойти поискать, но с таким видом, как будто
делала необычайное одолжение.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне
только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе
делает гримасу, когда ты отвернешься.
Судья тоже, который
только что был пред моим приходом, ездит
только за зайцами, в присутственных местах держит собак
и поведения, если признаться пред вами, — конечно, для пользы отечества я должен это
сделать, хотя он мне родня
и приятель, — поведения самого предосудительного.
Я не люблю церемонии. Напротив, я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя!
Только выйду куда-нибудь, уж
и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты
и сделали ружьем. После уже офицер, который мне очень знаком, говорит мне: «Ну, братец, мы тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Г-жа Простакова. На него, мой батюшка, находит такой, по-здешнему сказать, столбняк. Ино — гда, выпуча глаза, стоит битый час как вкопанный. Уж чего — то я с ним не
делала; чего
только он у меня не вытерпел! Ничем не проймешь. Ежели столбняк
и попройдет, то занесет, мой батюшка, такую дичь, что у Бога просишь опять столбняка.
Когда человек
и без законов имеет возможность
делать все, что угодно, то странно подозревать его в честолюбии за такое действие, которое не
только не распространяет, но именно ограничивает эту возможность.