Неточные совпадения
— Хошь возраста мне всего полсотни
с тройкой, да жизнь у меня смолоду была трудная, кости мои понадломлены и сердце по ночам болит, не иначе, как сдвинули мне его
с места, нет-нет да и заденет за что-то. Скажем,
на стене бы,
на пути маятника этого, шишка была, вот так же задевал бы он!
Так было: запалили мы
с ним деревню, отползли
на место, а этот, горящий-то, как бы за нами вослед.
— Велика Россия, Матвей, хороша, просторна! Я вот до Чёрного моря доходил,
на новые
места глядеть шарахались мы
с Сазаном, — велика матушка Русь! Теперь, вольная, как начнёт она по-новому-то жить, как пойдёт по всем путям — ой-гой…
Зарыли её, как хотелось Матвею, далеко от могилы старого Кожемякина, в пустынном углу кладбища, около ограды, где густо росла жимолость, побегушка и тёмно-зелёный лопух.
На девятый день Матвей сам выкосил вокруг могилы сорные травы, вырубил цепкие кусты и посадил
на расчищенном
месте пять молодых берёз: две в головах, за крестом, по одной
с боков могилы и одну в ногах.
Эти трое — первейшие забавники
на базаре: они ловили собак, навязывали им
на хвосты разбитые железные вёдра и смотрели, смеясь, как испуганное животное
с громом и треском мечется по площади, лая и визжа. В сырые дни натирали доски тротуара мылом, любуясь, как прохожий, ступив в натёртое
место, скользил и падал; связывали узелки и тюрички, наполняя их всякою дрянью, бросали
на дорогу, — их веселило, когда кто-нибудь поднимал потерянную покупку и пачкал ею руки и одежду.
Дома тоже было тяжко:
на место Власьевны Пушкарь взял огородницу Наталью, она принесла
с собою какой-то особенный, всех раздражавший запах; рабочие ссорились, дрались и — травили Шакира: называли его свиным ухом, спрашивали, сколько у него осталось дома жён и верно ли, что они, по закону Магомета, должны брить волосы
на теле.
— И вот, вижу я — море! — вытаращив глаза и широко разводя руками, гудел он. — Океан! В одном
месте — гора, прямо под облака. Я тут, в полугоре, притулился и сижу
с ружьём, будто
на охоте. Вдруг подходит ко мне некое человечище, как бы без лица, в лохмотье одето, плачет и говорит: гора эта — мои грехи, а сатане — трон! Упёрся плечом в гору, наддал и опрокинул её. Ну, и я полетел!
С этого дня Кожемякин зажил так, как будто поехал
на розвальнях по зимней, гладко укатанной дороге. Далёкий, однообразный путь бесцелен и наводит равнодушную дремоту, убаюкивая мысли, усыпляя редкие, мимолётные тревоги. Иногда встряхнёт
на ухабе, подкинет
на раскате, — вздрогнет человек, лениво поднимет голову и, сонно осмотрев привычный путь, давно знакомые
места, снова надолго задремлет.
В сумраке вечера, в мутной мгле падающего снега голоса звучали глухо, слова падали
на голову, точно камни; появлялись и исчезали дома, люди; казалось, что город сорвался
с места и поплыл куда-то, покачиваясь и воя.
Он пошёл
на зов неохотно, больше
с любопытством, чем
с определённым желанием, а придя к
месту, лёг
на тёплую землю и стал смотреть в щель забора.
И вспомнил о том, как, в первое время после смерти Пушкаря, Наталье хотелось занять при нём то же
место, что Власьевна занимала при его отце. А когда горожанки
на базаре и
на портомойне начали травить её за сожительство
с татарином, всё
с неё сошло, как дождём смыло. Заметалась она тогда, завыла...
Он занял
место Маркуши и
с первых же дней всех заинтересовал своей обязательной, вежливой улыбочкой, бойкою, острою речью; а ребята
на заводе приняли его насмешливо и неприязненно: худой и сутулый Фома, мужик из Воеводина,
с головой, похожей
на топор, и какими-то чужими глазами, внимательно оглядел нового дворника и убеждённо объявил...
Дошли до Мордовского городища — четырёх бугров, поросших дёрном, здесь окуровцы зарывали опойц [Опойца, опоец и опийца — кто опился вина, сгорел, помер
с опою. Где опойцу похоронят, там шесть недель дожди (стеной) стоят, почему и стараются похоронить его
на распутье,
на меже — Ред.] и самоубийц; одно
место, ещё недавно взрытое, не успело зарасти травой, и казалось, что
с земли содрали кожу.
«Вот и доплыл до затона! Поп Александр обвенчает без шума,
на первое время мы
с Дуней махнём в Воргород. Молодец попадья — как она ловко поставила всех по
местам. А Дуня — она меня полюбит, она — как сестра мне по характеру, право, — и как я сам не додумался до такой простоты?..»
Держим один другого за шиворот и толчёмся
на одном
месте, а питаемся не от плодов и сокровищ земли, а кровью ближнего, а кровь — дрянная, ибо отравлена водочкой-с, да-с!
И было страшно: только что приблизился к нему человек как нельзя плотней и — снова чужой, далёкий, неприятный сидит
на том же
месте, схлёбывая чай и глядя
на него через блюдечко всё [
с] тою же знакомою, только немного усталою улыбкой.
— Одни из этих артистов просто утопают в картах, в вине, — продолжал Райский, — другие ищут роли. Есть и дон-кихоты между ними: они хватаются за какую-нибудь невозможную идею, преследуют ее иногда искренно; вообразят себя пророками и апостольствуют в кружках слабых голов, по трактирам. Это легче, чем работать. Проврутся что-нибудь дерзко про власть, их переводят, пересылают
с места на место. Они всем в тягость, везде надоели. Кончают они различно, смотря по характеру: кто угодит, вот как вы, на смирение…
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание
на присутственные
места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей
с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком
месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
А вы — стоять
на крыльце, и ни
с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь
с просьбою, а хоть и не
с просьбою, да похож
на такого человека, что хочет подать
на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит
на цыпочках вслед за квартальными.)
Не горы
с места сдвинулись, // Упали
на головушку, // Не Бог стрелой громовою // Во гневе грудь пронзил, // По мне — тиха, невидима — // Прошла гроза душевная, // Покажешь ли ее?
Он пистолетик выхватил, // Как сам, такой же толстенький, // И дуло шестиствольное //
На странников навел: // «Ни
с места!
В следующую речь Стародума Простаков
с сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к руке. Еремеевна взяла
место в стороне и, сложа руки, стала как вкопанная, выпяля глаза
на Стародума,
с рабским подобострастием.